ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он был бледен, растерян, но еще владел собой. Стачка начиналась бурно, уже видны были угрожающие признаки того, что бастующие готовы к упорной борьбе и кровопролитию. Директор сел за письменный стол и, тревожно прислушиваясь к пению «Интернационала» и шуму, долетавшему снизу, связался по телефону с другими фирмами. Со склада «Братьев Фернандес» ему лаконично ответили, что рабочие неспокойны, и сразу же повесили трубку. Вероятно, директор этого склада был занят – отдавал запоздалые распоряжения. Это был легкомысленный и распущенный франт, охотник поиграть на гитаре; он никогда не поспевал за событиями. Фирма «Фумаро» пожаловалась, что в охранника бросили кирпичом, а старшего ферментатора избили. На складе «Восточных табаков» произошло столкновение между анархистами и коммунистами, что было на руку фирме и очень обрадовало директора. Здесь не было активистов, способных подать пример, поэтому четверть рабочих отказалась бастовать и обработка табака продолжалась. Но зато в «Эгейском море», где складская организация считалась крепостью социал-демократов, а рабочие слыли самыми послушными, пятеро коммунистов подняли на ноги весь склад. Директор испуганно спрашивал, что делать.
– Не знаю!.. – рассеянно ответил Баташский, пожалуй даже довольный тем, что и в других местах происходят беспорядки. – Дай им выйти на улицу и закрой склад.
– А потом? – Голос директора дрожал от волнения.
– Потом ничего! Разопьем бутылочку сливовой.
И Баташский засмеялся, гордый тем, что может хладнокровно острить в такой напряженный момент. Но ему было страшно, хоть он и притворялся спокойным и даже самоуверенно покручивал свои длинные черные усы. Как всякий неглупый подлец, который нелегко поддается панике, но ясно видит опасность, он боялся, боялся до смерти каждого изможденного лица, каждой пожелтевшей руки людей, которые сейчас могли появиться перед ним. В его сознании еще жило воспоминание о разъяренных женщинах из пикета, которые когда-то железными прутьями сбили его с ног. Поэтому он после своих телефонных разговоров не осмелился показаться у окна, а продолжал трусливо выглядывать из-за занавески.
Но Баташский боялся и другого. Рабочие объявили стачку, а он не вышел поговорить с ними, он ничего не сделал, чтобы убедить хотя бы часть из них остаться на работе. А в этом отношении приказ Бориса был категорическим и грозил увольнением. Баташский беспомощно сжал кулаки. Что, если шеф призовет его к ответу за малодушие, что, если бухгалтер донесет в главное управление? В последнее время бухгалтер подозрительно интересовался цехами, в которых производилась обработка табака, и втихомолку изучал техническую сторону дела. Уж не собирается ли он вытеснить Баташского?… А это постоянное шушуканье с хозяевами, насмешки над всем, что делает Баташский, насмешки, которым вторят хозяева! Ну и подлец же этот бухгалтер!.. Баташский выглянул из окна и увидел своего ненавистного соперника, спокойно стоявшего на лестнице между двором и садом в рубашке и белых брюках, с сигаретой в зубах. Беззаботно ему живется, этому мошеннику, – ведь он не имеет дела с рабочими!.. Сейчас он, вероятно, следит за Баташским и в уме, может быть, уже сочиняет подлый донос. Баташского бросило в жар. Он представил себе гнев Бориса и увольнение, которое может последовать, если тот узнает, что не были приняты все меры для того, чтобы задержать рабочих на складе. С горечью представил он себе, как потеряет хорошо оплачиваемое место и связанные с ним бесконечные возможности для побочных доходов. Непростительно рисковать такой замечательной службой, наживой во время закупок в деревне, тайными взятками с владельцев небольших партий товара. И все это из-за какой-то минутной слабости! Э, нет! Баташский не трус! И он решил, что глупо бояться каких-то голодранцев, которым завтра будет нечего есть. Черт бы их взял, этих рабочих! Баташский быстро выпил две рюмки анисовки, которую держал в тумбочке письменного стола, и решительно спустился по лестнице.
Но когда он вышел во двор, его охватили прежний страх и желание немедленно улизнуть. Со всех сторон его встретили грозным и продолжительным гулом: «У-у!..» Он на понимал, что сейчас рабочие злятся на него в десять раз больше, чем раньше, за то, что он нанял македонских охранников и опутал склад колючей проволокой.
– Эй, подхалим! – крикнул кто-то.
– Баташский, и не стыдно тебе? – с суровой и строгой горечью упрекнул его другой. – Мы боремся за хлеб, а ты нацеливаешь нам в грудь карабины.
– Ребята!.. – начал было Баташский.
И прикусил язык. Крики не прекращались, со всех сторон Баташского окружали враждебные, изможденные лица мужчин и женщин, которых он еще вчера ругал, запугивал, унижал. В десяти шагах от себя он заметил крупную фигуру Спасуны, одетой в выцветшую безрукавку и пеструю юбку. Она наклонила голову, и крепкие мускулистые руки ее угрожающе сжались в кулаки. Спасуна сейчас была как львица, готовая броситься на врага. Баташский устремил на нее невинный и заискивающий, даже несколько огорченный взгляд, словно хотел объяснить, как трагичны и бессмысленны социальные конфликты, которые портят личные отношения. Надо сказать, что он вообще избегал ссориться с нею. Но лицо Спасуны сохранило каменную неподвижность, и это встревожило Баташского. Такое лицо у нее бывало в тех случаях, когда добра от нее ждать не приходилось. И все-таки Баташский, собравшись с духом, начал говорить. От страха он заикался, а слова его, вкрадчивые и неумные, только вызывали смех у рабочих.
– Я вижу ваше положение! – уверял он, несколько ободренный тем, что рабочие его не обрывали и отзывались на его речь только смехом и шутками. – Но вы уж потерпите немножко, голубчики! Подумайте! Ну что хорошего в стачке?… Уж будто от нее такая большая польза! Убыток для нас, голодовка для вас… – Голос Баташского звучал все более уверенно: – Пусть каждый решает сам за себя! Кто хочет, пусть бастует, а кто не хочет, не мешайте ему вернуться на работу…
– Молчи, пес!.. – взревела Спасуна.
Крик ее разнесся по всему двору. Она сделала несколько шагов к Баташскому, словно собираясь броситься на него. Он повернулся и пустился бежать вверх но лестнице. Спасуна и рабочие покатились со смеху.
Между тем стали сказываться недостатки в подготовке стачки. Люди все еще слонялись по двору, теряя драгоценное время, а руководство почему-то медлило. Некоторые под разными предлогами пытались улизнуть. Трусливые и подкупленные удирали один за другим, выдумывая всевозможные оправдания и твердя, что им необходимо уйти ненадолго. Один клялся, что его жена вот-вот родит. Другой говорил, что забыл купить детям хлеба. Третий воинственно уверял, что обязательно придет на площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272