– Хорошо, что прилетел, голубь ясный, на свой двор.
Все умолкли, ожидая, что ответит князь. Какое слово произнесет он на родной земле? Но ничего не сказал Вячка, медленно слез с коня, подошел к княгине, трижды поцеловал ее и вместе с ней молча направился в терем. Кукейносцев это поразило и обидело.
Со всех сторон слышалось:
– Язык проглотил наш князь в Риге!
– Хвостом тевтонским стал!
– Крепкой веревкой привязал Вячку Альберт к своему седлу!
Самые нетерпеливые и горячие предлагали отправить гонцов в Полоцк и Литву, чтобы скорей присылали помощь против тевтонов – на князя Вячку нечего уже надеяться.
– Заснул наш князь, – с горечью сказал Климята Однорук Мирошке, когда все дети, которых он учил, собрались на хорах в церкви. – И кто бы мог подумать?.. Но пойдем, дети, дальше в нашем учении. Запомните:
от болгарцев наш дух и слово…
А князь Вячка действительно спал. Спал уже второй день. Затих, как вымер, терем, челядницы и холопы ходили на цыпочках; большого жука, залетевшего откуда-то с Двины в терем и поднявшего шум в покоях, ловили целой гурьбой. В конце концов поймали, хотели раздавить, но дворовый мальчонка Анисим захныкал и унес с собой жука, как живую игрушку.
Странные сны снились князю. То стоял он посреди ржаного поля, вздыбившегося крутыми желтыми волнами, и они закрывали князя с головой, только васильки, как холодные синие звездочки, мелькали изредка в горячей желтизне. То взбирался на высокую старую липу, и чем выше лез, тем моложе становилась липа, а на самом верху, на самой макушке дерева, он увидел нежный темно-зеленый листок, трепетавший, вздрагивавший на тоненькой коричневой ножке. Захотелось князю сорвать этот лист, чтобы ощутить пальцами клейкую липкость зелени, да загудела, зашумела, человеческим голосом закричала старая липа: «Это мой сынок! Это мой сынок!», взмахнула всеми своими толстыми шероховатыми сучьями, напряглась морщинистым стволом и сбросила беднягу-князя на землю. Крепко стукнулся он о корни и проснулся.
Он лежал на жестких досках своего походного ложа и еще чувствовал боль от падения, от удара о твердые камни. Вячка поднял над собой руки, сжал их в кулаки, со страхом ожидая, что не ощутит прежней силы в кулаках. Но сила была, бурная, хмельная, прежняя. Тогда он рывком сбросил с себя покрывало, упруго вскочил на ноги, подбежал к окну взглянуть, ночь или день на улице. Был самый полдень. Солнце маленькой разогретой гривной стояло высоко-высоко в небе, и лучи его, словно острые золотые мечи, рассекали густую от зноя синеву.
Вячка рассмеялся. Он смеялся долго, беззвучно. Было легко и ясно. «Я вернулся!» – кричал в душе звонкий ликующий голос.
Он приказал молодой челяднице позвать княгиню Добронегу. Вскоре в опочивальню вошла Добронега, грустная, испуганная. Глаза заплаканные, на шее повязан черный, прошитый золотой ниткой платок.
Вячка поцеловал княгиню, снял с ее шеи черный платок, отбросил его подальше и спросил:
– Где моя кольчуга? Где меч Все слава?
– Ой, князь, – прошептала Добронега, засветившись от радости.
– А ты думала, что я в Риге стал монахом? – прижал ее к горячей крепкой груди Вячка. – Зови сюда Холодка. Только так, чтобы чужие глаза не увидели, чтоб уши чужие не услышали.
Вскоре прибежал старший дружинник Холодок, стал на пороге опочивальни.
– Посылай гонцов к кунигасу Довгеруту, к аукштайтам, – сказал ему Вячка.
