Его голос был тих, дрожал от волнения.
– Моя собственная жена больше не уважает меня. – Он остановился и пристально посмотрел, как будто видел не ее, а что-то между ними. – Ну, я не скоро забуду это!
Она не могла понять, чего было больше в его словах – гнева или огорчения. Он вышел, хлопнув дверью.
Она сказала слишком много. Возможно, ее слова были несправедливы… Она смутилась. Но одна проблема, самая насущная, была все-таки решена. Маленькое резиновое приспособление должно освободить ее. И она встала, чтобы спрятать его.
Потом она снова сидела в оцепенении, сомневаясь, победила ли.
* * *
Недели проходили в холодной вежливости. Робкие попытки Мэг помириться не принесли успеха. Она искала на лице мужа признаки прощения и не находила их.
Было ясно, что он не желает ссор, она же все время чувствовала себя на грани срыва. Она ходила по дому с покорным выражением лица, разговаривала непривычно высоким голосом.
Как-то она сказала:
– Донал, сколько может это длиться?
– О чем ты говоришь?
– Донал, пожалуйста. Твое лицо как холодный камень.
Он изобразил улыбку:
– Так лучше? Тебе это больше нравится?
Со вздохом она опустила голову. Он был такой сложный человек! Может быть, ей больше подошел бы совсем простой человек. Спокойный человек, возможно, учитель.
Но она продолжала его любить…
По ночам, лежа рядом с ним, она прислушивалась к его ровному дыханию. Ничто не трогало его. Нет, неправда. Своими подозрениями она обидела его. Но меньше всего ей хотелось его обидеть. Мэг испытывала к нему такую нежность.
Раз, когда она намеренно подвинулась поближе и ее рука задела его, он отодвинулся. Даже во сне, если он спал, он отталкивал ее. Сколько будет он так холоден и отдален? И если он будет так себя вести, сможет ли она вынести это? Его наказание не соответствовало ее проступку. Что такое ужасное она сказала? Ему не следовало так обижаться на нее. Он действительно мог бы защитить Бена получше. Может быть, глупо было говорить ему об этом. Наверное, он во всем прав. Но теперь он никогда не простит ее. Ей известно, каким жестким он может быть. Но она все равно любила его…
Она смотрела на серый потолок широко раскрытыми глазами. Она лежала без сна, прислушиваясь, как отбивают каждые полчаса часы на лестничной площадке. Однажды утром она проснулась с твердым решением уйти от него. Она покажет ему, что с ней нельзя так обращаться.
В растерянной голове Мэг возник план. В доме родителей в Лорелл-Хилл достаточно места, по крайней мере на время. Потом – одежда, коляска, детская кроватка, велосипеды, игрушки, школа, новый дантист и врач… Донал вернется домой и обнаружит, что их нет. Она покажет ему. Он пожалеет…
Все приготовления займут неделю или две. Она сосредоточенно посмотрела на календарь на письменном столе. Да, к середине ноября, как раз перед Днем Благодарения, все будет сделано.
Что-то происходило в Америке в эти дни золотой осени, когда люди шили наряды ко Дню всех святых и в магазинах толпились покупательницы, разглядывающие новые длинные юбки из Парижа; когда мальчишки играли в футбол около школ, когда жирели индюшки ко Дню Благодарения, когда поднимались небоскребы на улицах Манхэттена, – что-то происходило.
Но что? Об этом знали немногие. Поль Вернер был одним из них. Донал Пауэрс был также из их числа. Некоторые экономические обозреватели публиковали свои прогнозы, но их воспринимали как бред неквалифицированных паникеров. Когда в сентябре упали цены на акции, говорили, что нет оснований для беспокойства. Это говорили твердо и спокойно те, кто вложил все свое состояние в акции. Акции еще поднимались и снова падали. Брокеры, которые одалживали свои деньги, начали требовать их назад. Те, кто не мог достать денег, начали продавать все, что можно.
В производстве назревал кризис.
Двадцать девятого октября разразилась катастрофа. Уолл-стрит корчился в судорогах; одни бросались с тридцатого этажа, другие приходили домой и сидели в бессильном отчаянии, третьи обращались ко всем знакомым за помощью и займом.
Таковы были золотые дни осени 1929 года.
В камине кабинета Поля Вернера горел огонь. Это было приятным анахронизмом на улице стальных башен. Поль смотрел в окно на незаконченный остов еще одной из них. Интересно, сколько в ней будет свободной площади теперь, когда разорилось столько брокеров? В первые недели после кризиса, который он мысленно сравнивал с извержением вулкана, цены резко упали. Его собственная кооперативная квартира, за которую он заплатил пятьдесят тысяч долларов, не принесла бы ему половины, вздумай он продавать ее. К счастью, он полностью заплатил за нее. «Никаких закладных», – учил его отец. Он вспомнил дрожащий отцовский голос, рассказывающий о панике девяносто третьего года, когда многие состоятельные люди разорились. Поль был благодарен отцу за этот совет, за то, что он научил его осторожности. Он защитил себя и тех, чьи дела вел, особенно Хенка Рота.
С углублением кризиса и почти полным прекращением бизнеса город превратился в серый хаос. Как-то Поль проходил мимо человека в твидовом английском костюме, продающего яблоки с подноса на углу Уолл-стрит и Броуд-стрит; он знал его по сельскому клубу. Не желая смущать человека, Поль перешел на другую сторону улицы. Всюду были объявления: «Сдается», «Предприятие закрывается», «Банкрот». Разорились сотни строительных компаний, и разорится еще больше до окончания кризиса. «Был ли среди них муж Анны?»
Поль все глубже и глубже залезал в свои сбережения. Он дал денег Хенни для обустройства дома, дал жене для агентства по усыновлению, слепым в клинику, которую основал его отец. И чем больше он давал, тем больше беспокоился об Анне и Айрис. Но он ничего не мог предпринять, связанный данным словом.
Эти мысли одолевали Поля, когда к нему пришел Элфи.
– Видишь ли, – начал он, – я все привязывал к доллару. С поднятием цен я собирался все продать к Рождеству и наличными заплатить по закладным. Я должен был бы избавиться от большинства закладных. Ты всегда не советовал мне связываться с ними, я понимаю.
Его лицо выражало крайнюю степень отчаяния. Брови сдвинулись, рот обвис, от ноздрей к уголкам рта пролегли глубокие морщины.
– Люди стараются тут же завладеть твоими деньгами, не успеешь их получить, – мямлил он. – Не могут подождать и часа после срока. После всех этих лет, с моей репутацией, можно было бы продлить кредит. У меня ведь есть недвижимость. Первый класс, ты же знаешь, Поль, я никогда не покупал барахло. – Он вытер влажный лоб. – Боже мой, это же настоящие джунгли! Джунгли!
Да, так оно и было. Люди хотели не только свои, но и чужие деньги, если могли до них добраться. И Поль видел волчьи глаза в последних слабых сумерках перед наступлением темноты – яркие, желтые, немигающие, они ждали у темнеющих деревьев, когда догорят последние угольки в твоем костре и наступит ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97