София неожиданно вспомнила историю дервенджиев, которую однажды рассказала ей Елени в связи с гравюрой хаджи Аргира, и почувствовала необыкновенное волнение. Тогда вся история показалась ей невероятной, придуманной с начала до конца. Она пыталась отыскать доказательства этому, но все факты лишь еще раз подтверждали рассказ тети, вызывая смятение. Вначале София успокаивала себя тем, что это каприз, который пройдет, как и многое другое, месяцами державшее ее в напряжении. Порой ей казалось, что волнение, вызванное в душе рассказом, уже улеглось, и что смешно даже думать об этой неясной и далекой истории. Но именно в такие минуты какой-то незначительный повод – гортанный, слегка протяжный говор горцев, которых она встречала на базаре, или грустная родопская песня, долетевшая из дома хаджи Данко или Гьорговых, пробуждала в душе волнение, от которого останавливалось дыхание, и сердце начинало биться сильнее. В такие минуты, внешне спокойная и сдержанная, она еще больше замыкалась в себе, мучаясь вопросами и сомнениями.
Почему в доме Аргиряди говорили по-болгарски, и учителя, которые преподавали ей до того, как она уехала в пансион, были болгары? До прошлого года София не особенно задумывалась над этим. Помнится, Аргиряди лишь обронил: «Все кругом болгары!»
«Как, и Гюмюшгердан, и Полатовы, и Немцоглу?» – удивленно спросила она. «Все, – сухо подтвердил отец. – Только что говорят по-эллински». Тогда по тону и по выражению лица она поняла, что разговор этот ему неприятен.
Она ненавидела турок за их жестокость. Это заставляло ее с увлечением читать о борьбе эллинов за свободу, о Боцарисе, о Байроне, сложившем голову в этой борьбе. София искренне сочувствовала всем ее участникам и в конце прошлого года без колебаний внесла десять лир – все наличные деньги, присланные ей Аргиряди к концу учебного года, – в кассу босненских повстанцев в Загребе. Отцу она сказала, что отдала деньги миссионерам, и больше к этому вопросу никогда не возвращалась…
Ландо проехало по мосту через Чамдере и свернуло на дорогу, ведущую в имение.
– Ты что-то выглядишь усталой… – озабоченно сказала Елени. София только теперь заметила ее испуганный взгляд. – Уж не больна ли ты? – Тетушка пощупала лоб племянницы.
– Нет, нет, я хорошо себя чувствую… – ответила София.
– Так ли… – с сомнением покачала головой Елени. – В последнее время с тобой что-то происходит. Ночами не спишь, горит лампа, я слышу, как ты ходишь по комнате…
София нежно взяла ее за руку и улыбнулась.
– Да не беспокойся, тетя, все в порядке. Просто погода такая… Наверно, это от дождей… В дождь меня обычно мучает бессонница… Вот начнется настоящая весна и все пройдет.
Они уже подъезжали к имению. Ландо катилось по дороге, обсаженной вековыми вязами. Интересно, догадывается ли тетя о том, что творится у нее в душе? Заметно ли то раздвоение, которое мучает Софию? И если Елени догадывается, способна ли она понять племянницу?
Колеса застучали по брусчатке, которой был вымощен двор имения, и ландо остановилось у крыльца.
– Ну вот и приехали, – вздохнула Елени и взяла накидку, которую племянница сбросила с плеч.
София вышла первой. Полуденное солнце щедро рассыпало свои лучи, освещая сочную зелень деревьев и неподвижное зеркало пруда в глубине сада. Голуби лениво хлопали крыльями, усевшись на ступеньках. Девушка на миг остановилась, потом, подобрав подол платья, помчалась к огромным липам, растущим вдоль фасада дома.
– Софи, – крикнула ей вслед тетя, – не уходи далеко.
– Я сейчас вернусь, – ответила издали София и помахала рукой. – Сейчас, сразу же…
Она подбежала к конюшне и вошла внутрь. В нос ударил резкий запах навоза. София огляделась и заметила у коновязи Доксу. Подошла к лошади и обняла за голову. Та радостно вздрогнула от этой ласки. София достала из кармана кусочек сахару и сунула лошади в рот. Потом поцеловала ее в лоб и вышла из конюшни. Обогнув дом, она очутилась на заднем дворе. Здесь всегда было тихо и безлюдно. Пряно пахло травой и хвощом. Сквозь деревья виднелась долина Марицы.
София миновала кустарник, образующий живую изгородь, и, не спуская глаз со светлеющего горизонта, опустилась на кучу скошенного сена.