Холодок с загоревшимися радостью глазами бросился было выполнять приказ, но Вячка знаком остановил его.
– Что делали тевтоны?
– Вчера пили вино и задирались с полоцкими купцами.
– А сегодня что делают?
– Режут камень-плитняк за городским валом, хотят строить рядом с твоим теремом крепость. Рыцарь Готфрид у них старший.
– Оружие взяли с собой?
– Они всегда ходят с оружием. И пьют, и работают с мечами на поясе. Но сегодня жарко – они могут раздеться и быть без кольчуг и мечей.
Выслушав Холодка, Вячка повеселел.
– Пришли ко мне двух ловких, смекалистых хлопцев. Надо проследить, чем занимаются тевтоны, как они вооружены. А сам готовь меч и посылай человека к аукштайтам. Пусть передаст: ждем их.
– Все сделаю, князь. Пришлю Якова Полочанина и Мирошку, и к Довгеруту немедля человек помчится. – Холодок поклонился и не мешкая вышел.
Казалось, порыв майского ветра залетел в терем.
Дружинники надевали кольчуги, шлемы, стараясь быть бесшумными, разбирали щиты, мечи, копья и луки. Вячке принесли кольчугу, шлем и меч Всеслава. Добронега с поклоном подала мужу тяжелый меч, сказала:
– Будь крепок душой и мечом, мой княже. Святая София смотрит на тебя и ждет победы.
– Ты на меня смотришь, Добронега, – скупо улыбнулся Вячка. – Умру, но честь полочан не отдам на поругание. Славная будет валка!
Он решительно поднял меч.
В эту минуту в опочивальню вбежали Яков Полочанин и Мирошка, оба вспотевшие, раскрасневшиеся.
– Тевтоны рубят камень в большой яме, – выдохнул Яков, – мечи и кольчуги свалили на край. Мокрые от пота, как болотные жабы.
– Рубон, – тихо произнес Вячка и вытащил из ножен меч.
– Рубон, – как порыв ветра, пронеслось по дружине, сгрудившейся во всех переходах терема.
– Князь, позволь слово молвить, – вдруг сказал Яков.
– Говори, Яков Полочанин. – Вячка остановился на пороге.
– В рукоять твоего меча вложены мощи?
– Мастера, делавшие меч, вложили в рукоять мощи святой Ефросиньи. – Вячка с недоумением глядел на Якова, не понимая, куда тот клонит.
– Неправда. В рукояти лежат барсучьи кости. И Яков торопливо, сбивчиво пересказал князю весь разговор, который слышал он лунной ночью на дворе боярина Ивана. Добронега и Холодок, стоявшие рядом с князем, растерянно глядели на Вячку. Князь покрутил в руке меч, подумал, решительно поджал губы.
– Валка ждет. Много работы будет мечу. Откуда мне знать, чьи мощи лежат в рукояти? Что ж, пусть барсук. Веди меня, Святой Барсук!
Городские ворота были открыты заранее, и дружина Вячки стремительно и внезапно атаковала тевтонов. Вячка видел белые испуганные лица врагов. Хрустела под ногами дресва, пахло свежевскопанной землей. Биться в яме было тесно, не хватало размаха руке, и князь только колол мечом. Несколько тевтонов успели схватить оружие и старались отдать жизнь как можно дороже. Они были голые, белокожие, скользкие от пота, как рыбы. Остро пахло потом, и этот ненавистный запах разъярил Вячку. Он закричал:
– Никого не выпускайте из ямы! Рубите всех! Софью Альберт мне все равно не отдаст. Тобой жертвую, дочка!
Дружинники с новой силой яростно ринулись на тевтонов. Горстка врагов, оставшихся в живых, была порублена на куски. Только Готфрид, высокий, рыжеволосый, сжимая в одной руке меч, в другой – копье, прислонился спиной к куче острых красно-бурых камней и, не обращая внимания на раны, на кровь, струящуюся по груди, мужественно отбивал все удары дружинников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Все умолкли, ожидая, что ответит князь. Какое слово произнесет он на родной земле? Но ничего не сказал Вячка, медленно слез с коня, подошел к княгине, трижды поцеловал ее и вместе с ней молча направился в терем. Кукейносцев это поразило и обидело.
