Даже концерны уже не в силах снасти Германию. Чудовищный закон прибыли сконцентрировал их богатства в одних руках, отдал их во власть космополитических торгашей, людей без родины и сердца. Что общего у этих людей с душой и легендами Германии? Они превратят немецкий народ в толпу голодных наемников.
Итак. Германия погибает!.. Она должна или умереть. или превратиться в нечто совсем повое, чего он, фон Гайер, не знает и не может предвидеть. Он видит только ее разрушение и смерть, ужасную смерть, окруженную ненавистью и презрением всего мира. А с ее смертью умрет и дух фантаста барона фон Гайера – потомка северных рыцарей, бойца первой мировой войны, летчика эскадрильи Рихтгофена, – рухнет последний бастион его романтики и метафизики, уцелевший, несмотря на двадцатилетнюю службу в Германском папиросном концерне и споры с жуликами и торговцами табаком на Востоке. От фон Гайера остался опустошенный изверившийся человек, которому все в тягость. Дух уже покинул его, если под духом подразумевать иллюзию, возвышавшую его до сих пор над ничтожеством торгашей. И тогда фон Гайер понял, что наступает ею смерть – но обычная смерть, которая разрушает тело, а иная – та. что отнимает всякую надежду, всякую радость, всякое волнение. та. что убивает инстинкт жизни. Им овладело полное равнодушие. Он осознал, что его умертвил его собственный мир.
Но в темно-синей ночи, напоенной благоуханиями субтропических цветов, тело его продолжало жить. Оно могло жить еще долго дивидендами, которые ему давала шайка владельцев концернов. Он выпил водку, затем приказал Аристидесу подать кушанья и стал ужинать не спеша, думая о грядущей разрухе. С моря доносился слабый плеск волн и скрип лодок у причалов. В заливе мигали огни рыбачьих шаланд. Откуда-то снова прилетели звуки флейты – в ночной тишине лилась грустная старинная мелодия, напоминавшая о древнегреческом театре.
Фон Гайер расплатился и направился к Кристалло по темным улицам, время от времени нажимая па рычажок своего карманного фонарика-динамо, издававшего хриплый и заунывный вой. Белый сноп лучей выхватывал из темноты перепончатые крылья больших летучих мышей. Несколько минут фон Гайер шел в непроглядной тьме и уже думал, что заблудился, как вдруг оказался перед домом Кристалло и сразу узнал его, потому что увидел под оливой хозяйку и Костова, освещенных керосиновой лампой с кремовым абажуром. Они сидели за столом и вели оживленный разговор на греческом языке; Ирины с ними не было.
Фон Гайер рассердился. Опять его заставили ждать и ужинать в одиночестве, даже не поинтересовавшись, куда он пошел. Ему показалось, что и он, и Германский папиросный концерн больше не существуют ни для Костова, ни для Ирины и, уж конечно, ни для этой гречанки, которая вообще относится к нему с неприязнью. И тогда он опять почувствовал, что причиной тому – все та же грядущая катастрофа. Никто уже не думал о том, что он, фон Гайер, управляет восточным отделом Германского папиросного концерна, который, в силу своего монопольного положения, может озолотить или разорить любую табачную фирму. Вместе с могуществом Германии умирал и Германский папиросный концерн.
Немец бесшумно открыл калитку и немного постоял в саду среди гранатовых деревьев и смоковниц, тихо шелестевших листвой. Млечный Путь опоясывал небосвод гигантской полосой опалового света, а возле пего трепетали звезды, холодно шептавшие о вечности материи и гибели немецкого духа. Фон Гайер вышел из темноты и присел у стола, за которым беседовали Костов и гречанка. Они разговаривали об Аликс, и фон Гайеру показалось, что его приход им неприятен. Эксперт пробормотал какие-то объяснения, которым трудно было поверить, а Кристалло немедленно подтвердила его слова одобрительным кивком о насмешливым блеском своих темных лукавых глаз. Потом оба они замолчали, как бы ожидая вопроса об Ирине, и, когда фон Гайер задал его, Кристалло поспешно ответила:
– Госпожа ушла с военным доктором осматривал, развалины.
– Вот как! Когда же? – спросил немец равнодушным тоном.
– Когда мы вышли от опекуна девочки, – ответил эксперт. – Я тоже хотел пойти, но устал. Оттуда очень красивый вид.
– Где же эти развалины?
– Над пляжем, что у оливковой рощи.
– А я как раз оттуда, но их не видел.
– Они, вероятно, пошли посмотреть музей.
– Музей в такое время? – Фон Гайер рассеянно усмехнулся, словно снисходительно одобряя поведение Ирины, по относясь к ней самой равнодушно. – Может быть, они пошли ужинать?
