У нее было такое чувство, что, если она остановится, если забудется хоть на несколько минут, Андреас перестанет бороться, исчезнет из ее жизни навсегда, словно его никогда и не было, и тогда от него ничего не останется, кроме фотографии с момента победы в Монреале на стене в нью-йоркской квартире. Ничего. Ни единой его частицы больше не будет. Не будет ребенка.
До несчастного случая на автодроме Андреас почти не испытывал страданий. Физическая и душевная боль приходит к нам разными дозами: от небольших, легко забывающихся недомоганий и дискомфорта до чудовищных и непоправимых терзаний. Если бы страдания были лучше организованы, распределены по постепенно возрастающей шкале, возможно, люди знали бы, чего им ждать, и им было бы легче переносить боль. Но боль, перенесенная Андреасом за первые месяцы после аварии в Монце, казалась настолько несоразмерной с его человеческими возможностями, что ему не хотелось даже открывать глаза по утрам. Зачем? Чтобы убедиться, что он еще жив? А стоит ли? Поэтому через какое-то время, несмотря на все усилия жены и отца, он попросту перестал бороться и часами лежал неподвижно в добровольно навязанном самому себе оцепенении.
– Отнесись к этому как к им лично изобретенному способу обезболивания, Али, – сказал Теодор Салко, хирург-ортопед, взявший на себя уход за Андреасом после его возвращения на Манхэттен, стараясь ободрить Александру.
Этот разговор происходил между ними в ранний послеобеденный час одного из первых дней декабря в квартире Алессандро после того, как она со слезами позвонила ему и попросила о помощи.
– Я стараюсь, – сказала она, – но иногда это становится просто невыносимым.
Они спустились по узкой винтовой лестнице на нижний этаж и вошли в небольшой кабинет, где Александра в последние дни проводила большую часть времени.
– Хочешь выпить, Тео?
Салко ослабил узел галстука и снял пиджак.
– Я бы сейчас все отдал за чашку кофе, Али.
Она слабо улыбнулась.
– Идем на кухню, я включу кофеварку.
Кухня была единственным помещением в доме Алессандро, в обустройстве которого Андреас принимал личное участие. До аварии он исправно играл роль домашнего повара всякий раз, когда они были в Нью-Йорке, поэтому расположение кухонной мебели и утвари отражало его практичное и деловое отношение к готовке.
Александра наполнила кофейник холодной водой, отмерила ложкой нужное количество молотого кофе и высыпала его в контейнер, а затем щелкнула включателем. Салко сел возле стойки бара и похлопал по соседнему высокому табурету. Она села рядом с ним.
– Физиотерапевт утверждает, что Андреас вскоре должен встать на ноги, – тихо сказала Александра.
Салко кивнул.
– Но я также слышу его утверждения о том, что Андреасу не хватает силы воли… – Опять губы у нее задрожали. – Что он не прилагает стараний. Что многие люди, перенесшие более тяжелые травмы, на этом этапе уже начинали ходить.
– И это тоже правда.
– Сколько еще, Тео? Как долго еще это может продолжаться?
– Что именно ты имеешь в виду?
– Когда наконец Андреас добровольно встанет и начнет делать упражнения?
Салко неопределенно пожал плечами.
– Упражнения трудные. Болезненные.
– Я знаю, что они болезненные, черт побери, Тео! Но мы оба знаем, что дело не в боли! Почему мой муж лежит там наверху, как мумия, с закрытыми глазами? Неужели только из-за боли? – Она схватила его за руку. – Когда он наконец захочет помочь самому себе? И что я должна сделать, чтобы помочь ему?
Он криво усмехнулся.
– Для начала отпусти мою руку. Она мне еще понадобится для операций на этой неделе.
– Прости. – Александра смущенно покраснела. – Я сегодня сама не своя.
– Тебе не за что извиняться, Али. Ведь мы друзья, не так ли? Столько времени проводим вместе… И предполагается, что у меня есть ответы на все вопросы.
– Но у тебя их нет, верно? – спросила она еле слышно.
– Я же не психиатр. – Салко взглянул на нее с сочувствием.
– А ему нужен психиатр?
– Возможно. Но не сейчас. Со временем.
– Когда он узнает наверняка, что больше не сможет водить машину?
– Он сможет водить машину. – Салко снова пожал плечами. – Ему очень повезло. Он мог погибнуть или остаться на всю жизнь прикованным к инвалидной коляске.
– Как Руди…
– Кто?
– Наш друг. Он был великим гонщиком, пока его не парализовало. – Александра покачала головой. – Андреас никогда не понимал, как можно так жить. Он был не в состоянии понять, какое это чудо – иметь и не потерять такую силу и волю к жизни.
