местечко, где в будни сновали рабочие-швейники и их менеджеры, неся в руках охапки образцов тканей, и образцы изготовляемой одежды висели в витринах по обеим сторонам дороги; все куда-то спешили, кричали, звали кого-то. Но в этот воскресный день здесь было непривычно тихо и спокойно, и атмосфера в квартире была пропитана чем-то, что внушало суеверный страх, а воздух пропах благовониями. Мадлен заплатила мужчине, стоявшему у входной двери, пятнадцать долларов и села у круглого столика, вытянув руки вместе с пожилым немцем и девушкой из Бруклина, которая потеряла обоих родителей. И спирит во главе столика пытался – но без видимого успеха – установить контакт с усопшим. А потом Мадлен села в автобус и поехала назад на Риверсайд Драйв и, даже забыв покормить Валентина, выпила аперитив и впала в забытье.
В конце месяца, вызванный Константином, Руди Габриэл приехал в Нью-Йорк. Потрясенный худобой Мадлен и измученным, раненым выражением ее лица и болью, которая таилась у нее в глазах, он выплеснул ее ликер в кухонную раковину, сварил кофе и начал приводить ее в чувство.
– Могу я оставить с вами Валентина? – спросил он Зелеева.
– О чем речь! – Зелеев развел руками в беспомощности и отчаяньи. – Просите о чем угодно. Сам я ничего не могу с ней поделать – я начинаю опасаться за ее здоровье.
– Я собираюсь отвезти ее в мой отель, если она согласится. Может, перемена обстановки поможет ей прийти в себя.
– Она поедет, – сказал русский. – В эти дни она уже ни с чем не борется – она сдается, как полуживой ягненок.
Он понизил голос.
– Она полна ненависти к себе, mon ami, и это хуже всего.
Руди посадил Мадлен в такси и повез ее в отель Плаца, повел по устланным коврами входным ступенькам, мимо Фонтана Изобилия и шпалер ярких вьющихся весенних цветов, в свой номер с высокими потолками и роскошной мебелью. Раздел ее, словно она была его малышкой-сестрой, отправил принять теплую ванну и заказал в номер суп-пюре из цыпленка с крекерами и минеральную воду.
– Я не могу есть, – сказала она слабым голосом.
– Я тебя покормлю.
– Нет.
– Ты хочешь умереть, тоже?
– Да, – сказала она.
– Ты хочешь, чтоб Валентин остался сиротой?
Он помолчал.
– Они сразу же заберут его в Дом Грюндли, ты сама это знаешь, и Стефан будет его растить и воспитывать. Он не будет помнить тебя и Антуана, его обязательно усыновят. Магги, он станет Джулиусом и вырастет только затем, чтоб продавать винтовки и ракетные установки.
– Но я все еще не проголодалась.
– А если ты сойдешь с ума и тебя заберут в больницу или просто изолируют, с ним случится то же самое. Ты именно этого хочешь, Магги?
– Не называй меня так, – сказала она. – Я не была Магги уже много лет.
Голос ее дрогнул.
– Я придумала, что буду Мадлен, на второй день после приезда в Париж – наверно, я просто нашла себя. Я больше не чувствую себя Магги.
Она вдруг заплакала – сначала слезы ее текли медленно, словно с усилием. Но потом, когда брат обнял ее и стал нашептывать слова утешения, тепло его близости и пронзительные волнующие воспоминания о недолгих, драгоценных днях, прожитых с Антуаном в Эссекс Хаус, словно отворили запертые створы, и горе хлынуло из неё с отчаяньем, безнадежностью и болью. Она оплакивала Антуана на сотни разных ладов, но до этого момента она таила свои слезы, они мучительно остро переполняли ее сердце – но Мадлен молчала. А теперь, в объятиях брата, безудержные рыдания сотрясали все ее тело, пока слезы не вылились из нее до последней капли. Руди дал ей выплакаться, а потом покормил ее с ложечки супом и дал ей поплакать опять, пока она не уснула – спокойней, чем за все эти месяцы. А утром, после завтрака, поданного ей в постель и съеденного почти без протестов, он спросил ее, осторожно и бережно, что она собирается делать.
– Что я могу делать? – сказала она уныло и подавленно.
– Много чего, – ответил Руди. – Ты можешь поехать со мной домой. Там уютно, и ты сможешь спокойно и в безопасности растить Валентина. Не забывай, я буду с тобой.
– Ты же знаешь – для меня это невозможно.
– Ты можешь вернуться в Париж. По крайней мере, у тебя там есть замечательные друзья, которые будут заботиться о тебе. Они помогут начать все сначала. – Руди помедлил. – Или ты можешь начать здесь?
– Тут? – руки Мадлен задрожали, и она поставила чашку с кофе на поднос. – Тут, где я его потеряла?
