Я могу разрешить вам посмотреть старонемецкий вариант, если хотите.
Кроу покачал головой.
— Нет, у меня при одной мысли о старонемецком начинает болеть голова. Моих знаний языка просто не хватит для этого. А как насчет латыни?
— У нас только половина перевода. Очень ветхая. Вы можете взглянуть на нее, но трогать — нет.
— Нельзя трогать? А я хотел бы взять ее на время!
— Даже и разговора быть не может, дружище. Это будет стоить мне места.
— Значит, старонемецкий... — Кроу пришел в отчаяние. — Я могу просмотреть ее? Здесь? Неофициально?
Его собеседник поджал губы, несколько секунд обдумывал это предложение и наконец улыбнулся:
— Полагаю, вы попросите еще и ручку с бумагой, так? Что ж, пойдемте.
Через несколько минут, сидя за столиком в крошечной закрытой каморке, Кроу открыл фолиант и с первого взгляда понял, что ему придется очень нелегко. Его задача казалась практически невыполнимой. Тем не менее он мужественно принялся за работу, и через два часа Сэджвик, заглянувший посмотреть, как у Кроу идут дела, нашел его в глубочайшем сосредоточении рассматривающим красочные, но совершенно непонятные страницы. Услышав звук шагов пожилого библиотекаря, Кроу поднял глаза:
— Возможно, это именно то, что я искал, — кивнул он. — Думаю, все, что я хотел бы знать, содержится в главе «Сарацинские ритуалы».
— Темные обряды сарацинов? — переспросил его Сэджвик. — Ну что же вы сразу-то не сказали? У нас есть «Ритуалы» в переводе!
— На английском? — вскочил на ноги Кроу.
Сэджвик кивнул:
— Да. Это безымянный труд некоего священника или кого-то в этом роде, и я, разумеется, не могу гарантировать его достоверности, но если вы пожелаете...
— Хочу! — горячо подтвердил Кроу.
— Послушайте, мы уже закрываемся. Если я достану вам книгу, то есть если я позволю вам взять ее с собой, вы должны дать мне слово, что будете обращаться с ней с бесконечной аккуратностью. Я хочу сказать, что я не буду находить себе места, пока она не вернется обратно.
— Можете считать, что я дал вам слово, — поспешно ответил Кроу.
Через десять минут Сэджвик проводил его до выхода из здания. По дороге Кроу спросил:
— Как вы думаете, откуда Принн, уроженец Брюсселя, узнал так много об обычаях черной магии среди сирийских и арабских кочевников?
Сэджвик задумался:
— Я что-то где-то об этом читал, — пробормотал он. — Принн очень много путешествовал, много лет прожил в ордене сирийских колдунов в Джебель-эль-Ансарийе. Вот где он мог этому выучиться. Переодетые нищими или юродивыми, они вместе с другими членами этого ордена совершали паломничества к самым известным местам зла в мире, что, как считалось, способствовало изучению демонологии. Помню, что одно такое центральное место зла особенно меня поразило, поскольку находилось на побережье Галилеи! Старый Принн некоторое время жил там среди развалин. Он даже упоминает его название где-то в своей книге. — Сэджвик наморщил лоб. — Как же называлось это место?
— Хоразин, — объявил Кроу, чувствуя, как сердце стискивают ледяные пальцы страха.
— Да, именно так, — подтвердил библиотекарь, одарив его одобрительным взглядом. — Знаете, мне кажется, что вы хотите лишить меня моего места! А теперь идите и позаботьтесь об этой книжечке, ладно?
* * *
Эту ночь, всю субботу и воскресенье Кроу провел над «Сарацинскими ритуалами», и хотя он подробно изучил книгу, она тем не менее оставила его разочарованным. Казалось, что он гораздо больше узнал из длиннейшего предисловия, чем из самого текста. Таинственный автор, кем бы он ни был, по всей видимости, потратил уйму времени на исследование жизни Людвига Принна, и гораздо меньше — на сам перевод его текстов.
В предисловии автор прошелся по различным гипотезам о происхождении Принна, о его жизни, путешествиях, истоках его сил и колдовства, зачастую ссылаясь на те или иные главы в «De Vermis Mysteriis», например, говоря о духах-хранителях, о демонах из цикла мифов Ктулху, о прорицателях, о некромантии, стихиях и вампирах. Но когда дело дошло до того, чтобы запечатлеть некоторые из богохульств Принна на бумаге, он, по всей видимости, оказался в затруднении. Или, возможно, его религиозное воспитание удержало его.
