Комната вдруг стала маленькой, и стены давили. Ему захотелось выйти, ощутить простор и движение.
– Главное – быть занятой, – говорила Хенни. – Сейчас у нас много дел, мы занимаемся людьми, прошедшими лагеря смерти. Я прихожу домой такой усталой, что хватает сил только добраться до постели.
«Прошедшие». Не Йахим, не Элизабет, не Илзе, не Марио.
– Откуда они приезжают?
– Отовсюду. Их согнали в Польшу в лагеря со всей Европы – Германии, Италии, Греции, отовсюду.
– Кто выжил?
– Немногие счастливчики, если их так можно назвать. Несколько молодых людей, которые были рабами на рудниках и умудрились выжить. Несколько инженеров и врачей, которых как-то использовали. Не много.
– Помнишь доктора, о котором я тебе рассказывал… Женщина в Италии с сыном?
– Того, что ты освободил?
– Интересно, может быть, она осталась жива. Хенни всплеснула руками – ее характерный жест.
– Все возможно, Поль, но маловероятно. Напиши мне ее имя, и в понедельник я поищу.
В понедельник к концу долгого дня, в течение которого Поль занимался своими банковскими делами, позвонила Хенни. От волнения ей не хватало воздуха:
– Поль! Я просмотрела все папки и в конце концов наткнулась на списки расселения за пределами Нью-Йорка и, Господи, нашла ее! То же имя. Из Италии попала в Освенцим. Это, должно быть, твоя Илзе!
Он был потрясен:
– Она здесь? В Соединенных Штатах?
– Да. Она здесь уже год. Сначала ее послали в Миннеаполис для переобучения, а сейчас она опять в Нью-Йорке.
– А Марио?
– О нем ничего нет.
– У тебя есть адрес?
– И телефон. Она работает в клинике.
Он бросил трубку, забыв даже поблагодарить Хенни. Отложив лежавшие перед ним документы, он подумал о случайности, непредсказуемости всего. Миллионы, шесть миллионов мертвы, а Илзе жива. И он подумал, вспомнив их несколько пролетевших дней, ветер в горных лесах, глиняную печку в углу, что в других обстоятельствах, не родись они на разных континентах, Илзе, возможно, стала бы единственной для него. Кто мог сказать? Все непредсказуемо, случайно…
И он поднял трубку. Тот же ужас, который владел им перед встречей с Ли несколько дней назад, снова охватил его. Вернуться назад, в потерянное время…
Пауза наступила после того, как он назвал себя.
– О! – сказала она, – я думала, что ты умер.
– Почему, что дало тебе повод…
– Потому что, когда я приехала в прошлом году, я позвонила в твой офис и мне сказали, что ты ушел на войну и не вернулся домой, так что я поняла…
– Нет, нет. Я оставался там потому что, ну, потому что думал, что могу быть полезным, и не чувствовал себя готовым вернуться домой. Но давай лучше говорить о тебе.
– С чего начать? Когда я вышла из лагеря, там был комитет. Нас отмыли, вывели вшей и одели. А потом помогли с документами, так что подошла моя очередь в квоте. После стольких лет, таких страшных лет подошел мой номер.
Поль все-таки спросил:
– А Марио?
– Умер. Нас разделили в поезде. Я больше не видела его.
Обыденность ее слов была ужаснее, чем поток слез. В ушах Поля звенело: «Марио умер. Умер. Умер».
– О, – произнес он, – мне хочется увидеть тебя, Илзе. Когда я могу это сделать? Где?
– Завтра я кончаю рано. Приходи, выпьем кофе. Я живу в Вашингтон-хейтс.
Он почувствовал грусть и гнев одновременно.
– Я буду. В четыре часа.
* * *
На нижних этажах были магазины, прачечная, парикмахерская, мясная лавка и портняжная мастерская, наверху располагались квартиры. Поль поднялся по темной лестнице и позвонил. Она, должно быть, ждала его, потому что дверь открылась сразу.
– Вот и ты. Это действительно ты, – говорила она и обнимала его.
Он прижал ее, успокаивая, гладя по волосам. Когда она отступила, в ее глазах были слезы.
– Ты единственное человеческое существо, оставшееся от прежнего мира! Единственное!
– Больше никого из Европы? Здесь в округе так много из беженцев!
– Но никого из знакомых. Так что, видишь, это было настоящее чудо… – Она вытерла глаза. – Но хватит об этом. Есть кофе, и вчера я испекла струдель. Садись. Я буду через минуту.
Пока она суетилась в кухоньке, он огляделся. В комнате было мало мебели, и то явно подержанная; на окне стояли пышные зеленые растения, ряды книг на полках. За это короткое время она уже начала собирать библиотеку.
– У меня было странное чувство, когда я сейчас наливала кофе, – сказала она, внося поднос. – Я вспоминала, что, когда мы встретились во второй раз, ты пришел ко мне домой и тоже пил кофе. Ты оглядывался, как сейчас, и что-то сказал о фотографии Марио. Знаешь, у меня не осталось даже фотографии. Только здесь. – И она коснулась лба.
