На Викберте был богатый, из синего сукна, камзол с украшенными фестонами воротником и манжетами. На голове – заломленная набекрень бархатная шапочка с серым журавлиным пером. Черные глаза Викберта смотрели твердо и решительно.
– Не хотел гроссмейстер Венна посылать рыцарей на Имеру, – не понижая голоса, говорил с мрачной улыбкой Викберт. – Но братья-рыцари не согласились с ним. И я выступил против. Тогда он послал комтура Бертольда, а сам все равно в поход не пошел.
Викберт помолчал, видимо, ожидая ответа Генриха. Но тот бессильно лежал на старой медвежьей шкуре, и тогда Викберт порывисто схватил его за руку, забубнил ему на ухо:
– Поддержит ли меня рижская церковь, если я убью паршивого пса Венна? Скажи – поддержит?
– Наша церковь всегда поддерживает человеческие дела, идущие на пользу господу, – уклоняясь от прямого ответа, тихо проговорил Генрих. Жизнь уже научила его не спешить в словах. «Опережай врага в делах, а не в словах», – вспомнил он предостережение епископа Альберта.
– У меня есть люди, – решительно продолжал Викберт. – Много людей. – Он крепко сжал боевой топор, который всегда носил на поясе.
– Терпение, сын мой, и осторожность – вот что всегда кует победу, – мягким голосом сказал Генрих. – А теперь иди спать. И я лягу, силы совсем оставили меня.
– Я должен победить! – сорвал с головы бархатную шапочку Викберт. – Победить или погибнуть!
Подхваченный пьянящей и яростной силой, Викберт выбежал из палатки. Сгустившийся мрак обступал его со всех сторон. Недалеко от палатки смирными покорными овцами толпились служки Генриха.
– Идите спать, – весело бросил им Викберт и стремительно зашагал по лагерю. Желание действовать, что-нибудь ломать, разрушать, а может, и что-нибудь строить обжигало душу. Казалось, он смог бы подпрыгнуть высоко-высоко над лагерем, дотронуться до звезды, теплой и шероховатой, повесить эту звезду себе на пояс и оттуда, с овеянной ветром головокружительной высоты, вернуться назад, удариться о землю и войти в нее по самые колени. Сила бушевала в нем, наполняла теплом и светом каждую жилку, каждую косточку, требовала и искала выхода.
Викберт остановился. Из маленького шелкового мешочка, всегда висевшего на серебряной цепочке у него на груди рядом с нательным крестом, он достал круглую теплую горошинку, положил ее себе на ладонь. Горошинка светилась, будто наполненная солнечными искристыми лучами. Он взял ее в рот, подержал на языке, чувствуя приятную горечь, и проглотил.
Такие горошинки давали силу и радость. Их продавал ему за серебряные динарии рижский купец Карл; с шестью своими сыновьями он плавал в дальние теплые моря, привозил оттуда перец и слоновьи бивни, много всякого удивительного добра и таинственные горошины, которые там, в жарких странах, делают из белого сока неведомых трав. «Травы те растут в раю, – пояснял Карл. – Сам бог посеял их там, чтобы истинные христиане, попав в рай, могли, попробовав их волшебного сока, хоть на миг почувствовать себя всемогущими богами».
.Викберт не пошел в свою палатку, а, прокравшись между часовыми, оказался в темном пустынном поле. Он даже полз по земле, чтобы стража не заметила его. Да как она могла его заметить, если в эти мгновения он чувствовал себя мудрой ловкой змеей, способной пробраться в малейшую щель?
Огромный валун белел в сумраке. Викберт присел на него, подставил ветру лицо, глянул на широкое безбрежное небо и замер. Небо казалось ласковым черным бархатом, с нашитыми на него бессчетными бриллиантами и бриллиантиками. Небо казалось большим крылатым парусом. Какая сила движет, гонит вперед сквозь года и столетия этот парус?
Под плавное течение ночи, под серебряное мерцание звезд хорошо думалось, хорошо вспоминалось. Викберт вспомнил свою родину – маленький городок Зест в Вестфалий. Отец его был обедневшим рыцарем, в крестовом походе потерял ногу. До семи лет маленький Викберт воспитывался дома, потом, как и всех рыцарских детей, его привезли в замок сеньора, где до четырнадцати лет он был пажем. Каждый день его учили верности религии, светскому этикету и семи рыцарским добродетелям:
верховой езде, фехтованию, умению владеть копьем, плаванью, охоте, игре в шашки, сложению стихов и пению их в честь Дамы сердца.
