Кипит, как муравейник, торжище. Все, что растет в поле, что шумит в лесу, что плавает в реке, что лежит в земле, – все продается тут. Бдительно следят за своим товаром купцы. Готовят к неблизкой дороге свои лайбы, струги и шкуты корабельщики – забивают пазы между дубовыми досками белой куделью, заливают днища тягучей смолой, медными гвоздями прибивают к палубе тюленьи шкуры. Крутятся гончарные круги, глина поет под пальцами, а на донце свежих горшков и жбанов, корчаг и крынок каждый гончар щепкой или соломинкой выводит свой знак, свою печать. Плотники ловко стучат топорами. Ярко-белыми стружками засыпаны их ноги. Каменотесы обрубают, обглаживают валуны, только искры летят из диких камней. Кожемяки и чеботари разминают, чистят, режут шкуры. Оружейники точат рогатины и копья. Степняки танцуют с бубнами в смуглых руках. Евреи продают вареное мясо и баранки с маком. Крошится камень. Звенит металл. Блестит, льется вода. Шумят улицы. Площадь перед Софией заполнена солнцем и ветром. И всюду – народ, храбрый, мужественный народ. О Полоцк могучий! Светлое око на лике земном!
Дружными криками приветствовали полочане меч Всеслава, который тройка белых коней везла по Пробойной улице, потом по Великому посаду. С Великого посада через ворота Кривичской башни меч въехал на площадь.
Епископ Дионисий вместе со всем клиром вышел навстречу процессии из Софийского собора. Божьи служки, распевая псалмы, несли кресты, иконы, хоругви.
Епископ освятил меч. Посадник Ратша вынул меч из футляра и, прижав его лезвием к правому плечу, обошел вокруг Софии. Все в полном молчании, не трогаясь с места, смотрели, как сверкает в лучах весеннего солнца меч.
– Слава мечу Всеслава! – кричала толпа.
Среди мужей-вечников не было князя Владимира. Не приехал князь из Бельчиц. То ли дела неотложные задержали, то ли болезнь – никто не знал. Кое-кто говорил, правда, потихоньку, с опаской, что князь поехал со своими ловчими на бобровую охоту.
И боярства было немного на площади. Сидели в своих палатах, пили мед, выжидали. Тот крик на вече, когда бояре требовали от князя Владимира вести Полоцк походом на Ригу, был уже забыт. Епископ Альберт не дремал – засылал к боярам тайных гонцов с подарками, с клятвенными заверениями в христианской любви и мире.
Только купцы из Кривичского ста, ремесленники да черный люд радостно встречали меч Всеслава. Понимали: будет сильной Полоцкая земля, будут сильны и они. Им нужна была торговля, хотелось возить свои товары по Двине и Варяжскому морю без страха, не выплачивая мыто незваным тевтонам.
Князя Вячку ждали из Кукейноса только завтра. Завтра же должно было собраться и вече, чтобы вручить князю меч. С согласия епископа и посадника Ратши боярин Иван забрал меч на ночь в свои городские палаты, стоявшие тут же, неподалеку от Кривичской башни.
Яков все это время места себе не находил. Рядом была свобода, казалось, можно было потрогать ее рукой. Вот эти купцы, бородатые, загорелые, – свобода. Прибиться бы к ним, как к журавлиной стае, и можно поплыть в далекие моря, в сказочно неведомые страны, где тают камни от горячего солнца, где текут реки птичьего молока, где живут люди с песьими головами.
Вот эти ремесленники, жилистые, веселые, говорливые, – свобода. Они знают секреты железа и камня, держат за огненную бороду огонь, бушующий в горнах и печах-домницах. Быть бы у них унотом, учеником, носить воду, убирать мусор – лишь бы свободным.
Да неотступно следили за Яковом и Чухомой боярские дружинники. Как собачьи хвосты, тащились вслед за ними. Где уж тут убежишь! Всадят копье между лопатками и бросят в помойную яму. Или еще хуже – поймают, живого места на теле не оставят, а потом на железном ошейнике, на цепи бросят в подземелье под боярскими палатами, где глаз человеческий слепнет от вечного мрака, где крысы по рукам человечьим бегают.
Боярин Иван остановился на ночлег в своих городских палатах. Ждали его богатый стол, баня, мягкая пуховая постель, молодые красивые челядницы – те, чтобы спал боярин сладко, гусиными перьями пятки ему щекотали. Крепко спал боярин той ночью.
