— Арсель ей поцарапали мы, вот что. Муж решит, что она с каким-нибудь эльскаром молодым на траве еть, — предположила молочница.
А за ноги тащить и правда оказалось легче. Дотащили до заднего крыльца и только тогда заметили, что над плетнем торчит голова какого-то мальчишки лет двенадцати.
— А ну пошел отсюда, хорлинг! — закричала молочница. — Пошел! Ах ты рвань сопливая, мамку твою пес ети!
Поозиравшись, она бросила ногу Певуньи, нагнулась, схватила камень, и кинула его в мальчишку. Голова исчезла.
— А я вот все расскажу, чего видел! — раздался из-за забора противный писклявый голос. — Ухайдакали неповинную женщину!
— Правда ведь. Расскажет, — сказала прачка.
— Да кто ему поверит. Не обращай внимания.
Снова взяв Певунью за ноги, они втащили ее в гридницу, а через гридницу в спальню.
— Помыть ее, что ли, — задумчиво сказала молочница. — А, ладно. И так сойдет. Надо ее на ложе водрузить.
— Это как же? Ложе-то высокое.
— Ничего. На крыльцо водрузили, и на ложе водрузим. Ну-ка, поверни ее.
Певунью развернули ногами к ложу.
— Стало быть, — размышляла молочница вслух, — надо теперь нам с тобою на ложе ногами встать и к себе ее тянуть.
Так и сделали. На тело, поневу и рубаху Певуньи налипло много травы, листьев, и грязи. Стащили поневу с лица. Глаза у Певуньи все так же были закрыты. Послушав дыхание, молочница убедилась, что оно все такое же ровное.
— Что же теперь? — спросила прачка.
— А что? Укрой ее, вон покрывало. И пойдем отсюда досель. Скоро муж ее вернется, может что-нибудь придумает в мыслях.
— Как-то нехорошо.
— Что ты предлагаешь?
— Может, дом поджечь? — сказала прачка. — Певунья все равно уж не жилица. Подожжем, а там мало ли что, например, сгорел дом, а Певунья вместе с ним.
— Нет, нельзя. Может, очнется еще, безутешная.
— Не очнется.
— Нет. За поджог нынче знаешь, что делают? Быть нам холопками, если кто дознается. А сопляк-то нас видел. Да и мужу ее огорчение. Так хоть дом-то останется.
— Ладно. Пойдем, а там будь что будет.
— Да уж. Пропали наши головушки бесталанные. Как есть пропали.
Выскочив на порог и оправляя волосы и поневы, женщины остановились, поняв, что опоздали.
— А куда это вы спешите так, соседки? — спросил их тиун Пакля, муж Певуньи. — Али не гостеприимна хозяйка, али не люб вам дом мой? Уж останьтесь, милые, сделайте мне честь. Как человек общественной значимости прошу вас об этом нижайше. Где же наша служанка, что же не встречает хозяина.
Молочница первая собралась с мыслями.
— За помощью бежали мы, хозяин.
— За помощью, — сообразила прачка.
— Кому же понадобилась помощь? — спросил Пакля благодушно. — Чем смогу, тем и помогу. Я ведь, изволите видеть, далеко не последний человек в городе. Уж княжескому тиуну, каковым являюсь, многое подвластно, многое. Это все знают. И сам посадник Константин мне, ежели попрошу, не откажет. Так какая вам помощь нужна, милые?
— А такая помощь, — сказала молочница, — что подруга наша, а жена твоя, тиун Пакля, давеча в обморок сверзилась в саду.
— Именно, в обморок, — подтвердила прачка. — В саду.
— И не разговаривает, и очи не открывает, — добавила молочница.
— Совсем не открывает, — подтвердила прачка. — Лежит с закрытыми.
— Это вы шутите так? — спросил тиун, растерянно улыбаясь.
— Нет, — заверила его молочница.
— В саду она лежит?
— Нет. Мы ее в дом перенесли.
— Чтоб ее не украл никто, пока мы за помощью бегаем.
Тиун вошел в дом.
