Два дня назад пазарджикский революционер Михо Стефанов сообщил о том. что нашел человека, способного справиться с этой задачей. Вот на встречу с этим человеком и торопился Грозев.
Он вошел во двор, вымощенный булыжником, и поднялся на второй этаж. Согласно уговору, нужный человек должен был ждать его в коридоре и подойти к двери его канцелярии как раз в тот момент, когда Грозев повернет ключ. Опытный глаз Бориса различил в полумраке коридора неподвижную фигуру, притаившуюся у последней колонны, там, где коридор делал поворот.
Грозев сунул ключ в дверь, но не торопился поворачивать его. Незнакомец осторожно приблизился.
– Вы ко мне? – искоса взглянул на него Грозев.
– Да, господин… Я принес вам письмо…
– Заходите. – Борис открыл дверь и пропустил незнакомца вперед. Поздоровавшись с ним за руку, указал ему на стул.
– Присаживайтесь.
Потом внимательно оглядел незнакомца, чтобы убедиться в том. что описание курьера, данное ему Михо Стефановым, совпадает.
Незнакомец, высокий человек с русыми волосами, сдержанно усмехнулся и достал письмо.
– Это вам от Михо Стефанова.
Борис узнал неровный угловатый почерк и сунул конверт в карман.
– Значит, вы Николай Добрев, – сел он напротив гостя. – Я знаком с вашим братом, еще по комитету в Бухаресте, но, если мне не изменяет память, вы родом из Пловдива?
– Верно, – согласился Добрев, – мы жили неподалеку, в павликянском квартале… В разговоре с бай Михо вы интересовались, откуда я знаю итальянский.
Грозев молча кивнул.
– Два года я провел в Пизе, в училище ордена бенедиктинов. Готовился принять духовный сан. Но за год до этого вспыхнуло восстание в Боснии. Тогда я увидел, что люди, ничего общего не имеющие с босняками и словенцами, записываются добровольцами, чтобы бороться плечом к плечу с повстанцами. Вскоре пришло известие, что и мой брат перебрался за Дунай. И мне стало стыдно, господин Грозев. Стыдно за самого себя. Я почувствовал себя виноватым перед самим господом богом. Я сбросил рясу и. перебравшись через горы Боснии, очутился в Болгарии.
Грозев молча слушал. Потом спросил:
– Вы знаете французский?
– Нет, только итальянский.
– Хотя бы немного?
– Нет, вообще не знаю ни слова.
Грозев вновь задумался. Потом поднялся:
– Буду с вами откровенен. Уповаю на надежность пазарджикского комитета и на тот факт, что Димо Добрев ваш брат. Вам, наверное, известно, что в силу военного положения, объявленного во всей Румелии. болгары не имеют права ездить по железной дороге. Это мешает нам поддерживать связь с нашим человеком в Константинополе. Обратиться к вам нас вынуждает то обстоятельство, что вы знаете итальянский язык. Завтра вы получите итальянский паспорт, с вами будут поддерживать связь двое – в Константинополе человек, имя и адрес которою я вам сейчас сообщу, а здесь – я. Задание очень ответственно и, должен вас предупредить, отнюдь не безопасно. В некоторых случаях вам придется рассчитывать лишь на смелость и сообразительность. Завтра я вам сообщу и дополнительные данные.
Добрев тоже встал и протянул руку. Борис крепко пожал ее и добавил:
– Завтра в пять часов вечера встретимся у выхода из Безистена в Тахтакале… О своем отъезде никому ни слова…
10
В тот вечер София долго и безутешно плакала. Гости давно разошлись, дом постепенно погружался в тишину. На улице от фонарей легли длинные тени, воздух посвежел.
София разделась и легла. В гостиной часы пробили два раза. Сон не шел. До рассвета она так и не сомкнула глаз, перебирая в уме случившееся вечером.
На следующий день девушка продолжала терзаться, правильно ли она себя вела, спрашивала, как отнесся к этому Грозев, то вдруг решала, что после всего, что произошло, он никогда больше даже не взглянет на нее. И эта мысль казалась ей невыносимо тяжелой и, вместе с тем, приносила облегчение…
Дни тянулись мучительно медленно. Грозев не появлялся. Несколько раз София ходила в контору отца в надежде увидеть его там, но у Аргиряди всегда толпился народ, и она возвращалась домой мрачная и унылая.
Сегодня после обеда, взяв томик стихов Ламартина, она пошла в отцовский кабинет. София твердо решила ни о чем не думать. Равнодушие – вот единственное исцеление для нее. Но когда она, усевшись за письменный стол, раскрыла книгу, вошел Никита и протянул ей конверт. В конверте была записка, под которой стояло его имя…
София распахнула в гостиной окно. После дождя сильно пахли липы. Их запах кружил голову. Девушка взглянула на часы – подходило к семи, и Грозев должен уже появиться. «Если вы не возражаете, я приду к Вам около семи вечера», – писал он в записке, которую София вновь перечитала. Она пыталась отгадать причину неожиданного прихода Грозева. Если бы он хотел встретиться с отцом, то выбрал бы другое время, когда тот возвращается домой, или же встретился бы с ним в конторе.
