В любую минуту мог прийти Гвараччино. Застегнув пиджак на все пуговицы и поправив галстук, Стефан осмотрел себя в полированном стекле шкафа и медленно направился к креслу. Он старался успокоиться и придать лицу бесстрастное выражение. Никто ничего не должен знать. В этом мире человек ведет двойную игру – перед другими и перед самим собой. Несмотря на то, что Стефан уже привык к этому, все же он испытывал гадливое чувство. Нужно улыбаться, когда все вызывает в тебе омерзение, хвалить кого-то, когда хочется плюнуть ему в лицо, называть братом человека, который законным путем посягает на твое богатство… Таков мир… И этот человек должен взять у него половину, а Стефан обязан его любить и защищать, считать его братом…
«Дармоед…» – еще раз процедил он сквозь плотно сжатые губы и вытер пот со лба.
За дверью послышались голоса. Стефан узнал голос Никоса и вышел из комнаты. Двое мужчин озирались по сторонам, пытаясь определить, где им найти хозяина дома.
– А вот и Стефанаки-эфенди, – облегченно вздохнул пожилой мужчина.
– Проходите, проходите, – радушно пригласил их Стефан, шире распахивая дверь своей комнаты.
Невыгодное положение Турции, предстоящее вторжение русских, которое в дальнейшем могло бы угрожать проливам, породило надежду у приверженцев Дизраэли на пересмотр Восточного вопроса, но уже в выгодном для них свете. Условия этому были созданы самой Англией. Солсбери и лорд Дерби уже не отрицали реальной угрозы русских Константинополю. Было абсолютно ясно, что царь и Милютин во что бы то ни стало решили окончить войну на Босфоре или на Мраморном море. Возбуждение, вызванное в прошлом году в Лондоне и Париже сообщениями о бесчинствах турок в Болгарии, улеглось. Существовала реальная возможность взять реванш, и Дизраэли не хотел ее упускать. Но нужны были новые данные, которые не только бы погасили прошлогодние страсти, но и возбудили бы новые – противоположные по характеру. Война – благоприятное время для игры с чувствами народов, нужно только делать это умело.
Гости сели на диван. Из-за спущенных штор в комнате было сумрачно. Пахло пылью.
– Айдер-паша считает, что нужно идти в родопские села, к помакам, – начал Никое Апостолидис, с видимым удовольствием закуривая сигарету. Это был плотный, коренастый мужчина с самодовольным выражением лица. Внешне он мало походил на брата, Георгиоса Апостолидиса. Никос педантично поправил манжеты на рубашке и добавил: – Опасаются, как бы здесь снова не начались опровержения, как в прошлом году.
– Я вам, по-моему, уже говорил и снова повторяю: если пойдем по селам, ничего не добьемся. И вам, господин Гвараччино, и тебе. Никое, отлично известно, какое там положение.
Гвараччино приставил козырьком руку к уху и читал по губам, что говорил Стефанаки. Он был глух, и только так мог понять собеседника. Годы службы толмачом в турецкой администрации научили его никогда не высказывать определенной точки зрения по тому или иному вопросу.
Вам решать, – сказал он. – Перед отъездом я имел беседу с Адем-пашой и господином Джоузефом Блантом, английским консулом в Эдирне. который отлично разбирается во всех вопросах. На этот раз нужно хорошенько все обдумать, чтобы не получилось, как в прошлом году…
– В прошлом году… – сердито повторил Стефанаки. – В прошлом году ничего такого не случилось бы, не будь его коллег в Стамбуле. Они первыми бросили наживу тем стервятникам-писакам…
– Точно, – согласился Апостолидис. – Пять фаэтонов послали в Копривштицу, объездили все Родопы…
– Вот именно, – подтвердил Стефан. – А посмотрите, где сейчас эти писаки? Макгахан – в Румынии, у русских. Пиэрс – в Лондоне, строчит статейки против правительства… Негодяи… Русские агенты… И зачем только относились к ним с уважением…
– Все это политика, Стефанаки-эфенди, – примирительно ответил левантиец. – Это же не тюрьма, где и поприжать можно…
– Политика… Ну, раз политика, тогда будем соблюдать все правила игры, – сказал Стефан и холодно смерил взглядом гостей. – Неукоснительно… без всяких уступок…
Он раздраженно поправил перстень. Изумруд блеснул зеленым огоньком и угас. Стефан хотел сказать еще что-то, но сдержался и лишь спросил у Апостолидиса:
– А почему вы считаете, что прошлогодний сбор подписей против написанного газетчиками о здешней резне ничего не дал?