Потом, когда ему исполнилось двадцать лет, произошла церемония «рыцарского удара» – день посвящения в рыцари. Он стоял на коленях рядом со своими друзьями, а красавица-королева, жена Филиппа Швабского, взяла в белые руки меч, легонько стукнула им каждого по плечу и сказала: «Стерпи этот удар ради господа бога и святой Марии, но больше никому и никогда не прощай ни одного удара». Им повязали рыцарские пояса, вручили золотые шпоры, и они стали рыцарями. Надев латы, вскочив на закованных в сталь коней, они сразу же ринулись на ристалище перед королевским дворцом, где шумел и гремел турнирный бой.
Тогда он думал, что рыцари – это венец природы. Они казались ему солью всего живого. Бог захотел создать настоящего мужчину, властелина мира, и создал рыцаря. Недаром все юноши, даже сыновья крестьян и ремесленников, так стремятся стать рыцарями. Но того, кто, будто дождевой червь, всю жизнь ковыряется в земле, нельзя посвятить в рыцари, как нельзя в светлое воскресенье освятить вместо барана козлятину, ибо сразу же превратится его щит в отвал плуга, меч – в лемех, рыцарский шелковый кошелек – в лубяной короб, а галун на поясе – в льняной мешок, из которого кормят лошадей.
Меч на перевязи может носить только рыцарь. Купцы же и горожане должны подвешивать его к седлу.
Главное, что вело Викберта по жизненной дороге, – это поиски приключений. Если бы он не был рыцарем, он обязательно стал бы вагантом, которые ходят из города в город, поют на площадях, во дворцах баронов и графов, в сельских корчмах. Сколько хмельной радости в их песнях, как славят они женщину, ее красоту!
В конце концов судьба привела Викберта в Ливонию, в войско меченосцев, братьев святой девы Марии. Хватало работы его мечу, хватало и приключений, но сразу же не сложились отношения у Викберта с гроссмейстером Венна. Бывают люди, с которыми тяжело, невозможно дышать одним воздухом. Бог для каждого человека создает не только друзей, но и врагов. Такими врагами стали Викберт и Венна.
Все началось с похода на эстов. Поход был удачный, сожгли пять селений, «осеков», как называют их сами эсты, взяли много пленных и скота. Пленных обычно продавали в Ригу – нельзя божьему ордену иметь рабов, а тем более молодых рабынь. Но Венна оставил себе трех самых красивых эсток, и Викберт случайно увидел, как перед сном одна невольница чесала гроссмейстеру голову, другая пятки, а третья, стоя перед своим властелином на коленях, кормила его из серебряной ложечки шмелиным медом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Не хотел гроссмейстер Венна посылать рыцарей на Имеру, – не понижая голоса, говорил с мрачной улыбкой Викберт. – Но братья-рыцари не согласились с ним. И я выступил против. Тогда он послал комтура Бертольда, а сам все равно в поход не пошел.
Викберт помолчал, видимо, ожидая ответа Генриха. Но тот бессильно лежал на старой медвежьей шкуре, и тогда Викберт порывисто схватил его за руку, забубнил ему на ухо:
– Поддержит ли меня рижская церковь, если я убью паршивого пса Венна? Скажи – поддержит?
– Наша церковь всегда поддерживает человеческие дела, идущие на пользу господу, – уклоняясь от прямого ответа, тихо проговорил Генрих. Жизнь уже научила его не спешить в словах. «Опережай врага в делах, а не в словах», – вспомнил он предостережение епископа Альберта.
– У меня есть люди, – решительно продолжал Викберт. – Много людей. – Он крепко сжал боевой топор, который всегда носил на поясе.
– Терпение, сын мой, и осторожность – вот что всегда кует победу, – мягким голосом сказал Генрих. – А теперь иди спать. И я лягу, силы совсем оставили меня.
– Я должен победить! – сорвал с головы бархатную шапочку Викберт. – Победить или погибнуть!
Подхваченный пьянящей и яростной силой, Викберт выбежал из палатки. Сгустившийся мрак обступал его со всех сторон. Недалеко от палатки смирными покорными овцами толпились служки Генриха.
– Идите спать, – весело бросил им Викберт и стремительно зашагал по лагерю. Желание действовать, что-нибудь ломать, разрушать, а может, и что-нибудь строить обжигало душу. Казалось, он смог бы подпрыгнуть высоко-высоко над лагерем, дотронуться до звезды, теплой и шероховатой, повесить эту звезду себе на пояс и оттуда, с овеянной ветром головокружительной высоты, вернуться назад, удариться о землю и войти в нее по самые колени. Сила бушевала в нем, наполняла теплом и светом каждую жилку, каждую косточку, требовала и искала выхода.