Со всех сторон слышалось:
– Язык проглотил наш князь в Риге!
– Хвостом тевтонским стал!
– Крепкой веревкой привязал Вячку Альберт к своему седлу!
Самые нетерпеливые и горячие предлагали отправить гонцов в Полоцк и Литву, чтобы скорей присылали помощь против тевтонов – на князя Вячку нечего уже надеяться.
– Заснул наш князь, – с горечью сказал Климята Однорук Мирошке, когда все дети, которых он учил, собрались на хорах в церкви. – И кто бы мог подумать?.. Но пойдем, дети, дальше в нашем учении. Запомните:
от болгарцев наш дух и слово…
А князь Вячка действительно спал. Спал уже второй день. Затих, как вымер, терем, челядницы и холопы ходили на цыпочках; большого жука, залетевшего откуда-то с Двины в терем и поднявшего шум в покоях, ловили целой гурьбой. В конце концов поймали, хотели раздавить, но дворовый мальчонка Анисим захныкал и унес с собой жука, как живую игрушку.
Странные сны снились князю. То стоял он посреди ржаного поля, вздыбившегося крутыми желтыми волнами, и они закрывали князя с головой, только васильки, как холодные синие звездочки, мелькали изредка в горячей желтизне. То взбирался на высокую старую липу, и чем выше лез, тем моложе становилась липа, а на самом верху, на самой макушке дерева, он увидел нежный темно-зеленый листок, трепетавший, вздрагивавший на тоненькой коричневой ножке. Захотелось князю сорвать этот лист, чтобы ощутить пальцами клейкую липкость зелени, да загудела, зашумела, человеческим голосом закричала старая липа: «Это мой сынок! Это мой сынок!», взмахнула всеми своими толстыми шероховатыми сучьями, напряглась морщинистым стволом и сбросила беднягу-князя на землю. Крепко стукнулся он о корни и проснулся.
Он лежал на жестких досках своего походного ложа и еще чувствовал боль от падения, от удара о твердые камни. Вячка поднял над собой руки, сжал их в кулаки, со страхом ожидая, что не ощутит прежней силы в кулаках. Но сила была, бурная, хмельная, прежняя. Тогда он рывком сбросил с себя покрывало, упруго вскочил на ноги, подбежал к окну взглянуть, ночь или день на улице. Был самый полдень. Солнце маленькой разогретой гривной стояло высоко-высоко в небе, и лучи его, словно острые золотые мечи, рассекали густую от зноя синеву.
Вячка рассмеялся. Он смеялся долго, беззвучно. Было легко и ясно. «Я вернулся!» – кричал в душе звонкий ликующий голос.
Он приказал молодой челяднице позвать княгиню Добронегу. Вскоре в опочивальню вошла Добронега, грустная, испуганная. Глаза заплаканные, на шее повязан черный, прошитый золотой ниткой платок.
Вячка поцеловал княгиню, снял с ее шеи черный платок, отбросил его подальше и спросил:
– Где моя кольчуга? Где меч Все слава?
– Ой, князь, – прошептала Добронега, засветившись от радости.
– А ты думала, что я в Риге стал монахом? – прижал ее к горячей крепкой груди Вячка. – Зови сюда Холодка. Только так, чтобы чужие глаза не увидели, чтоб уши чужие не услышали.
Вскоре прибежал старший дружинник Холодок, стал на пороге опочивальни.
– Посылай гонцов к кунигасу Довгеруту, к аукштайтам, – сказал ему Вячка.
Холодок с загоревшимися радостью глазами бросился было выполнять приказ, но Вячка знаком остановил его.