– Да потому, что Адельбург и английский вице-консул Кольверт доложили, что у них имеются жалобы болгар на насилие при сборе подписей.
Стефан снисходительно усмехнулся.
– Причину нужно искать глубже, – заметил он. – И следует остерегаться, чтобы не повторить ошибку… Надо умело подобрать источники анкеты, иначе ничего не получится. В прошлом году мы собрали подписи с пловдивских нотаблей, людей, которые всю свою жизнь одной ногой находились в Стамбуле, а другой – в здешних селах. Менее чем за пять лет они были то с греческим патрикой из Фенера, то с князем Лобановым, то с папой римским и, наконец, со старым тырновским склочником владыкой Илларионом. Ненадежные угодники, в любую минуту способные переметнуться. Как, впрочем, они и делали… Вот поэтому и нужно все тщательно обдумать. Европу не купишь тем. что ненадежно, непроверено…
– В таком случае, давайте пустим наши корреспонденции из Пловдива, – сказал Апостолидис, снимая крошку табака с губы.
– Корреспонденции… – недовольно поморщился Гвараччино. – Людям нужны факты, документы… О каких корреспонденциях речь?…
Стефан Данов молчал, откинувшись на спинку кресла. Явно, ему придется действовать в одиночку, а получит он всего лишь четверть того, что причитается этим двоим.
– По-моему, вот что нужно сделать, – заявил он. – Доказать, что прошлогодние сведения и корреспонденции получены путем подкупа и что все в них выдумано. Только это может возыметь действие. Все остальное – пустые разговоры.
– Хорошо придумано, – кивнул Гвараччино. – И как же мы это докажем?…
– Потом решим. Сейчас для нас важно достать документы, в которых все было бы написано черным по белому.
Губы его растянулись в усмешке, но, поглядев на собеседников, Стефан помрачнел. С кем он имеет дело? Один – усталый от чрезмерных стараний чиновник, другой – самодовольный индюк. Но оба намного богаче его, намного обеспеченнее – и в Константинополе, и тут, в Румелии. Сердце его сжалось от боли – знакомой, тяжелой, как свинец. Стало трудно дышать…
8
Грозев разорвал конверт, который принес ему слуга Аргиряди, достал из него небольшой листок и развернул его:
«Господин Грозев!
Сегодня мы отмечаем мое совершеннолетие. Все мы будем очень рады, если Вы согласитесь принять участие в небольшом семейном торжестве.
22 июня 1877 года
София Аргиряди»
Прочитав записку, Грозев положил ее на стол и подошел к окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
«Дармоед…» – еще раз процедил он сквозь плотно сжатые губы и вытер пот со лба.
За дверью послышались голоса. Стефан узнал голос Никоса и вышел из комнаты. Двое мужчин озирались по сторонам, пытаясь определить, где им найти хозяина дома.
– А вот и Стефанаки-эфенди, – облегченно вздохнул пожилой мужчина.
– Проходите, проходите, – радушно пригласил их Стефан, шире распахивая дверь своей комнаты.
Невыгодное положение Турции, предстоящее вторжение русских, которое в дальнейшем могло бы угрожать проливам, породило надежду у приверженцев Дизраэли на пересмотр Восточного вопроса, но уже в выгодном для них свете. Условия этому были созданы самой Англией. Солсбери и лорд Дерби уже не отрицали реальной угрозы русских Константинополю. Было абсолютно ясно, что царь и Милютин во что бы то ни стало решили окончить войну на Босфоре или на Мраморном море. Возбуждение, вызванное в прошлом году в Лондоне и Париже сообщениями о бесчинствах турок в Болгарии, улеглось. Существовала реальная возможность взять реванш, и Дизраэли не хотел ее упускать. Но нужны были новые данные, которые не только бы погасили прошлогодние страсти, но и возбудили бы новые – противоположные по характеру. Война – благоприятное время для игры с чувствами народов, нужно только делать это умело.
Гости сели на диван. Из-за спущенных штор в комнате было сумрачно. Пахло пылью.
– Айдер-паша считает, что нужно идти в родопские села, к помакам, – начал Никое Апостолидис, с видимым удовольствием закуривая сигарету. Это был плотный, коренастый мужчина с самодовольным выражением лица. Внешне он мало походил на брата, Георгиоса Апостолидиса. Никос педантично поправил манжеты на рубашке и добавил: – Опасаются, как бы здесь снова не начались опровержения, как в прошлом году.
