Я не могла заменить ему жену и ребенка, которых он потерял. День за днем я вглядывалась в твои глазки, дорогая моя доченька, изучала твои жесты, мимику и думала, думала, думала…
После твоего рождения, когда ты была еще совсем маленькая и во всем зависела от нас, центр нашей вселенной надежно переместился в наш дом, а когда Дэн и Барбара тоже устроили свое гнездо, Андреас наконец обрел способность свести вместе дорогих ему людей, а не отгораживать их друг от друга. Мне кажется, мы образовали какой-то зачарованный круг в его сознании, и когда этот круг оказался жестоко разрушенным, вместе с ним твоего отца покинуло и чувство уверенности. Ты выросла, и наш уютный домашний триумвират распался. Ты пошла в детский сад, у тебя появились новые друзья, твои ровесники. Я вернулась к работе и опять оказалась в центре общественного внимания. Существование художника на Манхэттене не слишком уединенно и идиллично, оно тесно связано с торговцами и хозяевами картинных галерей, а кроме них, есть еще менеджеры, адвокаты и консультанты по налогам! Ото всего этого невозможно было отгородиться, запираясь каждый день на несколько часов в мастерской, пока ты была в детском саду. Короче, твоя мать была слишком занята и не видела, что творится у нее под носом.
А творилось вот что: Андреас решил, что он мне больше не нужен. Он мне сам признался как-то раз, когда было уже поздно: сказал, что я красива, преуспела в жизни, могу сама о себе позаботиться, даже ребенка родила без его помощи! Он начал обращаться со мной, как многие итальянские мужчины обращаются со своими женами: уважал меня как мать своего ребенка, но перестал быть мне любовником и другом. Я не могла винить его за то, что он стал интересоваться другими, более молодыми женщинами: они не служили ему постоянным напоминанием о том, что он ошибочно считал собственной никчемностью.
Что же мне оставалось делать? Я еще больше погрузилась в работу, и это лишь укрепило Андреаса в его ошибочном мнении обо мне. Ты была главным смыслом, надеждой и опорой моей жизни. Ты поддерживала меня, когда наш брак покатился под откос. Моя работа в конечном счете тоже пострадала. Я все больше обращалась к скульптуре, потому что она оказывала на меня терапевтическое воздействие. По мере того как счастье покидало меня, мои скульптуры становились все более безобразными, но критики были от них в восторге. Казалось, в профессиональном плане я была обречена на успех…»
ЧАСТЬ V
46
Однажды, в знойный августовский полдень 1970 года, Александра вышла из квартиры, чтобы забрать Бобби, гостившую у подруги. Обычно по средам они отправлялись прямо в танцкласс на другом конце города. Александра наблюдала за занятиями дочери или коротала время вместе с другими мамашами, но в этот день Бобби неважно себя чувствовала, и они отправились домой.
Александра ощутила присутствие чужой женщины в квартире, не успев переступить порог: до нее донесся запах незнакомых духов. Она окликнула Бобби, но было уже слишком поздно. Девочка отбросила в сторону сумку с балетным костюмом и устремилась бегом вверх по винтовой лестнице, ища своего папочку.
Александра бросилась за ней. Дверь в спальню распахнулась раньше, чем она добралась до площадки, и жуткое, мучительное молчание, наступившее в квартире, оглушило ее громче, чем колокола на соборе Святого Патрика.
Они сидели на кровати, обнаженные и словно окаменевшие. Девица оказалась миниатюрной блондинкой с маленькими вздернутыми грудями и пылающими щеками. На ее коже тут и там поблескивали ручейки пота. Андреас был бледен, его полный ужаса взгляд был прикован к Бобби.
Александра схватила дочь за руку, силой вытащила ее в коридор и завела в детскую.
– Оставайся здесь, солнышко.
Бобби заплакала.
– Побудь у себя в комнате. Я скоро вернусь.
Она заперла дверь и опустила ключ в карман юбки.
В хозяйской спальне царила суета: любовники торопливо натягивали на себя одежду. Александра схватила чулки и туфли незваной гостьи и подняла их высоко в воздух.
– Убирайся отсюда немедленно, – тихо и грозно скомандовала она.
– Мои туфли… – блондинка протянула руку.
– Там обуешься, – Александра прошла к открытому окну и вышвырнула их наружу.
– Ты с ума сошла! – заорал Андреас. – Ты же могла убить кого-нибудь!
Александра не обратила на него внимания.
– Разве я не велела тебе убираться? – осведомилась она, обращаясь к девушке.
Та выскочила из спальни и молнией пролетела по квартире.
– Он мне не говорил, что у него ребенок! – пронзительно закричала она уже у входной двери. Дверь захлопнулась с грохотом, прокатившимся по всему дому.
