Ему вернули его меч, верный острый меч, на клинке которого немного ниже рукояти были выбиты мастером-оружейником два магических слова: «Пей кровь».
Чем не рыцарский турнир ждет его? Есть противник, есть стремя под ногой, есть меч в руке, есть зрители, – они шумят, волнуются, как серое беспокойное море. (Почему от этого народа так несет прокисшей овчиной?) Есть даже герольд, юный, совсем мальчишка. Вот-вот затрубит в охотничий рог, даст сигнал. Нет только Дамы сердца. Нет той, к чьим легким ножкам кладут сладкий груз победы. Скорей же, скорее труби, герольд! В рай идут по лезвию меча.
Граф Пирмонт был одет в кольчугу с длинными рукавами, с капюшоном, прикрывающим голову, поверх которого он натянул мягкую шерстяную шапку с толстым валиком. Шапку венчал стальной шлем, похожий на ведро, с отверстиями для глаз, с дырочками для дыхания. Эти доспехи вои князя Вячки сняли три дня назад с убитого тевтонского латника, когда тевтоны пробовали отбить и угнать в замок Ашераден кукейносское стадо коров и коз.
Запел, вскрикнул рог. Граф Пирмонт ударил коня шпорами, поднял его на дыбы, твердой рукой направил навстречу противнику. Комья влажной темно-рыжей земли брызнули из-под тяжелых копыт. Покачнулось, заскрипело седло с высокой передней лукой, оберегающей живот от таранных ударов копья.
Пригнувшись, выставив вперед копья, прикрыв голову и сердце щитами, Вячка и тевтон рванулись навстречу друг другу. Будто два смертоносных страшных единорога столкнулись меж собой. Стон металла разрезал тишину. Это было первое столкновение, первая сшибка, во время которой проверяется мощь рыцарского оружия и рыцарского плеча. Оба не покачнулись. Только кони от страшного удара присели на задние ноги.
Тевтон готов был запеть. Боец, который никогда не был избит до синяков, не может, гордый духом, вступить в единоборство. Кто видел свою кровь, чьи зубы скрипели под кулаками противника, кто, распластанный на земле, втоптанный в нее врагом, не терял мужества, кто поднимался еще более непоколебимый, как бы его ни сбивали с ног, тот идет в бой с великой надеждой. Награду за терпение получают в храмах победы.
Так думал граф Пирмонт, поворачивая коня, чтобы снова ринуться на Вячку. Казалось, все миннезингеры Саксонии, Тевтонии и Швабии пели сейчас ему.
Он нанес мощный удар копьем. Так бьет в дубы яростный разряд молнии. Но князь Вячка, еще юношей игравший с камнями-жерновиками, поднимая их на грудь и бросая на пятнадцать локтей, встретил удар щитом. Щит был из трех слоев бычьих шкур, стянутых металлическими пластинами, и все-таки копье пробило его, прошило насквозь, словно яичную скорлупу.
Этот удар, в который тевтон вложил столько силы и страсти, дорого стоил ему – копье застряло в щите, как в пасти дракона.
Вячка размашисто, в упор бросил свое копье в тевтона. Копье сбило шлем, и тевтон покачнулся в седле. Правой рукой Вячка в мгновение ока выхватил из ножен меч, ударил по копью противника, перерубил древко. Тогда и тевтон схватился за меч. Столкнулись лезвие с лезвием, искры посыпались красным дождем. Ярость всадников передалась коням. Белая пена клубилась у них в ноздрях. Они ржали, храпели, кусали друг друга.
Улучив момент, Вячка пробитым щитом ударил тевтона по голове, одновременно пырнув его в грудь клинком меча. Кольчуга спасла тевтона, но он сбил дыхание, стал судорожно глотать ртом воздух. Глаза заливал густой липкий пот, который не было времени вытирать – руки заняты оружием, противник атакует.
И все-таки граф Пирмонт не сомневался в победе. От отца он знал, что их род начался с викинга Конрада, некогда захватившего Сицилию и штурмовавшего Неаполь. Конрад был берсерком. Перед битвой берсерки находили красные мухоморы и ели их. Жгучий грибной сок пьянил их, возбуждал, доводил до бешенства. Они кричали, выли, танцевали с мечами в руках, кусали щиты и с дикой неодолимой силой бросались в атаку. Один берсерк, не чувствуя ран, мог уложить десятки врагов. В сердце Пирмонта кипела кровь берсерка, и он бил и бил мечом, не замечая усталости, горького пота, заливавшего глаза.
Однако он недооценивал Вячку, как и вообще всех местных жителей: полочан, латгалов и селов, которых пренебрежительно называл сыроедами. Не знал он, что кривичи вместе с полянами, вятичами, древлянами еще за несколько столетий до его рождения в боевых ладьях переплыли бурный Понт, заставили греческого императора выйти из столицы с золотым венком мира в руках и прибили свой боевой щит к воротам Царьграда. Это было племя земледельцев, племя пахарей, но гордое, нетрусливое, ибо в часы смертельной опасности за оружие вместе с мужчинами брались и женщины.