– Страшные вещи случаются повсюду. И чудесные – тоже, – голос Руди был очень спокойным и тихим. – Антуан мог умереть и в Париже, Магги, или если б он поехал в Нормандию, или в Цюрих – это могло случиться где угодно.
– Но это случилось здесь.
– Тогда возвращайся в Париж.
– Без Антуана? – она покачала головой. – Я не знаю, смогу ли вернуться туда вообще, Руди. Наша жизнь в этом городе… она словно была полна до краев… ты же знаешь… И мы выпили ее до самого дна – словно знали, что с нами случится.
Руди взял поднос и поставил его на накрытый белой салфеткой столик, который привез официант.
– Если ты решишься… когда ты будешь готова принять такое решение…
Он замолчал.
– Что, Руди?
Он повернулся к ней.
– Если ты останешься в Нью-Йорке, я тоже останусь с тобой.
– Что ты имеешь в виду?
– У банка есть здесь отделение, помнишь? – он пожал плечами. – Смею надеяться, если я захочу – они все устроят.
Он смотрел в ее лицо.
– Ну как?
– Ты делаешь это для меня? – голос Мадлен был нетвердым. – После того, как я с тобой обходилась?
– Я думал, мы оба договорились – это все в прошлом, – Руди кивнул. – Да, я сделаю это ради тебя. И ради себя – тоже.
– А я думала, что ты счастлив в Цюрихе.
– Я люблю этот город. Я люблю Швейцарию.
Он помолчал.
– Но люди – важнее, ведь правда?
– Да, мне тоже так кажется. А как же мама и Оми?
– Конечно, им это небезразлично, – лицо Руди стало вдруг напряженнее. – Но если им придется выбирать, они будут на его стороне.
– Стороне Стефана, ты хочешь сказать?
– Конечно, – он выдавил из себя улыбку. – Я понимаю, этот разговор преждевременен, Магги.
Он скорчил слегка смешную рожицу.
– Я никак не могу перестать называть тебя так – просто так я о тебе думаю, по-прежнему.
– Это неважно, – сказала она мягко. – Ты хочешь рассказать мне что-то, Руди? О том, что произошло дома?
– Еще нет. Не сейчас, – он присел на краешек кровати. – Я просто хочу, чтоб ты знала – если ты захочешь остаться здесь, ты не будешь одинока. Но тебе еще рано принимать важные решения – тебе сначала нужно просто отдохнуть.
– Но Валентин…
– Он – в хороших руках.
– Константин? – Мадлен откинулась на мягкие теплые подушки. – Бедный дорогой Константин! Я просто не представляю, каково ему пришлось. Он сделал для меня все, что только возможно, все – а я была…
Ее рот дрожал.
– Поспи еще, Магги, – Руди взял ее руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
В конце месяца, вызванный Константином, Руди Габриэл приехал в Нью-Йорк. Потрясенный худобой Мадлен и измученным, раненым выражением ее лица и болью, которая таилась у нее в глазах, он выплеснул ее ликер в кухонную раковину, сварил кофе и начал приводить ее в чувство.
– Могу я оставить с вами Валентина? – спросил он Зелеева.
– О чем речь! – Зелеев развел руками в беспомощности и отчаяньи. – Просите о чем угодно. Сам я ничего не могу с ней поделать – я начинаю опасаться за ее здоровье.
– Я собираюсь отвезти ее в мой отель, если она согласится. Может, перемена обстановки поможет ей прийти в себя.
– Она поедет, – сказал русский. – В эти дни она уже ни с чем не борется – она сдается, как полуживой ягненок.
Он понизил голос.
– Она полна ненависти к себе, mon ami, и это хуже всего.
Руди посадил Мадлен в такси и повез ее в отель Плаца, повел по устланным коврами входным ступенькам, мимо Фонтана Изобилия и шпалер ярких вьющихся весенних цветов, в свой номер с высокими потолками и роскошной мебелью. Раздел ее, словно она была его малышкой-сестрой, отправил принять теплую ванну и заказал в номер суп-пюре из цыпленка с крекерами и минеральную воду.
– Я не могу есть, – сказала она слабым голосом.
– Я тебя покормлю.
– Нет.
– Ты хочешь умереть, тоже?
– Да, – сказала она.
– Ты хочешь, чтоб Валентин остался сиротой?
Он помолчал.
– Они сразу же заберут его в Дом Грюндли, ты сама это знаешь, и Стефан будет его растить и воспитывать. Он не будет помнить тебя и Антуана, его обязательно усыновят. Магги, он станет Джулиусом и вырастет только затем, чтоб продавать винтовки и ракетные установки.
– Но я все еще не проголодалась.
