Он ходил в солдатских бриджах, подкованных сапогах и офицерском кителе старого покроя, с высоким и твердым воротником, но без погон со звездочками, какие носили офицеры царской армии, выбросившей его из своих рядов и наградившей заочным смертным приговором. Китель сохранила для него сестра. Этот человек уцелел, пережив два революционных периода, потому что он умел вовремя уходить за границу. Его тактическое мышление развивалось свободно, недаром он изучал боевой опыт Красной Армии, в то время как военная мысль его бывших товарищей по училищу, теперь дослужившихся до генеральских чинов, совсем зачахла, скованная уставами столетней давности. И поэтому операции, которые он разрабатывал совместно с Луканом, нередко приводили этих генералов в исступление. Отличительной его чертой было внимание к мелочам. Среди личных вещей он таскал с собой удивительные предметы, как, например, лупу для чтения мелких надписей, машинку для точки безопасных бритв, учебник по астрономии и логарифмическую линейку.
Павел сообщил товарищам о задаче, которую возложили на него Центральный Комитет и Главный партизанский штаб. Потом рассказал им свежие новости об Отечественном фронте, обрадовал их вестью, что казнь Блаже отложена, сообщил о новых переговорах с буржуазными партиями. В лунные ночи, пронизанные холодом и залитые фосфорическим светом, они допоздна засиживались на полянке перед пещерой, в которой помещался штаб отряда.
– Где произойдет встреча? – спросил Лукан.
– На вилле моего брата в Чамкории.
– Кто будет присутствовать?
– Наши товарищи из Отечественного фронта и так называемая «легальная оппозиция». Опасности никакой нет. Нам тоже необходимо прощупать почву, ничем себя не связывая.
– А если «легальная оппозиция» выдаст наших товарищей немцам?
– Сейчас им это невыгодно: лидеры «оппозиции» считают, что Отечественный фронт – лошадка, которую при помощи англичан легко можно будет оседлать сразу же после перемирия… Без этой лошадки им не справиться с народом.
Наступило молчание. Луна заливала все вокруг бледно-зеленым светом, в котором лес и каменистые осыпи выделялись четко, но утратив свой естественный цвет. Временами веял легкий ветерок.
– Где майор? – спросил Павел.
– Наверное, пошел спать… Быть может, он решил, что мы хотим поговорить о прошлом, и не желает нас стеснять.
– Я не думаю о прошлом, – сказал с улыбкой Павел.
– А я все еще думаю! – негромко произнес Лукан. – Теперь я вижу, как вы были правы во многом. Бедный Блаже! Ведь это я потребовал от Лилы, чтобы и его исключили. Мне будет очень тяжело, если его не удастся спасти.
– Надо организовать его побег, – сказал Павел.
– Майор уже занялся этим делом. У нас есть свои люди среди солдат, охраняющих концлагерь. А знаете, товарищ Морев, чтo меня удивляет больше всего? – Голос Лукана опять снизился почти до шепота. – С вами и Блаже я всегда нахожу общий язык, а вот с Лилой частенько бывают перепалки…
– Это оттого, что вы до сих нор подозреваете друг друга в сектантстве.
– Да! Мы никак не можем простить друг другу прежние ошибки.
– Успокойтесь! – сказал Павел. – То, что вы сделали потом, с лихвой искупает их.
Они снова умолкли, и каждый задумался о своем прошлом. Но вспоминали они не одно и то же.
– Я не виделся с Лилов больше двенадцати лет, – неожиданно промолвил Павел. – Как она теперь выглядит?
Лукан вздрогнул, оторвавшись от воспоминаний о том, как он бесплодными директивами мешал стольким партийным организациям.
– Вы ее увидите завтра, – ответил он.
И чуть заметно усмехнулся.
Варвара обычно просыпалась па рассвете от ревматических болей в ногах. Солдатское одеяло – единственное, чем она могла укрыться, – пропитывалось ночной сыростью, и тогда ее тщедушное тело начинало дрожать от холода.
Вот и сейчас, еще не совсем проснувшись, она несколько минут пролежала в дремоте, где-то на грани между сном и бодрствованием, глядя на белесый предутренний свет, просачивающийся с востока. Тихо шумели темные сосны, а над ними все еще трепетали звезды.