Уже в десять лет Вячка – он жил тогда в Друтеске – учился драться на длинных дубовых шестах, а потом на копьях с тупыми наконечниками. Не один шрам носил он на теле и всегда помнил отцовскую заповедь: «Сын, никогда не подставляй под удар спину».
Солнце тем временем выстрелило из своего золотого лука, залив густыми лучами терем, церковь, ристалище, вокруг которого то радостно шумела, то напряженно замирала огромная толпа. Все желали победы своему молодому князю, все волновались за него. А в холодном подземелье Братило, доживающий свои последние минуты, жадно вслушивался, ловил все эти голоса, этот людской гомон. Шум ристалища, шум боя был тем единственным ручейком, который проникал во тьму заключения и связывал его с жизнью. Ему хотелось, чтобы поединок длился бесконечно.
– Дева Мария, помоги мне! – неистово вскричал тевтон и снова ударил мечом. И в эту минуту кормилица Тодора вынесла из терема княжну Софью. Вячка увидел маленькое бледное личико, темные шелковистые бровки. Дочь испуганно смотрела на него, она казалась мягкой беззащитной белочкой, которая осторожно высовывает головку из своего дупла и которой так хочется, так не терпится глянуть на широкий непонятный мир, где ее могут убить, снять и бросить на землю теплую шкурку.
Разгоряченные взмыленные кони сталкивались грудью, тяжело, со стоном и хрипом, дышали. Печенег заржал, он словно просил помощи. Вячка уклонился от удара тевтона, – меч глухо просвистел в пяди от головы – и острием своего меча кольнул в узкую загорелую полоску шеи, которая на миг мелькнула перед ним. Тевтон взмахнул руками, выпустил меч и упал с коня лицом вниз. Нога зацепилась в стремени. Конь сразу же остановился, осторожным виноватым взглядом уставился на хозяина.
Вячка соскочил с Печенега, правой ногой наступил тевтону на грудь и занес над ним меч. Светлые усталые глаза без страха смотрели на князя. Только на миг блеснули в них удивление и холодная печаль.
– Бей, – тихо сказал тевтон.
Радостно загудела, закричала толпа, воины взмахнули мечами, тевтон сжался, съежился на вспаханной конскими копытами земле, и тут Вячка услышал слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Чем не рыцарский турнир ждет его? Есть противник, есть стремя под ногой, есть меч в руке, есть зрители, – они шумят, волнуются, как серое беспокойное море. (Почему от этого народа так несет прокисшей овчиной?) Есть даже герольд, юный, совсем мальчишка. Вот-вот затрубит в охотничий рог, даст сигнал. Нет только Дамы сердца. Нет той, к чьим легким ножкам кладут сладкий груз победы. Скорей же, скорее труби, герольд! В рай идут по лезвию меча.
Граф Пирмонт был одет в кольчугу с длинными рукавами, с капюшоном, прикрывающим голову, поверх которого он натянул мягкую шерстяную шапку с толстым валиком. Шапку венчал стальной шлем, похожий на ведро, с отверстиями для глаз, с дырочками для дыхания. Эти доспехи вои князя Вячки сняли три дня назад с убитого тевтонского латника, когда тевтоны пробовали отбить и угнать в замок Ашераден кукейносское стадо коров и коз.
Запел, вскрикнул рог. Граф Пирмонт ударил коня шпорами, поднял его на дыбы, твердой рукой направил навстречу противнику. Комья влажной темно-рыжей земли брызнули из-под тяжелых копыт. Покачнулось, заскрипело седло с высокой передней лукой, оберегающей живот от таранных ударов копья.
Пригнувшись, выставив вперед копья, прикрыв голову и сердце щитами, Вячка и тевтон рванулись навстречу друг другу. Будто два смертоносных страшных единорога столкнулись меж собой. Стон металла разрезал тишину. Это было первое столкновение, первая сшибка, во время которой проверяется мощь рыцарского оружия и рыцарского плеча. Оба не покачнулись. Только кони от страшного удара присели на задние ноги.
Тевтон готов был запеть. Боец, который никогда не был избит до синяков, не может, гордый духом, вступить в единоборство. Кто видел свою кровь, чьи зубы скрипели под кулаками противника, кто, распластанный на земле, втоптанный в нее врагом, не терял мужества, кто поднимался еще более непоколебимый, как бы его ни сбивали с ног, тот идет в бой с великой надеждой. Награду за терпение получают в храмах победы.
Так думал граф Пирмонт, поворачивая коня, чтобы снова ринуться на Вячку. Казалось, все миннезингеры Саксонии, Тевтонии и Швабии пели сейчас ему.