– Так, так… Дал бог свидеться, хозяйка… – услышала София позади себя чуть хрипловатый голос.
Девушка обернулась и увидела сидящую под развесистой сливой старуху, прядущую пряжу. Лицо старухи показалось Софии знакомым. Она внимательно вгляделась в потемневшее от солнца и старости лицо.
– Я тебя где-то видела, бабушка, – подошла она поближе.
– Конечно, дитя мое, как же не видеть. Я бывала у вас, в городе. К твоей матушке, царство ей небесное, сколько раз приходила. Я бабка Мина, гадалка – тебе ли меня не знать… Только раньше я жила в другом имении, в Лохуте… Вот ты меня и забыла…
И София вдруг вспомнила, что когда-то эта смуглая худая женщина часто бывала у ее матери. Они пили кофе по-турецки, потом переворачивали чашки вверх дном и начинали беседовать. Отослав Софию за чем-нибудь наверх, мать протягивала свою чашку гадалке, и та принималась тихо говорить что-то, пристально вглядываясь в кофейную гущу и доверительно наклонясь к ее матери.
Когда София спрашивала, о чем говорит эта старуха, мать уклончиво отвечала, что не детское это дело, и глаза ее становились бездонными и печальными.
– Конечно, помню, как не помнить… – задумчиво повторила София и, подобрав подол платья, опустилась у ног старухи.
– Ты ведь на кофейной гуще гадала, правда? – спросила она, слегка сощурив глаза.
– И на гуще, и на другом… – Старуха наклонилась и взяла новую кудель.
– А мне погадаешь?
– Тебе? – женщина лукаво усмехнулась. – Что тебе гадать, у тебя и так все ясно: свадьба, свадьба тебя ожидает…
– Ты это оставь! – нахмурилась София. Она перевела взгляд на равнину. Тень облаков, плывущих в небе, покрыла равнину темными пятнами. София не любила, когда заходил разговор о замужестве. Ее раздражали намеки на возможный союз с Игнасио. Мысль о том, что она должна будет принадлежать кому-то безраздельно, болезненно отзывалась в душе, раня чувство независимости, ревниво сохраняемое в тайных уголках души.
– А ты давно гадаешь? – она накрыла ладонью костлявую руку старухи.
– С тех пор, как себя помню, – усмехнулась та. – Мы, горцы, такими рождаемся…
– А откуда ты. родом?
– Откуда? С Доспатских гор… – старуха недоуменно подняла брови. – Разве ты не знаешь? Мы, здешние, все оттуда… И Аргировы тоже… Твои предки пришли оттуда… С Доспата. Твой дед и старый хаджи Аргир из одного теста замешаны… доспатского… Поэтому отец твой нас терпит и держит у себя… Жаль, не доводилось тебе там бывать, а то бы увидела красоту… лес… И сильных, ловких людей…
София замерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Почему в доме Аргиряди говорили по-болгарски, и учителя, которые преподавали ей до того, как она уехала в пансион, были болгары? До прошлого года София не особенно задумывалась над этим. Помнится, Аргиряди лишь обронил: «Все кругом болгары!»
«Как, и Гюмюшгердан, и Полатовы, и Немцоглу?» – удивленно спросила она. «Все, – сухо подтвердил отец. – Только что говорят по-эллински». Тогда по тону и по выражению лица она поняла, что разговор этот ему неприятен.
Она ненавидела турок за их жестокость. Это заставляло ее с увлечением читать о борьбе эллинов за свободу, о Боцарисе, о Байроне, сложившем голову в этой борьбе. София искренне сочувствовала всем ее участникам и в конце прошлого года без колебаний внесла десять лир – все наличные деньги, присланные ей Аргиряди к концу учебного года, – в кассу босненских повстанцев в Загребе. Отцу она сказала, что отдала деньги миссионерам, и больше к этому вопросу никогда не возвращалась…
Ландо проехало по мосту через Чамдере и свернуло на дорогу, ведущую в имение.
– Ты что-то выглядишь усталой… – озабоченно сказала Елени. София только теперь заметила ее испуганный взгляд. – Уж не больна ли ты? – Тетушка пощупала лоб племянницы.
– Нет, нет, я хорошо себя чувствую… – ответила София.
– Так ли… – с сомнением покачала головой Елени. – В последнее время с тобой что-то происходит. Ночами не спишь, горит лампа, я слышу, как ты ходишь по комнате…
София нежно взяла ее за руку и улыбнулась.
– Да не беспокойся, тетя, все в порядке. Просто погода такая… Наверно, это от дождей… В дождь меня обычно мучает бессонница… Вот начнется настоящая весна и все пройдет.