Что мог он сказать? Погибли миллионы молодых людей. О том, что произошло, напишут тома, но в них не сможет раскрыться вся правда.
– У меня нет слов утешения, – сказал Поль.
– Иногда я пытаюсь убедить себя, что это к лучшему, что мой сын не остался жить. Они что-то сделали с ним в том первом лагере. Он так и не пришел в себя после этого.
На улице внизу загудела пожарная машина, затопали по лестнице дети, возвращая их от воспоминаний к действительности.
– Но, несмотря ни на что, ты не постарела.
Но изменения были – Полю показалось, что в ее лице появилось что-то новое, оно стало мягче, не такое уверенное. Страдание, понял он. Оно очищает.
– Как твои дела, Поль?
– Так же.
– А твоя жена?
– То же.
И внезапно он выпалил:
– Я не могу покончить с этим, видишь ли. Я ей нужен. Она по-своему любит меня.
– Да, мы можем любить людей, которые не подходят нам, а мы им.
Ему надо было высказаться, сказать то, что никогда никому не говорил:
– Она слабая… у нее столько болезней… мигрень, нервы.
– Она ничего не может поделать. Поверь мне, такие люди совсем не получают удовольствия от своего состояния.
– Говоришь как доктор.
– Я и есть доктор. Нет, ты не можешь убить ее. Ты достаточно принес ей вреда, женившись без любви.
– Я слишком хорошо это понимаю.
– В этом мире и так достаточно боли…
– Да, Илзе…
– О, Поль, я вспоминала тебя много раз! Мне так много хочется у тебя спросить. Та, другая женщина, Анна? Ничего, что я спрашиваю?
– Ничего. Но рассказать тебе нечего. Ничего не изменилось.
– Жаль.
Реплика озадачила его, и он не ответил на нее.
– Мы будем встречаться?
– Конечно!
– Когда ты сможешь. Я понимаю, что есть затруднения.
– Совсем нет. Сколько захотим. Так я позвоню тебе через день или два.
Через несколько недель наступил солнечный прохладный июнь. Шарманщик играл неаполитанскую песню, люди покупали герани в горшках, и продавцы мороженого звенели своими колокольчиками. Заворачивая за угол перед храмом, Поль подумал, что, как бы то ни было, это веселый день для свадьбы.
Тем не менее он слегка волновался.
– Ты уверена, что хочешь пойти? – спрашивал он Илзе в третий раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Главное – быть занятой, – говорила Хенни. – Сейчас у нас много дел, мы занимаемся людьми, прошедшими лагеря смерти. Я прихожу домой такой усталой, что хватает сил только добраться до постели.
«Прошедшие». Не Йахим, не Элизабет, не Илзе, не Марио.
– Откуда они приезжают?
– Отовсюду. Их согнали в Польшу в лагеря со всей Европы – Германии, Италии, Греции, отовсюду.
– Кто выжил?
– Немногие счастливчики, если их так можно назвать. Несколько молодых людей, которые были рабами на рудниках и умудрились выжить. Несколько инженеров и врачей, которых как-то использовали. Не много.
– Помнишь доктора, о котором я тебе рассказывал… Женщина в Италии с сыном?
– Того, что ты освободил?
– Интересно, может быть, она осталась жива. Хенни всплеснула руками – ее характерный жест.
– Все возможно, Поль, но маловероятно. Напиши мне ее имя, и в понедельник я поищу.
В понедельник к концу долгого дня, в течение которого Поль занимался своими банковскими делами, позвонила Хенни. От волнения ей не хватало воздуха:
– Поль! Я просмотрела все папки и в конце концов наткнулась на списки расселения за пределами Нью-Йорка и, Господи, нашла ее! То же имя. Из Италии попала в Освенцим. Это, должно быть, твоя Илзе!
Он был потрясен:
– Она здесь? В Соединенных Штатах?
– Да. Она здесь уже год. Сначала ее послали в Миннеаполис для переобучения, а сейчас она опять в Нью-Йорке.
– А Марио?
– О нем ничего нет.
– У тебя есть адрес?
– И телефон. Она работает в клинике.
Он бросил трубку, забыв даже поблагодарить Хенни. Отложив лежавшие перед ним документы, он подумал о случайности, непредсказуемости всего. Миллионы, шесть миллионов мертвы, а Илзе жива. И он подумал, вспомнив их несколько пролетевших дней, ветер в горных лесах, глиняную печку в углу, что в других обстоятельствах, не родись они на разных континентах, Илзе, возможно, стала бы единственной для него. Кто мог сказать? Все непредсказуемо, случайно…
И он поднял трубку. Тот же ужас, который владел им перед встречей с Ли несколько дней назад, снова охватил его. Вернуться назад, в потерянное время…
Пауза наступила после того, как он назвал себя.
– О! – сказала она, – я думала, что ты умер.