Он нанес мощный удар копьем. Так бьет в дубы яростный разряд молнии. Но князь Вячка, еще юношей игравший с камнями-жерновиками, поднимая их на грудь и бросая на пятнадцать локтей, встретил удар щитом. Щит был из трех слоев бычьих шкур, стянутых металлическими пластинами, и все-таки копье пробило его, прошило насквозь, словно яичную скорлупу.
Этот удар, в который тевтон вложил столько силы и страсти, дорого стоил ему – копье застряло в щите, как в пасти дракона.
Вячка размашисто, в упор бросил свое копье в тевтона. Копье сбило шлем, и тевтон покачнулся в седле. Правой рукой Вячка в мгновение ока выхватил из ножен меч, ударил по копью противника, перерубил древко. Тогда и тевтон схватился за меч. Столкнулись лезвие с лезвием, искры посыпались красным дождем. Ярость всадников передалась коням. Белая пена клубилась у них в ноздрях. Они ржали, храпели, кусали друг друга.
Улучив момент, Вячка пробитым щитом ударил тевтона по голове, одновременно пырнув его в грудь клинком меча. Кольчуга спасла тевтона, но он сбил дыхание, стал судорожно глотать ртом воздух. Глаза заливал густой липкий пот, который не было времени вытирать – руки заняты оружием, противник атакует.
И все-таки граф Пирмонт не сомневался в победе. От отца он знал, что их род начался с викинга Конрада, некогда захватившего Сицилию и штурмовавшего Неаполь. Конрад был берсерком. Перед битвой берсерки находили красные мухоморы и ели их. Жгучий грибной сок пьянил их, возбуждал, доводил до бешенства. Они кричали, выли, танцевали с мечами в руках, кусали щиты и с дикой неодолимой силой бросались в атаку. Один берсерк, не чувствуя ран, мог уложить десятки врагов. В сердце Пирмонта кипела кровь берсерка, и он бил и бил мечом, не замечая усталости, горького пота, заливавшего глаза.
Однако он недооценивал Вячку, как и вообще всех местных жителей: полочан, латгалов и селов, которых пренебрежительно называл сыроедами. Не знал он, что кривичи вместе с полянами, вятичами, древлянами еще за несколько столетий до его рождения в боевых ладьях переплыли бурный Понт, заставили греческого императора выйти из столицы с золотым венком мира в руках и прибили свой боевой щит к воротам Царьграда. Это было племя земледельцев, племя пахарей, но гордое, нетрусливое, ибо в часы смертельной опасности за оружие вместе с мужчинами брались и женщины.
Уже в десять лет Вячка – он жил тогда в Друтеске – учился драться на длинных дубовых шестах, а потом на копьях с тупыми наконечниками. Не один шрам носил он на теле и всегда помнил отцовскую заповедь: «Сын, никогда не подставляй под удар спину».
Солнце тем временем выстрелило из своего золотого лука, залив густыми лучами терем, церковь, ристалище, вокруг которого то радостно шумела, то напряженно замирала огромная толпа. Все желали победы своему молодому князю, все волновались за него. А в холодном подземелье Братило, доживающий свои последние минуты, жадно вслушивался, ловил все эти голоса, этот людской гомон. Шум ристалища, шум боя был тем единственным ручейком, который проникал во тьму заключения и связывал его с жизнью. Ему хотелось, чтобы поединок длился бесконечно.
– Дева Мария, помоги мне! – неистово вскричал тевтон и снова ударил мечом. И в эту минуту кормилица Тодора вынесла из терема княжну Софью. Вячка увидел маленькое бледное личико, темные шелковистые бровки. Дочь испуганно смотрела на него, она казалась мягкой беззащитной белочкой, которая осторожно высовывает головку из своего дупла и которой так хочется, так не терпится глянуть на широкий непонятный мир, где ее могут убить, снять и бросить на землю теплую шкурку.
Разгоряченные взмыленные кони сталкивались грудью, тяжело, со стоном и хрипом, дышали. Печенег заржал, он словно просил помощи. Вячка уклонился от удара тевтона, – меч глухо просвистел в пяди от головы – и острием своего меча кольнул в узкую загорелую полоску шеи, которая на миг мелькнула перед ним. Тевтон взмахнул руками, выпустил меч и упал с коня лицом вниз. Нога зацепилась в стремени. Конь сразу же остановился, осторожным виноватым взглядом уставился на хозяина.
Вячка соскочил с Печенега, правой ногой наступил тевтону на грудь и занес над ним меч. Светлые усталые глаза без страха смотрели на князя. Только на миг блеснули в них удивление и холодная печаль.
– Бей, – тихо сказал тевтон.
Радостно загудела, закричала толпа, воины взмахнули мечами, тевтон сжался, съежился на вспаханной конскими копытами земле, и тут Вячка услышал слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85