Они уже подъезжали к имению. Ландо катилось по дороге, обсаженной вековыми вязами. Интересно, догадывается ли тетя о том, что творится у нее в душе? Заметно ли то раздвоение, которое мучает Софию? И если Елени догадывается, способна ли она понять племянницу?
Колеса застучали по брусчатке, которой был вымощен двор имения, и ландо остановилось у крыльца.
– Ну вот и приехали, – вздохнула Елени и взяла накидку, которую племянница сбросила с плеч.
София вышла первой. Полуденное солнце щедро рассыпало свои лучи, освещая сочную зелень деревьев и неподвижное зеркало пруда в глубине сада. Голуби лениво хлопали крыльями, усевшись на ступеньках. Девушка на миг остановилась, потом, подобрав подол платья, помчалась к огромным липам, растущим вдоль фасада дома.
– Софи, – крикнула ей вслед тетя, – не уходи далеко.
– Я сейчас вернусь, – ответила издали София и помахала рукой. – Сейчас, сразу же…
Она подбежала к конюшне и вошла внутрь. В нос ударил резкий запах навоза. София огляделась и заметила у коновязи Доксу. Подошла к лошади и обняла за голову. Та радостно вздрогнула от этой ласки. София достала из кармана кусочек сахару и сунула лошади в рот. Потом поцеловала ее в лоб и вышла из конюшни. Обогнув дом, она очутилась на заднем дворе. Здесь всегда было тихо и безлюдно. Пряно пахло травой и хвощом. Сквозь деревья виднелась долина Марицы.
София миновала кустарник, образующий живую изгородь, и, не спуская глаз со светлеющего горизонта, опустилась на кучу скошенного сена.
– Так, так… Дал бог свидеться, хозяйка… – услышала София позади себя чуть хрипловатый голос.
Девушка обернулась и увидела сидящую под развесистой сливой старуху, прядущую пряжу. Лицо старухи показалось Софии знакомым. Она внимательно вгляделась в потемневшее от солнца и старости лицо.
– Я тебя где-то видела, бабушка, – подошла она поближе.
– Конечно, дитя мое, как же не видеть. Я бывала у вас, в городе. К твоей матушке, царство ей небесное, сколько раз приходила. Я бабка Мина, гадалка – тебе ли меня не знать… Только раньше я жила в другом имении, в Лохуте… Вот ты меня и забыла…
И София вдруг вспомнила, что когда-то эта смуглая худая женщина часто бывала у ее матери. Они пили кофе по-турецки, потом переворачивали чашки вверх дном и начинали беседовать. Отослав Софию за чем-нибудь наверх, мать протягивала свою чашку гадалке, и та принималась тихо говорить что-то, пристально вглядываясь в кофейную гущу и доверительно наклонясь к ее матери.
Когда София спрашивала, о чем говорит эта старуха, мать уклончиво отвечала, что не детское это дело, и глаза ее становились бездонными и печальными.
– Конечно, помню, как не помнить… – задумчиво повторила София и, подобрав подол платья, опустилась у ног старухи.
– Ты ведь на кофейной гуще гадала, правда? – спросила она, слегка сощурив глаза.
– И на гуще, и на другом… – Старуха наклонилась и взяла новую кудель.
– А мне погадаешь?
– Тебе? – женщина лукаво усмехнулась. – Что тебе гадать, у тебя и так все ясно: свадьба, свадьба тебя ожидает…
– Ты это оставь! – нахмурилась София. Она перевела взгляд на равнину. Тень облаков, плывущих в небе, покрыла равнину темными пятнами. София не любила, когда заходил разговор о замужестве. Ее раздражали намеки на возможный союз с Игнасио. Мысль о том, что она должна будет принадлежать кому-то безраздельно, болезненно отзывалась в душе, раня чувство независимости, ревниво сохраняемое в тайных уголках души.
– А ты давно гадаешь? – она накрыла ладонью костлявую руку старухи.
– С тех пор, как себя помню, – усмехнулась та. – Мы, горцы, такими рождаемся…
– А откуда ты. родом?
– Откуда? С Доспатских гор… – старуха недоуменно подняла брови. – Разве ты не знаешь? Мы, здешние, все оттуда… И Аргировы тоже… Твои предки пришли оттуда… С Доспата. Твой дед и старый хаджи Аргир из одного теста замешаны… доспатского… Поэтому отец твой нас терпит и держит у себя… Жаль, не доводилось тебе там бывать, а то бы увидела красоту… лес… И сильных, ловких людей…
София замерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109