– А если ты сойдешь с ума и тебя заберут в больницу или просто изолируют, с ним случится то же самое. Ты именно этого хочешь, Магги?
– Не называй меня так, – сказала она. – Я не была Магги уже много лет.
Голос ее дрогнул.
– Я придумала, что буду Мадлен, на второй день после приезда в Париж – наверно, я просто нашла себя. Я больше не чувствую себя Магги.
Она вдруг заплакала – сначала слезы ее текли медленно, словно с усилием. Но потом, когда брат обнял ее и стал нашептывать слова утешения, тепло его близости и пронзительные волнующие воспоминания о недолгих, драгоценных днях, прожитых с Антуаном в Эссекс Хаус, словно отворили запертые створы, и горе хлынуло из неё с отчаяньем, безнадежностью и болью. Она оплакивала Антуана на сотни разных ладов, но до этого момента она таила свои слезы, они мучительно остро переполняли ее сердце – но Мадлен молчала. А теперь, в объятиях брата, безудержные рыдания сотрясали все ее тело, пока слезы не вылились из нее до последней капли. Руди дал ей выплакаться, а потом покормил ее с ложечки супом и дал ей поплакать опять, пока она не уснула – спокойней, чем за все эти месяцы. А утром, после завтрака, поданного ей в постель и съеденного почти без протестов, он спросил ее, осторожно и бережно, что она собирается делать.
– Что я могу делать? – сказала она уныло и подавленно.
– Много чего, – ответил Руди. – Ты можешь поехать со мной домой. Там уютно, и ты сможешь спокойно и в безопасности растить Валентина. Не забывай, я буду с тобой.
– Ты же знаешь – для меня это невозможно.
– Ты можешь вернуться в Париж. По крайней мере, у тебя там есть замечательные друзья, которые будут заботиться о тебе. Они помогут начать все сначала. – Руди помедлил. – Или ты можешь начать здесь?
– Тут? – руки Мадлен задрожали, и она поставила чашку с кофе на поднос. – Тут, где я его потеряла?
– Страшные вещи случаются повсюду. И чудесные – тоже, – голос Руди был очень спокойным и тихим. – Антуан мог умереть и в Париже, Магги, или если б он поехал в Нормандию, или в Цюрих – это могло случиться где угодно.
– Но это случилось здесь.
– Тогда возвращайся в Париж.
– Без Антуана? – она покачала головой. – Я не знаю, смогу ли вернуться туда вообще, Руди. Наша жизнь в этом городе… она словно была полна до краев… ты же знаешь… И мы выпили ее до самого дна – словно знали, что с нами случится.
Руди взял поднос и поставил его на накрытый белой салфеткой столик, который привез официант.
– Если ты решишься… когда ты будешь готова принять такое решение…
Он замолчал.
– Что, Руди?
Он повернулся к ней.
– Если ты останешься в Нью-Йорке, я тоже останусь с тобой.
– Что ты имеешь в виду?
– У банка есть здесь отделение, помнишь? – он пожал плечами. – Смею надеяться, если я захочу – они все устроят.
Он смотрел в ее лицо.
– Ну как?
– Ты делаешь это для меня? – голос Мадлен был нетвердым. – После того, как я с тобой обходилась?
– Я думал, мы оба договорились – это все в прошлом, – Руди кивнул. – Да, я сделаю это ради тебя. И ради себя – тоже.
– А я думала, что ты счастлив в Цюрихе.
– Я люблю этот город. Я люблю Швейцарию.
Он помолчал.
– Но люди – важнее, ведь правда?
– Да, мне тоже так кажется. А как же мама и Оми?
– Конечно, им это небезразлично, – лицо Руди стало вдруг напряженнее. – Но если им придется выбирать, они будут на его стороне.
– Стороне Стефана, ты хочешь сказать?
– Конечно, – он выдавил из себя улыбку. – Я понимаю, этот разговор преждевременен, Магги.
Он скорчил слегка смешную рожицу.
– Я никак не могу перестать называть тебя так – просто так я о тебе думаю, по-прежнему.
– Это неважно, – сказала она мягко. – Ты хочешь рассказать мне что-то, Руди? О том, что произошло дома?
– Еще нет. Не сейчас, – он присел на краешек кровати. – Я просто хочу, чтоб ты знала – если ты захочешь остаться здесь, ты не будешь одинока. Но тебе еще рано принимать важные решения – тебе сначала нужно просто отдохнуть.
– Но Валентин…
– Он – в хороших руках.
– Константин? – Мадлен откинулась на мягкие теплые подушки. – Бедный дорогой Константин! Я просто не представляю, каково ему пришлось. Он сделал для меня все, что только возможно, все – а я была…
Ее рот дрожал.
– Поспи еще, Магги, – Руди взял ее руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114