– Да, – сказал Костов. – В офицерскую столовую.
И эксперт подумал, что обманывать мужа – это еще объяснимо, но изменять любовнику никуда не годится.
– Как девочка? – осведомился фон Гайер.
– Сейчас ей лучше, – ответил Костов. – Хотите на нее посмотреть?
Немец утвердительно кивнул и пошел вслед за Костовым в комнату, где лежала Аликс. Зарывшись головой в пуховую подушку, девочка спала. Она дышала глубоко и ровно, но лицо у нее стало желтым, как глина. Фон Гайер вспомнил, что такие лица были у раненых летчиков, которые потеряли много крови и ждали смерти. В желтоватом мерцании свечи эта желтизна казалась особенно мертвенной. Чистый античный профиль Аликс заострился, а ее бронзово-рыжие волосы потемнели.
Костов взглянул на немца, стараясь угадать его впечатление.
– Античная красавица! – снисходительно произнес фон Гайер. – Что вы собираетесь с ней делать?
– Я хочу ее удочерить.
– Это легче всего. А потом?
– Выхожу ее, воспитаю. Выберу ей подходящего мужа. Такой человек, как я, может найти в этом цель жизни.
– Трудновато вам будет в нынешние времена.
– Почему?
Немец бросил на Костова насмешливый взгляд.
– Ах, да! – спохватился эксперт. – Но мне кажется, что наш мир еще выплывет. В Софии новое правительство.
– Знаю, – сухо сказал фон Гайер.
– В составе кабинета демократы и правые члены Земледельческого союза. Вероятно, это первый шаг к сепаратному миру, и это помешает Красной Армии вступить в Болгарию.
А немец подумал: «Это начало конца… Вы оголяете наш левый фланг». Но это не взволновало его, потому что, в сущности, конец начался давно, еще в те дни, когда немецкие армии вторглись в необъятные просторы Советского Союза. Он не сказал ни слова и медленно вышел из комнаты, а Костов понял, что Аликс тронула фон Гайера не больше, чем породистый щенок.
Когда они входили в сад, Кристалло накрывала на стол.
– Ужинать будете? – спросила гречанка. – Угощу нас кефалью под майонезом и местным вином.
– Я уже поужинал, – ответил немец. Он докурил сигарету, потом вдруг встал и проговорил: – Пойду на берег, погляжу на луну.
– Тут, наверное, не совсем безопасно ходить по ночам, – заметил Костов по-немецки. – Оружие при вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272
Итак. Германия погибает!.. Она должна или умереть. или превратиться в нечто совсем повое, чего он, фон Гайер, не знает и не может предвидеть. Он видит только ее разрушение и смерть, ужасную смерть, окруженную ненавистью и презрением всего мира. А с ее смертью умрет и дух фантаста барона фон Гайера – потомка северных рыцарей, бойца первой мировой войны, летчика эскадрильи Рихтгофена, – рухнет последний бастион его романтики и метафизики, уцелевший, несмотря на двадцатилетнюю службу в Германском папиросном концерне и споры с жуликами и торговцами табаком на Востоке. От фон Гайера остался опустошенный изверившийся человек, которому все в тягость. Дух уже покинул его, если под духом подразумевать иллюзию, возвышавшую его до сих пор над ничтожеством торгашей. И тогда фон Гайер понял, что наступает ею смерть – но обычная смерть, которая разрушает тело, а иная – та. что отнимает всякую надежду, всякую радость, всякое волнение. та. что убивает инстинкт жизни. Им овладело полное равнодушие. Он осознал, что его умертвил его собственный мир.
Но в темно-синей ночи, напоенной благоуханиями субтропических цветов, тело его продолжало жить. Оно могло жить еще долго дивидендами, которые ему давала шайка владельцев концернов. Он выпил водку, затем приказал Аристидесу подать кушанья и стал ужинать не спеша, думая о грядущей разрухе. С моря доносился слабый плеск волн и скрип лодок у причалов. В заливе мигали огни рыбачьих шаланд. Откуда-то снова прилетели звуки флейты – в ночной тишине лилась грустная старинная мелодия, напоминавшая о древнегреческом театре.
Фон Гайер расплатился и направился к Кристалло по темным улицам, время от времени нажимая па рычажок своего карманного фонарика-динамо, издававшего хриплый и заунывный вой. Белый сноп лучей выхватывал из темноты перепончатые крылья больших летучих мышей. Несколько минут фон Гайер шел в непроглядной тьме и уже думал, что заблудился, как вдруг оказался перед домом Кристалло и сразу узнал его, потому что увидел под оливой хозяйку и Костова, освещенных керосиновой лампой с кремовым абажуром. Они сидели за столом и вели оживленный разговор на греческом языке; Ирины с ними не было.