– Почему, что дало тебе повод…
– Потому что, когда я приехала в прошлом году, я позвонила в твой офис и мне сказали, что ты ушел на войну и не вернулся домой, так что я поняла…
– Нет, нет. Я оставался там потому что, ну, потому что думал, что могу быть полезным, и не чувствовал себя готовым вернуться домой. Но давай лучше говорить о тебе.
– С чего начать? Когда я вышла из лагеря, там был комитет. Нас отмыли, вывели вшей и одели. А потом помогли с документами, так что подошла моя очередь в квоте. После стольких лет, таких страшных лет подошел мой номер.
Поль все-таки спросил:
– А Марио?
– Умер. Нас разделили в поезде. Я больше не видела его.
Обыденность ее слов была ужаснее, чем поток слез. В ушах Поля звенело: «Марио умер. Умер. Умер».
– О, – произнес он, – мне хочется увидеть тебя, Илзе. Когда я могу это сделать? Где?
– Завтра я кончаю рано. Приходи, выпьем кофе. Я живу в Вашингтон-хейтс.
Он почувствовал грусть и гнев одновременно.
– Я буду. В четыре часа.
* * *
На нижних этажах были магазины, прачечная, парикмахерская, мясная лавка и портняжная мастерская, наверху располагались квартиры. Поль поднялся по темной лестнице и позвонил. Она, должно быть, ждала его, потому что дверь открылась сразу.
– Вот и ты. Это действительно ты, – говорила она и обнимала его.
Он прижал ее, успокаивая, гладя по волосам. Когда она отступила, в ее глазах были слезы.
– Ты единственное человеческое существо, оставшееся от прежнего мира! Единственное!
– Больше никого из Европы? Здесь в округе так много из беженцев!
– Но никого из знакомых. Так что, видишь, это было настоящее чудо… – Она вытерла глаза. – Но хватит об этом. Есть кофе, и вчера я испекла струдель. Садись. Я буду через минуту.
Пока она суетилась в кухоньке, он огляделся. В комнате было мало мебели, и то явно подержанная; на окне стояли пышные зеленые растения, ряды книг на полках. За это короткое время она уже начала собирать библиотеку.
– У меня было странное чувство, когда я сейчас наливала кофе, – сказала она, внося поднос. – Я вспоминала, что, когда мы встретились во второй раз, ты пришел ко мне домой и тоже пил кофе. Ты оглядывался, как сейчас, и что-то сказал о фотографии Марио. Знаешь, у меня не осталось даже фотографии. Только здесь. – И она коснулась лба.
Что мог он сказать? Погибли миллионы молодых людей. О том, что произошло, напишут тома, но в них не сможет раскрыться вся правда.
– У меня нет слов утешения, – сказал Поль.
– Иногда я пытаюсь убедить себя, что это к лучшему, что мой сын не остался жить. Они что-то сделали с ним в том первом лагере. Он так и не пришел в себя после этого.
На улице внизу загудела пожарная машина, затопали по лестнице дети, возвращая их от воспоминаний к действительности.
– Но, несмотря ни на что, ты не постарела.
Но изменения были – Полю показалось, что в ее лице появилось что-то новое, оно стало мягче, не такое уверенное. Страдание, понял он. Оно очищает.
– Как твои дела, Поль?
– Так же.
– А твоя жена?
– То же.
И внезапно он выпалил:
– Я не могу покончить с этим, видишь ли. Я ей нужен. Она по-своему любит меня.
– Да, мы можем любить людей, которые не подходят нам, а мы им.
Ему надо было высказаться, сказать то, что никогда никому не говорил:
– Она слабая… у нее столько болезней… мигрень, нервы.
– Она ничего не может поделать. Поверь мне, такие люди совсем не получают удовольствия от своего состояния.
– Говоришь как доктор.
– Я и есть доктор. Нет, ты не можешь убить ее. Ты достаточно принес ей вреда, женившись без любви.
– Я слишком хорошо это понимаю.
– В этом мире и так достаточно боли…
– Да, Илзе…
– О, Поль, я вспоминала тебя много раз! Мне так много хочется у тебя спросить. Та, другая женщина, Анна? Ничего, что я спрашиваю?
– Ничего. Но рассказать тебе нечего. Ничего не изменилось.
– Жаль.
Реплика озадачила его, и он не ответил на нее.
– Мы будем встречаться?
– Конечно!
– Когда ты сможешь. Я понимаю, что есть затруднения.
– Совсем нет. Сколько захотим. Так я позвоню тебе через день или два.
Через несколько недель наступил солнечный прохладный июнь. Шарманщик играл неаполитанскую песню, люди покупали герани в горшках, и продавцы мороженого звенели своими колокольчиками. Заворачивая за угол перед храмом, Поль подумал, что, как бы то ни было, это веселый день для свадьбы.
Тем не менее он слегка волновался.
– Ты уверена, что хочешь пойти? – спрашивал он Илзе в третий раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97