Тревожное чувство охватило ее еще сильнее, когда она услышала внизу знакомые шаги и хриплый голос Никиты, сообщавший, что барышня у себя наверху. София нарочно выбрала свою комнату – она выходила окнами на восток, и в часы зноя там всегда было прохладно.
– Извините, что я вас беспокою, – сдержанно улыбнулся Грозев, усаживаясь на стул, предложенный Софией. Он пристально посмотрел на Софию – она выглядела осунувшейся, что-то в ее облике изменилось. – Мне очень нужно поговорить с вами, поэтому я попросил столь срочной аудиенции.
Девушка присела на низенькую табуреточку возле дивана. На нее с портрета строго смотрел Аргиряди, запечатленный лет двадцать назад каким-то странствующим итальянским художником.
– Слушаю вас… – молвила тихо девушка.
– Мне бы хотелось объяснить вам все более обстоятельно и спокойно, – начал Грозев, – но у меня нет ни времени, ни возможности. Так что буду с вами прям и откровенен. Прошу вас только не удивляться тому, что я вам скажу. Я все обдумал и считаю, что у меня есть все основания так поступать. – Он умолк. Вынул из кармана сигареты.
– Вы позволите?…
– Разумеется… – София поставила перед ним пепельницу.
Грозев достал сигарету, повертел ее в руках и лишь после этого закурил. Как будто он никак не мог решиться произнести нужные слова.
– Видите ли, – начал он, – мне крайне необходим предмет, который хранится у вас, но вам он абсолютно не нужен. Этот предмет может сослужить исключительно большую службу одному моему другу.
София смотрела на него недоумевая.
– Что вы имеете в виду?
– Я вам объясню, – Грозев сильно затянулся. – Речь идет о паспорте, который забыл у вас ваш итальянский гость.
– Вы хотите получить паспорт Игнасио Ландуззи? – изумленно вымолвила София.
– Да, мадемуазель…
– Но я не понимаю, зачем он вам.
– Не беспокойтесь, этот документ не будет использован в грязных или корыстных целях…
– Но почему бы вам не поговорить с отцом… Почему вы обратились именно ко мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Он вошел во двор, вымощенный булыжником, и поднялся на второй этаж. Согласно уговору, нужный человек должен был ждать его в коридоре и подойти к двери его канцелярии как раз в тот момент, когда Грозев повернет ключ. Опытный глаз Бориса различил в полумраке коридора неподвижную фигуру, притаившуюся у последней колонны, там, где коридор делал поворот.
Грозев сунул ключ в дверь, но не торопился поворачивать его. Незнакомец осторожно приблизился.
– Вы ко мне? – искоса взглянул на него Грозев.
– Да, господин… Я принес вам письмо…
– Заходите. – Борис открыл дверь и пропустил незнакомца вперед. Поздоровавшись с ним за руку, указал ему на стул.
– Присаживайтесь.
Потом внимательно оглядел незнакомца, чтобы убедиться в том. что описание курьера, данное ему Михо Стефановым, совпадает.
Незнакомец, высокий человек с русыми волосами, сдержанно усмехнулся и достал письмо.
– Это вам от Михо Стефанова.
Борис узнал неровный угловатый почерк и сунул конверт в карман.
– Значит, вы Николай Добрев, – сел он напротив гостя. – Я знаком с вашим братом, еще по комитету в Бухаресте, но, если мне не изменяет память, вы родом из Пловдива?
– Верно, – согласился Добрев, – мы жили неподалеку, в павликянском квартале… В разговоре с бай Михо вы интересовались, откуда я знаю итальянский.
Грозев молча кивнул.
– Два года я провел в Пизе, в училище ордена бенедиктинов. Готовился принять духовный сан. Но за год до этого вспыхнуло восстание в Боснии. Тогда я увидел, что люди, ничего общего не имеющие с босняками и словенцами, записываются добровольцами, чтобы бороться плечом к плечу с повстанцами. Вскоре пришло известие, что и мой брат перебрался за Дунай. И мне стало стыдно, господин Грозев. Стыдно за самого себя. Я почувствовал себя виноватым перед самим господом богом. Я сбросил рясу и. перебравшись через горы Боснии, очутился в Болгарии.
Грозев молча слушал. Потом спросил:
– Вы знаете французский?
– Нет, только итальянский.
– Хотя бы немного?
– Нет, вообще не знаю ни слова.