Из коридора до Александры доносился плач Бобби, но она повернулась к Андреасу, стараясь унять охватившую ее нервную дрожь.
– Я многое терпела, Андреас, – сказала она дрожащим голосом. – Я знала о твоих изменах и мирилась с этим; почти все свое свободное время ты проводил с Дэном и Фанни, но только не со мной; все, что с тобой происходит, хорошее или плохое, ты скрываешь от меня… – Слезы жгли ей глаза, но она сдерживала их. – Всему есть предел. Это конец.
Андреас упрямо выдвинул вперед подбородок.
– Я понятия не имел, что вы с Бобби вернетесь домой.
– Это очевидно.
Он двинулся к двери.
– Дай мне поговорить с ней.
Александра преградила ему путь.
– Не смей даже близко к ней подходить! Я заперла Бобби в ее комнате, и она останется там, пока ты не уйдешь.
– Прочь с дороги!
Он оттолкнул ее, подбежал к двери Бобби и нажал на ручку. За закрытой дверью детский плач перешел в испуганный рев.
– Все хорошо, солнышко, – окликнул ее Андреас из-за двери. – Не плачь, Бобби, все хорошо. – Он повернулся. Александра стояла у него за спиной. – Дай мне ключ! – потребовал он.
– Ни за что. Ты в таком состоянии, что напугаешь ее.
– Дай мне ключ!
– Нет!
Андреас в бешенстве протопал вниз по лестнице в ее мастерскую и, как бешеный зверь, принялся громить помещение, разрывая холсты руками и разбивая скульптуры об пол. Гипс, глина и терракота кусками раскатились по полу, пыль облаком повисла в воздухе. С треском, похожим на выстрелы, ломались деревянные рамы, стеклянные банки с карандашами, кистями и грифелями разбивались со звоном. Андреас уже готов был схватить упакованную картину, стоявшую в дальнем углу, когда его остановил звенящий от гнева голос Александры:
– Посмей только прикоснуться к этой картине, Андреас, и я богом клянусь, ни меня, ни Бобби ты больше никогда не увидишь!
Она слишком поздно заметила взметнувшийся в воздух кулак, не успела уклониться… удар отбросил ее к двери, свалил с ног.
Когда зрение вернулось, нечеткое и расплывчатое, она с трудом различила его бледное перепуганное лицо, склонившееся над ней.
– Не беспокойся, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, – со мной все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
После твоего рождения, когда ты была еще совсем маленькая и во всем зависела от нас, центр нашей вселенной надежно переместился в наш дом, а когда Дэн и Барбара тоже устроили свое гнездо, Андреас наконец обрел способность свести вместе дорогих ему людей, а не отгораживать их друг от друга. Мне кажется, мы образовали какой-то зачарованный круг в его сознании, и когда этот круг оказался жестоко разрушенным, вместе с ним твоего отца покинуло и чувство уверенности. Ты выросла, и наш уютный домашний триумвират распался. Ты пошла в детский сад, у тебя появились новые друзья, твои ровесники. Я вернулась к работе и опять оказалась в центре общественного внимания. Существование художника на Манхэттене не слишком уединенно и идиллично, оно тесно связано с торговцами и хозяевами картинных галерей, а кроме них, есть еще менеджеры, адвокаты и консультанты по налогам! Ото всего этого невозможно было отгородиться, запираясь каждый день на несколько часов в мастерской, пока ты была в детском саду. Короче, твоя мать была слишком занята и не видела, что творится у нее под носом.
А творилось вот что: Андреас решил, что он мне больше не нужен. Он мне сам признался как-то раз, когда было уже поздно: сказал, что я красива, преуспела в жизни, могу сама о себе позаботиться, даже ребенка родила без его помощи! Он начал обращаться со мной, как многие итальянские мужчины обращаются со своими женами: уважал меня как мать своего ребенка, но перестал быть мне любовником и другом. Я не могла винить его за то, что он стал интересоваться другими, более молодыми женщинами: они не служили ему постоянным напоминанием о том, что он ошибочно считал собственной никчемностью.
Что же мне оставалось делать? Я еще больше погрузилась в работу, и это лишь укрепило Андреаса в его ошибочном мнении обо мне. Ты была главным смыслом, надеждой и опорой моей жизни. Ты поддерживала меня, когда наш брак покатился под откос. Моя работа в конечном счете тоже пострадала. Я все больше обращалась к скульптуре, потому что она оказывала на меня терапевтическое воздействие. По мере того как счастье покидало меня, мои скульптуры становились все более безобразными, но критики были от них в восторге. Казалось, в профессиональном плане я была обречена на успех…»
ЧАСТЬ V
46
Однажды, в знойный августовский полдень 1970 года, Александра вышла из квартиры, чтобы забрать Бобби, гостившую у подруги. Обычно по средам они отправлялись прямо в танцкласс на другом конце города. Александра наблюдала за занятиями дочери или коротала время вместе с другими мамашами, но в этот день Бобби неважно себя чувствовала, и они отправились домой.