Снова и снова Кроу обнаруживал, что следует за писателем до грани каких-то леденящих душу откровений, но лишь затем, чтобы оказаться разочарованным нежеланием автора раскрывать истинные слова Принна. Там, например, было следующее место с интересной выдержкой из "Аль-Азифа" Альхазреда, где, в свою очередь, оказалась ссылка на еще более древний трактат Ибн-Шакабао:
И велика была мудрость Альхазреда, который видел деяния червя и хорошо его знал. Его слова звучали загадочно, как здесь, где он размышляет о склепах червей-колдунов древнего Ирема и некоторых их заклинаниях:
«Нижние пещеры (сказал он) не для очей зрячих, ибо чудеса их странны и ужасающи. Проклята земля, где мертвый разум обретает новое воплощение, и зло есть тот разум. Мудры были слова Ибн Шакабао, изрекшего, что блажен град, чьи колдуны все суть прах. Древняя молва гласит, что душа, проданная дьяволу, не спешит из земли могильной, но питает и взращивает самого червя грызущего; пока гниение и тлен не дает рождение зловещей жизни, пока жалкие пожиратели останков не обретут хитрость, чтобы вредить, и силу, чтобы губить. Огромные ходы втайне прорываются там, где достало бы обычных пор земных, и твари, обреченные ползать, научаются ходить...»
В Сирии я, Людвиг Принн, собственными глазами видел, как один чародей многих лет без числа переместился в тело молодого человека, чье число он узнал посредством магии, когда в назначенный час он произнес слова червя. Я видел это... (Примечание редактора: описанное Принном разложение чародея и его вселение в новое тело мы сочли чересчур ужасающим и чудовищным, чтобы допустить к нему любой случайный или неподготовленный взгляд.)
Этот отрывок невыносимо раздосадовал Кроу, но в конце его попалась та самая фраза, которая дала ему первый настоящий ключ к тайне и к мотивам действия Карстерза. Хотя в то время, если бы Кроу даже сумел добраться до истины, он не смог бы в нее поверить. Ключ скрывался в упоминании о том, что колдун знал число молодого человека. Когда Кроу перечитал эту строчку, в его памяти всплыл день его первой встречи с Карстерзом, когда тот внезапно спросил у него дату его рождения. Кроу солгал, добавив себе целых четыре года и назвав в качестве даты 2 декабря 1912 года. Теперь же он впервые задумался об этой дате с точки зрения нумеролога.
По ортодоксальной системе 2 декабря 1912 года значило: 2+12+1+9+1+2 — двадцати семи, а если сложить цифры этого числа, то получалось девять.
Кроме того, само по себе число двадцать семь представляло собой три девятки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Кроу покачал головой.
— Нет, у меня при одной мысли о старонемецком начинает болеть голова. Моих знаний языка просто не хватит для этого. А как насчет латыни?
— У нас только половина перевода. Очень ветхая. Вы можете взглянуть на нее, но трогать — нет.
— Нельзя трогать? А я хотел бы взять ее на время!
— Даже и разговора быть не может, дружище. Это будет стоить мне места.
— Значит, старонемецкий... — Кроу пришел в отчаяние. — Я могу просмотреть ее? Здесь? Неофициально?
Его собеседник поджал губы, несколько секунд обдумывал это предложение и наконец улыбнулся:
— Полагаю, вы попросите еще и ручку с бумагой, так? Что ж, пойдемте.
Через несколько минут, сидя за столиком в крошечной закрытой каморке, Кроу открыл фолиант и с первого взгляда понял, что ему придется очень нелегко. Его задача казалась практически невыполнимой. Тем не менее он мужественно принялся за работу, и через два часа Сэджвик, заглянувший посмотреть, как у Кроу идут дела, нашел его в глубочайшем сосредоточении рассматривающим красочные, но совершенно непонятные страницы. Услышав звук шагов пожилого библиотекаря, Кроу поднял глаза:
— Возможно, это именно то, что я искал, — кивнул он. — Думаю, все, что я хотел бы знать, содержится в главе «Сарацинские ритуалы».
— Темные обряды сарацинов? — переспросил его Сэджвик. — Ну что же вы сразу-то не сказали? У нас есть «Ритуалы» в переводе!
— На английском? — вскочил на ноги Кроу.
Сэджвик кивнул:
— Да. Это безымянный труд некоего священника или кого-то в этом роде, и я, разумеется, не могу гарантировать его достоверности, но если вы пожелаете...
— Хочу! — горячо подтвердил Кроу.
— Послушайте, мы уже закрываемся. Если я достану вам книгу, то есть если я позволю вам взять ее с собой, вы должны дать мне слово, что будете обращаться с ней с бесконечной аккуратностью. Я хочу сказать, что я не буду находить себе места, пока она не вернется обратно.
— Можете считать, что я дал вам слово, — поспешно ответил Кроу.
Через десять минут Сэджвик проводил его до выхода из здания. По дороге Кроу спросил:
— Как вы думаете, откуда Принн, уроженец Брюсселя, узнал так много об обычаях черной магии среди сирийских и арабских кочевников?