Грозев вновь задумался. Потом поднялся:
– Буду с вами откровенен. Уповаю на надежность пазарджикского комитета и на тот факт, что Димо Добрев ваш брат. Вам, наверное, известно, что в силу военного положения, объявленного во всей Румелии. болгары не имеют права ездить по железной дороге. Это мешает нам поддерживать связь с нашим человеком в Константинополе. Обратиться к вам нас вынуждает то обстоятельство, что вы знаете итальянский язык. Завтра вы получите итальянский паспорт, с вами будут поддерживать связь двое – в Константинополе человек, имя и адрес которою я вам сейчас сообщу, а здесь – я. Задание очень ответственно и, должен вас предупредить, отнюдь не безопасно. В некоторых случаях вам придется рассчитывать лишь на смелость и сообразительность. Завтра я вам сообщу и дополнительные данные.
Добрев тоже встал и протянул руку. Борис крепко пожал ее и добавил:
– Завтра в пять часов вечера встретимся у выхода из Безистена в Тахтакале… О своем отъезде никому ни слова…
10
В тот вечер София долго и безутешно плакала. Гости давно разошлись, дом постепенно погружался в тишину. На улице от фонарей легли длинные тени, воздух посвежел.
София разделась и легла. В гостиной часы пробили два раза. Сон не шел. До рассвета она так и не сомкнула глаз, перебирая в уме случившееся вечером.
На следующий день девушка продолжала терзаться, правильно ли она себя вела, спрашивала, как отнесся к этому Грозев, то вдруг решала, что после всего, что произошло, он никогда больше даже не взглянет на нее. И эта мысль казалась ей невыносимо тяжелой и, вместе с тем, приносила облегчение…
Дни тянулись мучительно медленно. Грозев не появлялся. Несколько раз София ходила в контору отца в надежде увидеть его там, но у Аргиряди всегда толпился народ, и она возвращалась домой мрачная и унылая.
Сегодня после обеда, взяв томик стихов Ламартина, она пошла в отцовский кабинет. София твердо решила ни о чем не думать. Равнодушие – вот единственное исцеление для нее. Но когда она, усевшись за письменный стол, раскрыла книгу, вошел Никита и протянул ей конверт. В конверте была записка, под которой стояло его имя…
София распахнула в гостиной окно. После дождя сильно пахли липы. Их запах кружил голову. Девушка взглянула на часы – подходило к семи, и Грозев должен уже появиться. «Если вы не возражаете, я приду к Вам около семи вечера», – писал он в записке, которую София вновь перечитала. Она пыталась отгадать причину неожиданного прихода Грозева. Если бы он хотел встретиться с отцом, то выбрал бы другое время, когда тот возвращается домой, или же встретился бы с ним в конторе.
Тревожное чувство охватило ее еще сильнее, когда она услышала внизу знакомые шаги и хриплый голос Никиты, сообщавший, что барышня у себя наверху. София нарочно выбрала свою комнату – она выходила окнами на восток, и в часы зноя там всегда было прохладно.
– Извините, что я вас беспокою, – сдержанно улыбнулся Грозев, усаживаясь на стул, предложенный Софией. Он пристально посмотрел на Софию – она выглядела осунувшейся, что-то в ее облике изменилось. – Мне очень нужно поговорить с вами, поэтому я попросил столь срочной аудиенции.
Девушка присела на низенькую табуреточку возле дивана. На нее с портрета строго смотрел Аргиряди, запечатленный лет двадцать назад каким-то странствующим итальянским художником.
– Слушаю вас… – молвила тихо девушка.
– Мне бы хотелось объяснить вам все более обстоятельно и спокойно, – начал Грозев, – но у меня нет ни времени, ни возможности. Так что буду с вами прям и откровенен. Прошу вас только не удивляться тому, что я вам скажу. Я все обдумал и считаю, что у меня есть все основания так поступать. – Он умолк. Вынул из кармана сигареты.
– Вы позволите?…
– Разумеется… – София поставила перед ним пепельницу.
Грозев достал сигарету, повертел ее в руках и лишь после этого закурил. Как будто он никак не мог решиться произнести нужные слова.
– Видите ли, – начал он, – мне крайне необходим предмет, который хранится у вас, но вам он абсолютно не нужен. Этот предмет может сослужить исключительно большую службу одному моему другу.
София смотрела на него недоумевая.
– Что вы имеете в виду?
– Я вам объясню, – Грозев сильно затянулся. – Речь идет о паспорте, который забыл у вас ваш итальянский гость.
– Вы хотите получить паспорт Игнасио Ландуззи? – изумленно вымолвила София.
– Да, мадемуазель…
– Но я не понимаю, зачем он вам.
– Не беспокойтесь, этот документ не будет использован в грязных или корыстных целях…
– Но почему бы вам не поговорить с отцом… Почему вы обратились именно ко мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109