— А Сушка где, холопка наша? — спросил он, идя к спальне.
— А не знаем, тиун.
— Не знаем, кормилец.
Войдя в спальню и увидев жену, лежащую на ложе, с одной ногой, торчащей из-под покрывала, Тиун слегка оторопел, крякнул, и приблизился. Ноздри Певуньи раздувались, грудь вздымалась.
— Певунья, — позвал тиун, садясь рядом. — Эй, Певунья. А что это у нее дрянь всякая в волосах? — спросил он, оборачиваясь к женщинам.
— Не знаем, — сказала молочница искренне. — Вроде только что не было.
Прачка только мотнула головой.
Тиун приложил ладонь ко лбу жены. Лоб был горячий, а что из этого следовало — неизвестно. Он попробовал потрясти Певунью за плечо. Потряс. Никакой реакции.
— Может, ей воды на лицо-то полить, вот эдак? — предложила прачка, показывая, как надо лить воду на лицо.
— Зачем? — спросил тиун.
— Может, будет лучше.
— Нет, — подумав, сказал тиун. — По щеке не треснуть ли?
— Уж пробовали, — призналась прачка.
Молочница въехала ей локтем в бок, но было поздно.
— И что же? — спросил тиун.
— Ничего. Как видишь.
— Ладно, — сказал Пряха. — Вы давеча за лекарем бежали?
— За ним, тиун. За лекарем. Как же без лекаря. Без лекаря нельзя.
— За каким же? За Стожем или за Трувором?
— За Трувором.
— Хорошо. Бегите. Приведите Трувора.
Женщины переглянулись, повернулись, и вышли.
— А где этот Трувор живет, ты знаешь? — спросила прачка, когда они оказались на улице.
— Нет, — сказала молочница. — Ну, ничего, расспросим народ да найдем.
Тиун меж тем сделал было еще одну попытку растолкать жену, но тут его внимание привлекли какие-то передвижения и шумы в погребе, примыкающем к стене дома. Нахмурясь, Пакля поднялся и вышел в сад, к погребу. В погребе что-то грохотало и пищало. Не будучи по натуре суеверным, Пакля смело шагнул к погребу и отодвинул засов.
— Хо-хо! — залихватски приветствовали его из погреба. — Йех!
Он едва успел уклониться. Кувшин пролетел возле его головы и упал на траву. Затем пришлось уклоняться от летящего окорока.
— Эй! — потребовал тиун. — Кто тут? Прекрати!
— Ага! Хозяин пришел! А вот мы его бжевакой!
От бжеваки тиун увернуться не успел. Липкое сладкое месиво ударило ему в лицо. Отплевываясь, он отступил от двери.
— Сушка, ты, что ли? А выходи-ка на свет сейчас же!
— Пошел в хвиту!
Стерев рукавом бжеваку, Пакля быстро вошел в погреб и схватил Сушку за руку. Она попыталась свободной рукой расцарапать ему что-нибудь, но он быстро пошел к выходу, таща ее за собой, и это ей помешало.
Выйдя на свет, оба остановились. Сушка была пьяна в дым, улыбалась глупо и нагло. В одной рубахе — поневу она сняла в погребе зачем-то — встав перед тиуном, холопка подбоченилась, придала своим плохо повинующимся ей чертам подобие презрительного выражения, искривила пухлые губы, и сказала:
— Ну ты!…
— Иди в дом, — тихо и строго сказал тиун Пакля.
— Куда хочу, туда и пойду, — ответили ему. — А в следующий раз ко мне полезешь, я тебе хвой отрежу. А то супруга твоя пучеаресельная возмущается и безвинных женщин запирает в потьмах таврических. Тфу.
Она плюнула в него. Он успел отскочить.
— Ты ж не плюйся мне тут! — сказал он грозно. — Я человек общественной значимости! Как смеешь!
— Колдунья супруга твоя и хорла, — закричала очень громко Сушка. — Жирная хорла. И пьяница.
Схватив ее за предплечье, Пакля поволок Сушку к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116