Сэджвик задумался:
— Я что-то где-то об этом читал, — пробормотал он. — Принн очень много путешествовал, много лет прожил в ордене сирийских колдунов в Джебель-эль-Ансарийе. Вот где он мог этому выучиться. Переодетые нищими или юродивыми, они вместе с другими членами этого ордена совершали паломничества к самым известным местам зла в мире, что, как считалось, способствовало изучению демонологии. Помню, что одно такое центральное место зла особенно меня поразило, поскольку находилось на побережье Галилеи! Старый Принн некоторое время жил там среди развалин. Он даже упоминает его название где-то в своей книге. — Сэджвик наморщил лоб. — Как же называлось это место?
— Хоразин, — объявил Кроу, чувствуя, как сердце стискивают ледяные пальцы страха.
— Да, именно так, — подтвердил библиотекарь, одарив его одобрительным взглядом. — Знаете, мне кажется, что вы хотите лишить меня моего места! А теперь идите и позаботьтесь об этой книжечке, ладно?
* * *
Эту ночь, всю субботу и воскресенье Кроу провел над «Сарацинскими ритуалами», и хотя он подробно изучил книгу, она тем не менее оставила его разочарованным. Казалось, что он гораздо больше узнал из длиннейшего предисловия, чем из самого текста. Таинственный автор, кем бы он ни был, по всей видимости, потратил уйму времени на исследование жизни Людвига Принна, и гораздо меньше — на сам перевод его текстов.
В предисловии автор прошелся по различным гипотезам о происхождении Принна, о его жизни, путешествиях, истоках его сил и колдовства, зачастую ссылаясь на те или иные главы в «De Vermis Mysteriis», например, говоря о духах-хранителях, о демонах из цикла мифов Ктулху, о прорицателях, о некромантии, стихиях и вампирах. Но когда дело дошло до того, чтобы запечатлеть некоторые из богохульств Принна на бумаге, он, по всей видимости, оказался в затруднении. Или, возможно, его религиозное воспитание удержало его.
Снова и снова Кроу обнаруживал, что следует за писателем до грани каких-то леденящих душу откровений, но лишь затем, чтобы оказаться разочарованным нежеланием автора раскрывать истинные слова Принна. Там, например, было следующее место с интересной выдержкой из "Аль-Азифа" Альхазреда, где, в свою очередь, оказалась ссылка на еще более древний трактат Ибн-Шакабао:
И велика была мудрость Альхазреда, который видел деяния червя и хорошо его знал. Его слова звучали загадочно, как здесь, где он размышляет о склепах червей-колдунов древнего Ирема и некоторых их заклинаниях:
«Нижние пещеры (сказал он) не для очей зрячих, ибо чудеса их странны и ужасающи. Проклята земля, где мертвый разум обретает новое воплощение, и зло есть тот разум. Мудры были слова Ибн Шакабао, изрекшего, что блажен град, чьи колдуны все суть прах. Древняя молва гласит, что душа, проданная дьяволу, не спешит из земли могильной, но питает и взращивает самого червя грызущего; пока гниение и тлен не дает рождение зловещей жизни, пока жалкие пожиратели останков не обретут хитрость, чтобы вредить, и силу, чтобы губить. Огромные ходы втайне прорываются там, где достало бы обычных пор земных, и твари, обреченные ползать, научаются ходить...»
В Сирии я, Людвиг Принн, собственными глазами видел, как один чародей многих лет без числа переместился в тело молодого человека, чье число он узнал посредством магии, когда в назначенный час он произнес слова червя. Я видел это... (Примечание редактора: описанное Принном разложение чародея и его вселение в новое тело мы сочли чересчур ужасающим и чудовищным, чтобы допустить к нему любой случайный или неподготовленный взгляд.)
Этот отрывок невыносимо раздосадовал Кроу, но в конце его попалась та самая фраза, которая дала ему первый настоящий ключ к тайне и к мотивам действия Карстерза. Хотя в то время, если бы Кроу даже сумел добраться до истины, он не смог бы в нее поверить. Ключ скрывался в упоминании о том, что колдун знал число молодого человека. Когда Кроу перечитал эту строчку, в его памяти всплыл день его первой встречи с Карстерзом, когда тот внезапно спросил у него дату его рождения. Кроу солгал, добавив себе целых четыре года и назвав в качестве даты 2 декабря 1912 года. Теперь же он впервые задумался об этой дате с точки зрения нумеролога.
По ортодоксальной системе 2 декабря 1912 года значило: 2+12+1+9+1+2 — двадцати семи, а если сложить цифры этого числа, то получалось девять.
Кроме того, само по себе число двадцать семь представляло собой три девятки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96