– Я вам, по-моему, уже говорил и снова повторяю: если пойдем по селам, ничего не добьемся. И вам, господин Гвараччино, и тебе. Никое, отлично известно, какое там положение.
Гвараччино приставил козырьком руку к уху и читал по губам, что говорил Стефанаки. Он был глух, и только так мог понять собеседника. Годы службы толмачом в турецкой администрации научили его никогда не высказывать определенной точки зрения по тому или иному вопросу.
Вам решать, – сказал он. – Перед отъездом я имел беседу с Адем-пашой и господином Джоузефом Блантом, английским консулом в Эдирне. который отлично разбирается во всех вопросах. На этот раз нужно хорошенько все обдумать, чтобы не получилось, как в прошлом году…
– В прошлом году… – сердито повторил Стефанаки. – В прошлом году ничего такого не случилось бы, не будь его коллег в Стамбуле. Они первыми бросили наживу тем стервятникам-писакам…
– Точно, – согласился Апостолидис. – Пять фаэтонов послали в Копривштицу, объездили все Родопы…
– Вот именно, – подтвердил Стефан. – А посмотрите, где сейчас эти писаки? Макгахан – в Румынии, у русских. Пиэрс – в Лондоне, строчит статейки против правительства… Негодяи… Русские агенты… И зачем только относились к ним с уважением…
– Все это политика, Стефанаки-эфенди, – примирительно ответил левантиец. – Это же не тюрьма, где и поприжать можно…
– Политика… Ну, раз политика, тогда будем соблюдать все правила игры, – сказал Стефан и холодно смерил взглядом гостей. – Неукоснительно… без всяких уступок…
Он раздраженно поправил перстень. Изумруд блеснул зеленым огоньком и угас. Стефан хотел сказать еще что-то, но сдержался и лишь спросил у Апостолидиса:
– А почему вы считаете, что прошлогодний сбор подписей против написанного газетчиками о здешней резне ничего не дал?
– Да потому, что Адельбург и английский вице-консул Кольверт доложили, что у них имеются жалобы болгар на насилие при сборе подписей.
Стефан снисходительно усмехнулся.
– Причину нужно искать глубже, – заметил он. – И следует остерегаться, чтобы не повторить ошибку… Надо умело подобрать источники анкеты, иначе ничего не получится. В прошлом году мы собрали подписи с пловдивских нотаблей, людей, которые всю свою жизнь одной ногой находились в Стамбуле, а другой – в здешних селах. Менее чем за пять лет они были то с греческим патрикой из Фенера, то с князем Лобановым, то с папой римским и, наконец, со старым тырновским склочником владыкой Илларионом. Ненадежные угодники, в любую минуту способные переметнуться. Как, впрочем, они и делали… Вот поэтому и нужно все тщательно обдумать. Европу не купишь тем. что ненадежно, непроверено…
– В таком случае, давайте пустим наши корреспонденции из Пловдива, – сказал Апостолидис, снимая крошку табака с губы.
– Корреспонденции… – недовольно поморщился Гвараччино. – Людям нужны факты, документы… О каких корреспонденциях речь?…
Стефан Данов молчал, откинувшись на спинку кресла. Явно, ему придется действовать в одиночку, а получит он всего лишь четверть того, что причитается этим двоим.
– По-моему, вот что нужно сделать, – заявил он. – Доказать, что прошлогодние сведения и корреспонденции получены путем подкупа и что все в них выдумано. Только это может возыметь действие. Все остальное – пустые разговоры.
– Хорошо придумано, – кивнул Гвараччино. – И как же мы это докажем?…
– Потом решим. Сейчас для нас важно достать документы, в которых все было бы написано черным по белому.
Губы его растянулись в усмешке, но, поглядев на собеседников, Стефан помрачнел. С кем он имеет дело? Один – усталый от чрезмерных стараний чиновник, другой – самодовольный индюк. Но оба намного богаче его, намного обеспеченнее – и в Константинополе, и тут, в Румелии. Сердце его сжалось от боли – знакомой, тяжелой, как свинец. Стало трудно дышать…
8
Грозев разорвал конверт, который принес ему слуга Аргиряди, достал из него небольшой листок и развернул его:
«Господин Грозев!
Сегодня мы отмечаем мое совершеннолетие. Все мы будем очень рады, если Вы согласитесь принять участие в небольшом семейном торжестве.
22 июня 1877 года
София Аргиряди»
Прочитав записку, Грозев положил ее на стол и подошел к окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109