Александра ощутила присутствие чужой женщины в квартире, не успев переступить порог: до нее донесся запах незнакомых духов. Она окликнула Бобби, но было уже слишком поздно. Девочка отбросила в сторону сумку с балетным костюмом и устремилась бегом вверх по винтовой лестнице, ища своего папочку.
Александра бросилась за ней. Дверь в спальню распахнулась раньше, чем она добралась до площадки, и жуткое, мучительное молчание, наступившее в квартире, оглушило ее громче, чем колокола на соборе Святого Патрика.
Они сидели на кровати, обнаженные и словно окаменевшие. Девица оказалась миниатюрной блондинкой с маленькими вздернутыми грудями и пылающими щеками. На ее коже тут и там поблескивали ручейки пота. Андреас был бледен, его полный ужаса взгляд был прикован к Бобби.
Александра схватила дочь за руку, силой вытащила ее в коридор и завела в детскую.
– Оставайся здесь, солнышко.
Бобби заплакала.
– Побудь у себя в комнате. Я скоро вернусь.
Она заперла дверь и опустила ключ в карман юбки.
В хозяйской спальне царила суета: любовники торопливо натягивали на себя одежду. Александра схватила чулки и туфли незваной гостьи и подняла их высоко в воздух.
– Убирайся отсюда немедленно, – тихо и грозно скомандовала она.
– Мои туфли… – блондинка протянула руку.
– Там обуешься, – Александра прошла к открытому окну и вышвырнула их наружу.
– Ты с ума сошла! – заорал Андреас. – Ты же могла убить кого-нибудь!
Александра не обратила на него внимания.
– Разве я не велела тебе убираться? – осведомилась она, обращаясь к девушке.
Та выскочила из спальни и молнией пролетела по квартире.
– Он мне не говорил, что у него ребенок! – пронзительно закричала она уже у входной двери. Дверь захлопнулась с грохотом, прокатившимся по всему дому.
Из коридора до Александры доносился плач Бобби, но она повернулась к Андреасу, стараясь унять охватившую ее нервную дрожь.
– Я многое терпела, Андреас, – сказала она дрожащим голосом. – Я знала о твоих изменах и мирилась с этим; почти все свое свободное время ты проводил с Дэном и Фанни, но только не со мной; все, что с тобой происходит, хорошее или плохое, ты скрываешь от меня… – Слезы жгли ей глаза, но она сдерживала их. – Всему есть предел. Это конец.
Андреас упрямо выдвинул вперед подбородок.
– Я понятия не имел, что вы с Бобби вернетесь домой.
– Это очевидно.
Он двинулся к двери.
– Дай мне поговорить с ней.
Александра преградила ему путь.
– Не смей даже близко к ней подходить! Я заперла Бобби в ее комнате, и она останется там, пока ты не уйдешь.
– Прочь с дороги!
Он оттолкнул ее, подбежал к двери Бобби и нажал на ручку. За закрытой дверью детский плач перешел в испуганный рев.
– Все хорошо, солнышко, – окликнул ее Андреас из-за двери. – Не плачь, Бобби, все хорошо. – Он повернулся. Александра стояла у него за спиной. – Дай мне ключ! – потребовал он.
– Ни за что. Ты в таком состоянии, что напугаешь ее.
– Дай мне ключ!
– Нет!
Андреас в бешенстве протопал вниз по лестнице в ее мастерскую и, как бешеный зверь, принялся громить помещение, разрывая холсты руками и разбивая скульптуры об пол. Гипс, глина и терракота кусками раскатились по полу, пыль облаком повисла в воздухе. С треском, похожим на выстрелы, ломались деревянные рамы, стеклянные банки с карандашами, кистями и грифелями разбивались со звоном. Андреас уже готов был схватить упакованную картину, стоявшую в дальнем углу, когда его остановил звенящий от гнева голос Александры:
– Посмей только прикоснуться к этой картине, Андреас, и я богом клянусь, ни меня, ни Бобби ты больше никогда не увидишь!
Она слишком поздно заметила взметнувшийся в воздух кулак, не успела уклониться… удар отбросил ее к двери, свалил с ног.
Когда зрение вернулось, нечеткое и расплывчатое, она с трудом различила его бледное перепуганное лицо, склонившееся над ней.
– Не беспокойся, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, – со мной все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118