Варвара была уже увядшая женщина. Последние пятнадцать лет ее жизни прошли в бедности и гонениях. Она родилась в семье бедного раввина, окончила университет, трудом добывая средства к жизни, и с головой ушла в революционную работу. Жизнь не принесла ей никаких радостей, если не считать недолгой связи с человеком, которого убили полтора года назад. В этой связи любви не было, была только трезвая верность друг другу, только дружба единомышленников.
Варвара стала думать о своих сегодняшних обязанностях. Она считала, что партийное просвещение в отряде не стоит на должной высоте. В отделении Мичкина один студент превратно толковал крестьянский вопрос, а ликвидация неграмотности затянулась. Надо достать карандаши и бумагу, заставить сорокалетних мужиков учиться, как детей. В отряде несколько человек заболели чесоткой; нужно было их вылечить, чтобы предотвратить распространение болезни. Варвара деспотически заставляла чесоточных мазаться мазью ее собственного изготовления – из серы, свиного сала и стиральной соды, – рецепт которой она нашла в каком-то справочнике для фельдшеров. Один боец был болен малярией, и Варвара упорно лечила его чесноком, так как хинина не было, а она внушила себе, что его могут заменить едкие летучие вещества чеснока. У некоторых бойцов так изорвались рубахи, что невозможно было на них смотреть. Пришлось силой стянуть с них эти рубахи и заняться починкой. И еще много подобных мыслей теснилось в голове у Варвары на рассвете. Все это давало ей право энергично вмешиваться в личные раздоры этих суровых мужчин, которые довольно пренебрежительно отзывались о ее боевых качествах и с некоторой досадой выслушивали ее наставления. А она не давала им покоя, беспрерывно стыдила их, уговаривала, бранила и наставляла на путь истинный. Подчас она перебарщивала, и мужчины тогда попросту говорили ей, чтобы она убиралась с глаз долой. После этого она несколько дней ходила молчаливая и огорченная, пока обидчики снова не являлись к ней за помощью или советом.
Когда совсем рассвело, она встала, наскоро причесалась и уложила одеяло в ранец. От движения она немного согрелась, и боль в ногах утихла. Алое сияние зари и свежий смолистый воздух приятно взбодрили ее. Приближался последний час ненавистного мира. Красная Армия наносила немцам удар за ударом, силы сопротивления крепли, партия уверенно и умело руководила борьбой. Варвара была женщина трезвого ума и не любила фантазировать, но каждое утро отдавалась одной и той же мечте: чисто вымытой и опрятной прийти на партийное собрание с докладом под мышкой. Собрания были ее стихией, а красноречие – ее талантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272
Павел сообщил товарищам о задаче, которую возложили на него Центральный Комитет и Главный партизанский штаб. Потом рассказал им свежие новости об Отечественном фронте, обрадовал их вестью, что казнь Блаже отложена, сообщил о новых переговорах с буржуазными партиями. В лунные ночи, пронизанные холодом и залитые фосфорическим светом, они допоздна засиживались на полянке перед пещерой, в которой помещался штаб отряда.
– Где произойдет встреча? – спросил Лукан.
– На вилле моего брата в Чамкории.
– Кто будет присутствовать?
– Наши товарищи из Отечественного фронта и так называемая «легальная оппозиция». Опасности никакой нет. Нам тоже необходимо прощупать почву, ничем себя не связывая.
– А если «легальная оппозиция» выдаст наших товарищей немцам?
– Сейчас им это невыгодно: лидеры «оппозиции» считают, что Отечественный фронт – лошадка, которую при помощи англичан легко можно будет оседлать сразу же после перемирия… Без этой лошадки им не справиться с народом.
Наступило молчание. Луна заливала все вокруг бледно-зеленым светом, в котором лес и каменистые осыпи выделялись четко, но утратив свой естественный цвет. Временами веял легкий ветерок.
– Где майор? – спросил Павел.
– Наверное, пошел спать… Быть может, он решил, что мы хотим поговорить о прошлом, и не желает нас стеснять.
– Я не думаю о прошлом, – сказал с улыбкой Павел.
– А я все еще думаю! – негромко произнес Лукан. – Теперь я вижу, как вы были правы во многом. Бедный Блаже! Ведь это я потребовал от Лилы, чтобы и его исключили. Мне будет очень тяжело, если его не удастся спасти.