– Я же тебе сказал, Андреасу повезло. Ему сказочно повезло, но до поры до времени он не сможет этого понять, и ты от него этого не жди. Главное – это чтобы ты понимала.
– Обо мне можешь не беспокоиться, Тео. Но если Андреас не сможет реально претендовать на участие в следующем мировом чемпионате, думаю, он никогда не поймет, как ему повезло. – Александра бросила на хирурга умоляющий взгляд. – Я иногда думаю: может, соврать ему? Сказать, что он сможет снова участвовать в гонках, если приложит старание?
– А если он поймет, что его обманывали? Думаешь, он простит тебе эту ложь?
Они замолчали. Кофеварка замигала красным огоньком.
– Кофе готов, – объявила Александра, пытаясь бодриться. – Давай перейдем обратно в кабинет.
Она поставила на поднос чашки и вазочку с печеньем и первая вышла из кухни.
Салко опустился в большое мягкое кресло и с видимым удовольствием пил кофе. Александра вернулась к волнующей ее теме.
– Тео, что я должна для него сделать?
– Ты могла бы попробовать переспать с ним.
Она уставилась на него в шоке.
– Не смотри на меня так, – улыбнулся он. – Вы женаты. Это ваше законное право.
Оскорбленная, Александра со стуком поставила чашку.
– Тео, он едва может двигаться! Большую часть времени он меня почти не узнает…
– А в остальное время?
– Он меня ненавидит.
– Откуда ты знаешь? Он сам тебе сказал?
– Нет, конечно, нет, но…
– Но что? Ты это чувствуешь? – В голосе Салко вдруг зазвучала насмешка. – Это чушь, Али! Мне кажется, ты совершенно перестала видеть в Андреасе мужчину. Человека.
– Это неправда, Тео! Ты несправедлив. – Голос у нее дрожал от обиды. – Я провожу с ним много часов, когда он спит и когда не спит, даже когда притворяется. Я держу его за руку, читаю ему, стараюсь поддерживать в нем интерес к жизни… Я сообщаю ему, какая стоит погода, хотя он настаивает, чтобы шторы были закрыты, я рассказываю ему, что делают наши друзья…
– Другими словами, – резко перебил ее Салко, – ты стала единственным звеном, связывающим его с нормальной жизнью. И тем не менее ты утверждаешь, что он тебя ненавидит. Без тебя, Али, он с равным успехом мог бы и умереть. Встряхнись и перестань себя жалеть. Твой муж поправится. Насколько полным будет его выздоровление, зависит главным образом от него, но и ты должна сыграть в этом деле не последнюю роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
До несчастного случая на автодроме Андреас почти не испытывал страданий. Физическая и душевная боль приходит к нам разными дозами: от небольших, легко забывающихся недомоганий и дискомфорта до чудовищных и непоправимых терзаний. Если бы страдания были лучше организованы, распределены по постепенно возрастающей шкале, возможно, люди знали бы, чего им ждать, и им было бы легче переносить боль. Но боль, перенесенная Андреасом за первые месяцы после аварии в Монце, казалась настолько несоразмерной с его человеческими возможностями, что ему не хотелось даже открывать глаза по утрам. Зачем? Чтобы убедиться, что он еще жив? А стоит ли? Поэтому через какое-то время, несмотря на все усилия жены и отца, он попросту перестал бороться и часами лежал неподвижно в добровольно навязанном самому себе оцепенении.
– Отнесись к этому как к им лично изобретенному способу обезболивания, Али, – сказал Теодор Салко, хирург-ортопед, взявший на себя уход за Андреасом после его возвращения на Манхэттен, стараясь ободрить Александру.
Этот разговор происходил между ними в ранний послеобеденный час одного из первых дней декабря в квартире Алессандро после того, как она со слезами позвонила ему и попросила о помощи.
– Я стараюсь, – сказала она, – но иногда это становится просто невыносимым.
Они спустились по узкой винтовой лестнице на нижний этаж и вошли в небольшой кабинет, где Александра в последние дни проводила большую часть времени.
– Хочешь выпить, Тео?
Салко ослабил узел галстука и снял пиджак.
– Я бы сейчас все отдал за чашку кофе, Али.
Она слабо улыбнулась.
– Идем на кухню, я включу кофеварку.
Кухня была единственным помещением в доме Алессандро, в обустройстве которого Андреас принимал личное участие. До аварии он исправно играл роль домашнего повара всякий раз, когда они были в Нью-Йорке, поэтому расположение кухонной мебели и утвари отражало его практичное и деловое отношение к готовке.
Александра наполнила кофейник холодной водой, отмерила ложкой нужное количество молотого кофе и высыпала его в контейнер, а затем щелкнула включателем. Салко сел возле стойки бара и похлопал по соседнему высокому табурету. Она села рядом с ним.