Фон Гайер рассердился. Опять его заставили ждать и ужинать в одиночестве, даже не поинтересовавшись, куда он пошел. Ему показалось, что и он, и Германский папиросный концерн больше не существуют ни для Костова, ни для Ирины и, уж конечно, ни для этой гречанки, которая вообще относится к нему с неприязнью. И тогда он опять почувствовал, что причиной тому – все та же грядущая катастрофа. Никто уже не думал о том, что он, фон Гайер, управляет восточным отделом Германского папиросного концерна, который, в силу своего монопольного положения, может озолотить или разорить любую табачную фирму. Вместе с могуществом Германии умирал и Германский папиросный концерн.
Немец бесшумно открыл калитку и немного постоял в саду среди гранатовых деревьев и смоковниц, тихо шелестевших листвой. Млечный Путь опоясывал небосвод гигантской полосой опалового света, а возле пего трепетали звезды, холодно шептавшие о вечности материи и гибели немецкого духа. Фон Гайер вышел из темноты и присел у стола, за которым беседовали Костов и гречанка. Они разговаривали об Аликс, и фон Гайеру показалось, что его приход им неприятен. Эксперт пробормотал какие-то объяснения, которым трудно было поверить, а Кристалло немедленно подтвердила его слова одобрительным кивком о насмешливым блеском своих темных лукавых глаз. Потом оба они замолчали, как бы ожидая вопроса об Ирине, и, когда фон Гайер задал его, Кристалло поспешно ответила:
– Госпожа ушла с военным доктором осматривал, развалины.
– Вот как! Когда же? – спросил немец равнодушным тоном.
– Когда мы вышли от опекуна девочки, – ответил эксперт. – Я тоже хотел пойти, но устал. Оттуда очень красивый вид.
– Где же эти развалины?
– Над пляжем, что у оливковой рощи.
– А я как раз оттуда, но их не видел.
– Они, вероятно, пошли посмотреть музей.
– Музей в такое время? – Фон Гайер рассеянно усмехнулся, словно снисходительно одобряя поведение Ирины, по относясь к ней самой равнодушно. – Может быть, они пошли ужинать?
– Да, – сказал Костов. – В офицерскую столовую.
И эксперт подумал, что обманывать мужа – это еще объяснимо, но изменять любовнику никуда не годится.
– Как девочка? – осведомился фон Гайер.
– Сейчас ей лучше, – ответил Костов. – Хотите на нее посмотреть?
Немец утвердительно кивнул и пошел вслед за Костовым в комнату, где лежала Аликс. Зарывшись головой в пуховую подушку, девочка спала. Она дышала глубоко и ровно, но лицо у нее стало желтым, как глина. Фон Гайер вспомнил, что такие лица были у раненых летчиков, которые потеряли много крови и ждали смерти. В желтоватом мерцании свечи эта желтизна казалась особенно мертвенной. Чистый античный профиль Аликс заострился, а ее бронзово-рыжие волосы потемнели.
Костов взглянул на немца, стараясь угадать его впечатление.
– Античная красавица! – снисходительно произнес фон Гайер. – Что вы собираетесь с ней делать?
– Я хочу ее удочерить.
– Это легче всего. А потом?
– Выхожу ее, воспитаю. Выберу ей подходящего мужа. Такой человек, как я, может найти в этом цель жизни.
– Трудновато вам будет в нынешние времена.
– Почему?
Немец бросил на Костова насмешливый взгляд.
– Ах, да! – спохватился эксперт. – Но мне кажется, что наш мир еще выплывет. В Софии новое правительство.
– Знаю, – сухо сказал фон Гайер.
– В составе кабинета демократы и правые члены Земледельческого союза. Вероятно, это первый шаг к сепаратному миру, и это помешает Красной Армии вступить в Болгарию.
А немец подумал: «Это начало конца… Вы оголяете наш левый фланг». Но это не взволновало его, потому что, в сущности, конец начался давно, еще в те дни, когда немецкие армии вторглись в необъятные просторы Советского Союза. Он не сказал ни слова и медленно вышел из комнаты, а Костов понял, что Аликс тронула фон Гайера не больше, чем породистый щенок.
Когда они входили в сад, Кристалло накрывала на стол.
– Ужинать будете? – спросила гречанка. – Угощу нас кефалью под майонезом и местным вином.
– Я уже поужинал, – ответил немец. Он докурил сигарету, потом вдруг встал и проговорил: – Пойду на берег, погляжу на луну.
– Тут, наверное, не совсем безопасно ходить по ночам, – заметил Костов по-немецки. – Оружие при вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272