– Надо организовать его побег, – сказал Павел.
– Майор уже занялся этим делом. У нас есть свои люди среди солдат, охраняющих концлагерь. А знаете, товарищ Морев, чтo меня удивляет больше всего? – Голос Лукана опять снизился почти до шепота. – С вами и Блаже я всегда нахожу общий язык, а вот с Лилой частенько бывают перепалки…
– Это оттого, что вы до сих нор подозреваете друг друга в сектантстве.
– Да! Мы никак не можем простить друг другу прежние ошибки.
– Успокойтесь! – сказал Павел. – То, что вы сделали потом, с лихвой искупает их.
Они снова умолкли, и каждый задумался о своем прошлом. Но вспоминали они не одно и то же.
– Я не виделся с Лилов больше двенадцати лет, – неожиданно промолвил Павел. – Как она теперь выглядит?
Лукан вздрогнул, оторвавшись от воспоминаний о том, как он бесплодными директивами мешал стольким партийным организациям.
– Вы ее увидите завтра, – ответил он.
И чуть заметно усмехнулся.
Варвара обычно просыпалась па рассвете от ревматических болей в ногах. Солдатское одеяло – единственное, чем она могла укрыться, – пропитывалось ночной сыростью, и тогда ее тщедушное тело начинало дрожать от холода.
Вот и сейчас, еще не совсем проснувшись, она несколько минут пролежала в дремоте, где-то на грани между сном и бодрствованием, глядя на белесый предутренний свет, просачивающийся с востока. Тихо шумели темные сосны, а над ними все еще трепетали звезды.
Варвара была уже увядшая женщина. Последние пятнадцать лет ее жизни прошли в бедности и гонениях. Она родилась в семье бедного раввина, окончила университет, трудом добывая средства к жизни, и с головой ушла в революционную работу. Жизнь не принесла ей никаких радостей, если не считать недолгой связи с человеком, которого убили полтора года назад. В этой связи любви не было, была только трезвая верность друг другу, только дружба единомышленников.
Варвара стала думать о своих сегодняшних обязанностях. Она считала, что партийное просвещение в отряде не стоит на должной высоте. В отделении Мичкина один студент превратно толковал крестьянский вопрос, а ликвидация неграмотности затянулась. Надо достать карандаши и бумагу, заставить сорокалетних мужиков учиться, как детей. В отряде несколько человек заболели чесоткой; нужно было их вылечить, чтобы предотвратить распространение болезни. Варвара деспотически заставляла чесоточных мазаться мазью ее собственного изготовления – из серы, свиного сала и стиральной соды, – рецепт которой она нашла в каком-то справочнике для фельдшеров. Один боец был болен малярией, и Варвара упорно лечила его чесноком, так как хинина не было, а она внушила себе, что его могут заменить едкие летучие вещества чеснока. У некоторых бойцов так изорвались рубахи, что невозможно было на них смотреть. Пришлось силой стянуть с них эти рубахи и заняться починкой. И еще много подобных мыслей теснилось в голове у Варвары на рассвете. Все это давало ей право энергично вмешиваться в личные раздоры этих суровых мужчин, которые довольно пренебрежительно отзывались о ее боевых качествах и с некоторой досадой выслушивали ее наставления. А она не давала им покоя, беспрерывно стыдила их, уговаривала, бранила и наставляла на путь истинный. Подчас она перебарщивала, и мужчины тогда попросту говорили ей, чтобы она убиралась с глаз долой. После этого она несколько дней ходила молчаливая и огорченная, пока обидчики снова не являлись к ней за помощью или советом.
Когда совсем рассвело, она встала, наскоро причесалась и уложила одеяло в ранец. От движения она немного согрелась, и боль в ногах утихла. Алое сияние зари и свежий смолистый воздух приятно взбодрили ее. Приближался последний час ненавистного мира. Красная Армия наносила немцам удар за ударом, силы сопротивления крепли, партия уверенно и умело руководила борьбой. Варвара была женщина трезвого ума и не любила фантазировать, но каждое утро отдавалась одной и той же мечте: чисто вымытой и опрятной прийти на партийное собрание с докладом под мышкой. Собрания были ее стихией, а красноречие – ее талантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272