– Физиотерапевт утверждает, что Андреас вскоре должен встать на ноги, – тихо сказала Александра.
Салко кивнул.
– Но я также слышу его утверждения о том, что Андреасу не хватает силы воли… – Опять губы у нее задрожали. – Что он не прилагает стараний. Что многие люди, перенесшие более тяжелые травмы, на этом этапе уже начинали ходить.
– И это тоже правда.
– Сколько еще, Тео? Как долго еще это может продолжаться?
– Что именно ты имеешь в виду?
– Когда наконец Андреас добровольно встанет и начнет делать упражнения?
Салко неопределенно пожал плечами.
– Упражнения трудные. Болезненные.
– Я знаю, что они болезненные, черт побери, Тео! Но мы оба знаем, что дело не в боли! Почему мой муж лежит там наверху, как мумия, с закрытыми глазами? Неужели только из-за боли? – Она схватила его за руку. – Когда он наконец захочет помочь самому себе? И что я должна сделать, чтобы помочь ему?
Он криво усмехнулся.
– Для начала отпусти мою руку. Она мне еще понадобится для операций на этой неделе.
– Прости. – Александра смущенно покраснела. – Я сегодня сама не своя.
– Тебе не за что извиняться, Али. Ведь мы друзья, не так ли? Столько времени проводим вместе… И предполагается, что у меня есть ответы на все вопросы.
– Но у тебя их нет, верно? – спросила она еле слышно.
– Я же не психиатр. – Салко взглянул на нее с сочувствием.
– А ему нужен психиатр?
– Возможно. Но не сейчас. Со временем.
– Когда он узнает наверняка, что больше не сможет водить машину?
– Он сможет водить машину. – Салко снова пожал плечами. – Ему очень повезло. Он мог погибнуть или остаться на всю жизнь прикованным к инвалидной коляске.
– Как Руди…
– Кто?
– Наш друг. Он был великим гонщиком, пока его не парализовало. – Александра покачала головой. – Андреас никогда не понимал, как можно так жить. Он был не в состоянии понять, какое это чудо – иметь и не потерять такую силу и волю к жизни.
– Я же тебе сказал, Андреасу повезло. Ему сказочно повезло, но до поры до времени он не сможет этого понять, и ты от него этого не жди. Главное – это чтобы ты понимала.
– Обо мне можешь не беспокоиться, Тео. Но если Андреас не сможет реально претендовать на участие в следующем мировом чемпионате, думаю, он никогда не поймет, как ему повезло. – Александра бросила на хирурга умоляющий взгляд. – Я иногда думаю: может, соврать ему? Сказать, что он сможет снова участвовать в гонках, если приложит старание?
– А если он поймет, что его обманывали? Думаешь, он простит тебе эту ложь?
Они замолчали. Кофеварка замигала красным огоньком.
– Кофе готов, – объявила Александра, пытаясь бодриться. – Давай перейдем обратно в кабинет.
Она поставила на поднос чашки и вазочку с печеньем и первая вышла из кухни.
Салко опустился в большое мягкое кресло и с видимым удовольствием пил кофе. Александра вернулась к волнующей ее теме.
– Тео, что я должна для него сделать?
– Ты могла бы попробовать переспать с ним.
Она уставилась на него в шоке.
– Не смотри на меня так, – улыбнулся он. – Вы женаты. Это ваше законное право.
Оскорбленная, Александра со стуком поставила чашку.
– Тео, он едва может двигаться! Большую часть времени он меня почти не узнает…
– А в остальное время?
– Он меня ненавидит.
– Откуда ты знаешь? Он сам тебе сказал?
– Нет, конечно, нет, но…
– Но что? Ты это чувствуешь? – В голосе Салко вдруг зазвучала насмешка. – Это чушь, Али! Мне кажется, ты совершенно перестала видеть в Андреасе мужчину. Человека.
– Это неправда, Тео! Ты несправедлив. – Голос у нее дрожал от обиды. – Я провожу с ним много часов, когда он спит и когда не спит, даже когда притворяется. Я держу его за руку, читаю ему, стараюсь поддерживать в нем интерес к жизни… Я сообщаю ему, какая стоит погода, хотя он настаивает, чтобы шторы были закрыты, я рассказываю ему, что делают наши друзья…
– Другими словами, – резко перебил ее Салко, – ты стала единственным звеном, связывающим его с нормальной жизнью. И тем не менее ты утверждаешь, что он тебя ненавидит. Без тебя, Али, он с равным успехом мог бы и умереть. Встряхнись и перестань себя жалеть. Твой муж поправится. Насколько полным будет его выздоровление, зависит главным образом от него, но и ты должна сыграть в этом деле не последнюю роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118