Яков с Чухомой легли в малой гриднице, где обычно живет и столуется черная боярская челядь – дровосеки, ночные сторожа, возчики. Тут же, как повелось исстари, обитали клопы и тараканы.
Вскоре сон, как тяжелый надмогильный камень, навалился на гридницу. Челядь, намаявшись за день, спала с храпом и бормотанием. Спал и Чухома. Только Яков, лежа на спине с заложенными под голову руками, никак не мог заснуть. Душа его, все мысли были на площади перед Софией, там, где совсем недавно щедро светило солнце, где шумел полоцкий люд. Неужели он, Яков, молодой, сильный, так и умрет невольником?
Ночные звезды сияли над Полоцком. Светила луна. Серебряные облачка легко плыли в тишине прозрачного неба.
Вдруг сосед Якова по полатям, молодой высокий худощавый челядин, вскочил, будто ужаленный, со своего места. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, с тихой грустью на лице. Лунный свет сквозь щель в окне, затянутом бычьим пузырем, упал на высокий бледный лоб.
Казалось, челядин только и ждал этого. Казалось, тонкий лунный луч был той рукой, что подняла его и отдала только одному ему понятный приказ.
Он сидел рядом с Яковом, спал и не спал, так трепетали его ресницы и брови, в уголках губ теплилась легкая улыбка. Он был похож на цветок, бледный и слабый. Цветы утром поворачивают свои головки навстречу солнцу. У него же хозяевами были ночная луна и мрак.
Вот он вздрогнул. Судорога пробежала по лицу. Челядин легко, бесшумно слез, не открывая глаз, с полатей, пошел к двери, тихо отпер ее и исчез, растворился в ночной тьме. Никто в гриднице даже не шевельнулся, все спали как убитые.
Яков, пораженный неожиданным зрелищем, лежал на полатях не дыша. Неужто этот парень каждую ночь так ходит? А что, если ему вздумается передушить всех? Сам сонный, подушит сонных, и никто ничего знать не будет. Но куда же он пошел, зачем?
Яков тоже бесшумно спрыгнул с полатей, осторожно вышел во двор. Белой птицей плыла над городом луна. Туманились окрестности. Ни огонька, ни звука… Казалось, город никогда не пробудится от крепкого сна. Где же тот молодой челядин?
Как ни напрягал Яков зрение и слух, нигде никого не видел. Не провалился же он сквозь землю! И через островерхий дубовый частокол не мог он перебраться – там стража боярская стоит с колотушками, да и частокол слишком высок.
И вдруг, подняв глаза, Яков заметил челядина и остолбенел от неожиданности и страха. Челядин с закрытыми глазами шел по осиновым тесинам кровли гридницы. Вот взобрался на самый верх и направился к коньку. Он был в серой нижней рубахе и казался вылепленным из потемневшего мартовского снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Дружными криками приветствовали полочане меч Всеслава, который тройка белых коней везла по Пробойной улице, потом по Великому посаду. С Великого посада через ворота Кривичской башни меч въехал на площадь.
Епископ Дионисий вместе со всем клиром вышел навстречу процессии из Софийского собора. Божьи служки, распевая псалмы, несли кресты, иконы, хоругви.
Епископ освятил меч. Посадник Ратша вынул меч из футляра и, прижав его лезвием к правому плечу, обошел вокруг Софии. Все в полном молчании, не трогаясь с места, смотрели, как сверкает в лучах весеннего солнца меч.
– Слава мечу Всеслава! – кричала толпа.
Среди мужей-вечников не было князя Владимира. Не приехал князь из Бельчиц. То ли дела неотложные задержали, то ли болезнь – никто не знал. Кое-кто говорил, правда, потихоньку, с опаской, что князь поехал со своими ловчими на бобровую охоту.
И боярства было немного на площади. Сидели в своих палатах, пили мед, выжидали. Тот крик на вече, когда бояре требовали от князя Владимира вести Полоцк походом на Ригу, был уже забыт. Епископ Альберт не дремал – засылал к боярам тайных гонцов с подарками, с клятвенными заверениями в христианской любви и мире.
Только купцы из Кривичского ста, ремесленники да черный люд радостно встречали меч Всеслава. Понимали: будет сильной Полоцкая земля, будут сильны и они. Им нужна была торговля, хотелось возить свои товары по Двине и Варяжскому морю без страха, не выплачивая мыто незваным тевтонам.