Викберт остановился. Из маленького шелкового мешочка, всегда висевшего на серебряной цепочке у него на груди рядом с нательным крестом, он достал круглую теплую горошинку, положил ее себе на ладонь. Горошинка светилась, будто наполненная солнечными искристыми лучами. Он взял ее в рот, подержал на языке, чувствуя приятную горечь, и проглотил.
Такие горошинки давали силу и радость. Их продавал ему за серебряные динарии рижский купец Карл; с шестью своими сыновьями он плавал в дальние теплые моря, привозил оттуда перец и слоновьи бивни, много всякого удивительного добра и таинственные горошины, которые там, в жарких странах, делают из белого сока неведомых трав. «Травы те растут в раю, – пояснял Карл. – Сам бог посеял их там, чтобы истинные христиане, попав в рай, могли, попробовав их волшебного сока, хоть на миг почувствовать себя всемогущими богами».
.Викберт не пошел в свою палатку, а, прокравшись между часовыми, оказался в темном пустынном поле. Он даже полз по земле, чтобы стража не заметила его. Да как она могла его заметить, если в эти мгновения он чувствовал себя мудрой ловкой змеей, способной пробраться в малейшую щель?
Огромный валун белел в сумраке. Викберт присел на него, подставил ветру лицо, глянул на широкое безбрежное небо и замер. Небо казалось ласковым черным бархатом, с нашитыми на него бессчетными бриллиантами и бриллиантиками. Небо казалось большим крылатым парусом. Какая сила движет, гонит вперед сквозь года и столетия этот парус?
Под плавное течение ночи, под серебряное мерцание звезд хорошо думалось, хорошо вспоминалось. Викберт вспомнил свою родину – маленький городок Зест в Вестфалий. Отец его был обедневшим рыцарем, в крестовом походе потерял ногу. До семи лет маленький Викберт воспитывался дома, потом, как и всех рыцарских детей, его привезли в замок сеньора, где до четырнадцати лет он был пажем. Каждый день его учили верности религии, светскому этикету и семи рыцарским добродетелям:
верховой езде, фехтованию, умению владеть копьем, плаванью, охоте, игре в шашки, сложению стихов и пению их в честь Дамы сердца.
Потом, когда ему исполнилось двадцать лет, произошла церемония «рыцарского удара» – день посвящения в рыцари. Он стоял на коленях рядом со своими друзьями, а красавица-королева, жена Филиппа Швабского, взяла в белые руки меч, легонько стукнула им каждого по плечу и сказала: «Стерпи этот удар ради господа бога и святой Марии, но больше никому и никогда не прощай ни одного удара». Им повязали рыцарские пояса, вручили золотые шпоры, и они стали рыцарями. Надев латы, вскочив на закованных в сталь коней, они сразу же ринулись на ристалище перед королевским дворцом, где шумел и гремел турнирный бой.
Тогда он думал, что рыцари – это венец природы. Они казались ему солью всего живого. Бог захотел создать настоящего мужчину, властелина мира, и создал рыцаря. Недаром все юноши, даже сыновья крестьян и ремесленников, так стремятся стать рыцарями. Но того, кто, будто дождевой червь, всю жизнь ковыряется в земле, нельзя посвятить в рыцари, как нельзя в светлое воскресенье освятить вместо барана козлятину, ибо сразу же превратится его щит в отвал плуга, меч – в лемех, рыцарский шелковый кошелек – в лубяной короб, а галун на поясе – в льняной мешок, из которого кормят лошадей.
Меч на перевязи может носить только рыцарь. Купцы же и горожане должны подвешивать его к седлу.
Главное, что вело Викберта по жизненной дороге, – это поиски приключений. Если бы он не был рыцарем, он обязательно стал бы вагантом, которые ходят из города в город, поют на площадях, во дворцах баронов и графов, в сельских корчмах. Сколько хмельной радости в их песнях, как славят они женщину, ее красоту!
В конце концов судьба привела Викберта в Ливонию, в войско меченосцев, братьев святой девы Марии. Хватало работы его мечу, хватало и приключений, но сразу же не сложились отношения у Викберта с гроссмейстером Венна. Бывают люди, с которыми тяжело, невозможно дышать одним воздухом. Бог для каждого человека создает не только друзей, но и врагов. Такими врагами стали Викберт и Венна.
Все началось с похода на эстов. Поход был удачный, сожгли пять селений, «осеков», как называют их сами эсты, взяли много пленных и скота. Пленных обычно продавали в Ригу – нельзя божьему ордену иметь рабов, а тем более молодых рабынь. Но Венна оставил себе трех самых красивых эсток, и Викберт случайно увидел, как перед сном одна невольница чесала гроссмейстеру голову, другая пятки, а третья, стоя перед своим властелином на коленях, кормила его из серебряной ложечки шмелиным медом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85