– Что делали тевтоны?
– Вчера пили вино и задирались с полоцкими купцами.
– А сегодня что делают?
– Режут камень-плитняк за городским валом, хотят строить рядом с твоим теремом крепость. Рыцарь Готфрид у них старший.
– Оружие взяли с собой?
– Они всегда ходят с оружием. И пьют, и работают с мечами на поясе. Но сегодня жарко – они могут раздеться и быть без кольчуг и мечей.
Выслушав Холодка, Вячка повеселел.
– Пришли ко мне двух ловких, смекалистых хлопцев. Надо проследить, чем занимаются тевтоны, как они вооружены. А сам готовь меч и посылай человека к аукштайтам. Пусть передаст: ждем их.
– Все сделаю, князь. Пришлю Якова Полочанина и Мирошку, и к Довгеруту немедля человек помчится. – Холодок поклонился и не мешкая вышел.
Казалось, порыв майского ветра залетел в терем.
Дружинники надевали кольчуги, шлемы, стараясь быть бесшумными, разбирали щиты, мечи, копья и луки. Вячке принесли кольчугу, шлем и меч Всеслава. Добронега с поклоном подала мужу тяжелый меч, сказала:
– Будь крепок душой и мечом, мой княже. Святая София смотрит на тебя и ждет победы.
– Ты на меня смотришь, Добронега, – скупо улыбнулся Вячка. – Умру, но честь полочан не отдам на поругание. Славная будет валка!
Он решительно поднял меч.
В эту минуту в опочивальню вбежали Яков Полочанин и Мирошка, оба вспотевшие, раскрасневшиеся.
– Тевтоны рубят камень в большой яме, – выдохнул Яков, – мечи и кольчуги свалили на край. Мокрые от пота, как болотные жабы.
– Рубон, – тихо произнес Вячка и вытащил из ножен меч.
– Рубон, – как порыв ветра, пронеслось по дружине, сгрудившейся во всех переходах терема.
– Князь, позволь слово молвить, – вдруг сказал Яков.
– Говори, Яков Полочанин. – Вячка остановился на пороге.
– В рукоять твоего меча вложены мощи?
– Мастера, делавшие меч, вложили в рукоять мощи святой Ефросиньи. – Вячка с недоумением глядел на Якова, не понимая, куда тот клонит.
– Неправда. В рукояти лежат барсучьи кости. И Яков торопливо, сбивчиво пересказал князю весь разговор, который слышал он лунной ночью на дворе боярина Ивана. Добронега и Холодок, стоявшие рядом с князем, растерянно глядели на Вячку. Князь покрутил в руке меч, подумал, решительно поджал губы.
– Валка ждет. Много работы будет мечу. Откуда мне знать, чьи мощи лежат в рукояти? Что ж, пусть барсук. Веди меня, Святой Барсук!
Городские ворота были открыты заранее, и дружина Вячки стремительно и внезапно атаковала тевтонов. Вячка видел белые испуганные лица врагов. Хрустела под ногами дресва, пахло свежевскопанной землей. Биться в яме было тесно, не хватало размаха руке, и князь только колол мечом. Несколько тевтонов успели схватить оружие и старались отдать жизнь как можно дороже. Они были голые, белокожие, скользкие от пота, как рыбы. Остро пахло потом, и этот ненавистный запах разъярил Вячку. Он закричал:
– Никого не выпускайте из ямы! Рубите всех! Софью Альберт мне все равно не отдаст. Тобой жертвую, дочка!
Дружинники с новой силой яростно ринулись на тевтонов. Горстка врагов, оставшихся в живых, была порублена на куски. Только Готфрид, высокий, рыжеволосый, сжимая в одной руке меч, в другой – копье, прислонился спиной к куче острых красно-бурых камней и, не обращая внимания на раны, на кровь, струящуюся по груди, мужественно отбивал все удары дружинников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85