Князя Вячку ждали из Кукейноса только завтра. Завтра же должно было собраться и вече, чтобы вручить князю меч. С согласия епископа и посадника Ратши боярин Иван забрал меч на ночь в свои городские палаты, стоявшие тут же, неподалеку от Кривичской башни.
Яков все это время места себе не находил. Рядом была свобода, казалось, можно было потрогать ее рукой. Вот эти купцы, бородатые, загорелые, – свобода. Прибиться бы к ним, как к журавлиной стае, и можно поплыть в далекие моря, в сказочно неведомые страны, где тают камни от горячего солнца, где текут реки птичьего молока, где живут люди с песьими головами.
Вот эти ремесленники, жилистые, веселые, говорливые, – свобода. Они знают секреты железа и камня, держат за огненную бороду огонь, бушующий в горнах и печах-домницах. Быть бы у них унотом, учеником, носить воду, убирать мусор – лишь бы свободным.
Да неотступно следили за Яковом и Чухомой боярские дружинники. Как собачьи хвосты, тащились вслед за ними. Где уж тут убежишь! Всадят копье между лопатками и бросят в помойную яму. Или еще хуже – поймают, живого места на теле не оставят, а потом на железном ошейнике, на цепи бросят в подземелье под боярскими палатами, где глаз человеческий слепнет от вечного мрака, где крысы по рукам человечьим бегают.
Боярин Иван остановился на ночлег в своих городских палатах. Ждали его богатый стол, баня, мягкая пуховая постель, молодые красивые челядницы – те, чтобы спал боярин сладко, гусиными перьями пятки ему щекотали. Крепко спал боярин той ночью.
Яков с Чухомой легли в малой гриднице, где обычно живет и столуется черная боярская челядь – дровосеки, ночные сторожа, возчики. Тут же, как повелось исстари, обитали клопы и тараканы.
Вскоре сон, как тяжелый надмогильный камень, навалился на гридницу. Челядь, намаявшись за день, спала с храпом и бормотанием. Спал и Чухома. Только Яков, лежа на спине с заложенными под голову руками, никак не мог заснуть. Душа его, все мысли были на площади перед Софией, там, где совсем недавно щедро светило солнце, где шумел полоцкий люд. Неужели он, Яков, молодой, сильный, так и умрет невольником?
Ночные звезды сияли над Полоцком. Светила луна. Серебряные облачка легко плыли в тишине прозрачного неба.
Вдруг сосед Якова по полатям, молодой высокий худощавый челядин, вскочил, будто ужаленный, со своего места. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, с тихой грустью на лице. Лунный свет сквозь щель в окне, затянутом бычьим пузырем, упал на высокий бледный лоб.
Казалось, челядин только и ждал этого. Казалось, тонкий лунный луч был той рукой, что подняла его и отдала только одному ему понятный приказ.
Он сидел рядом с Яковом, спал и не спал, так трепетали его ресницы и брови, в уголках губ теплилась легкая улыбка. Он был похож на цветок, бледный и слабый. Цветы утром поворачивают свои головки навстречу солнцу. У него же хозяевами были ночная луна и мрак.
Вот он вздрогнул. Судорога пробежала по лицу. Челядин легко, бесшумно слез, не открывая глаз, с полатей, пошел к двери, тихо отпер ее и исчез, растворился в ночной тьме. Никто в гриднице даже не шевельнулся, все спали как убитые.
Яков, пораженный неожиданным зрелищем, лежал на полатях не дыша. Неужто этот парень каждую ночь так ходит? А что, если ему вздумается передушить всех? Сам сонный, подушит сонных, и никто ничего знать не будет. Но куда же он пошел, зачем?
Яков тоже бесшумно спрыгнул с полатей, осторожно вышел во двор. Белой птицей плыла над городом луна. Туманились окрестности. Ни огонька, ни звука… Казалось, город никогда не пробудится от крепкого сна. Где же тот молодой челядин?
Как ни напрягал Яков зрение и слух, нигде никого не видел. Не провалился же он сквозь землю! И через островерхий дубовый частокол не мог он перебраться – там стража боярская стоит с колотушками, да и частокол слишком высок.
И вдруг, подняв глаза, Яков заметил челядина и остолбенел от неожиданности и страха. Челядин с закрытыми глазами шел по осиновым тесинам кровли гридницы. Вот взобрался на самый верх и направился к коньку. Он был в серой нижней рубахе и казался вылепленным из потемневшего мартовского снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85