– Он сплюнул. – Эти-то жируют, хоть мы голодаем. Но вам что за печаль? У вас, поди, хватает еды и эля. – Старик с завистью покосился на фургон, – Так вот, сарай для гостей по-прежнему стоит. И хоть ей не разрешают называть свое заведение трактиром, даже вывеску вешать, за несколько монет она вас пустит. Она, конечно, злобная старая карга, да трудно ее винить, после такого-то. Ну, что скажешь? Хотите знать, куда идти? Сами не найдете, коли я вам не покажу.
Старик взглянул в сторону дальнего берега на мокрого, дрожащего Осмонда. Адела перестала плакать, но все еще цеплялась за мужа. Она была очень бледна.
– Сдается мне, он не откажется провести ночь в сухости. Да и бабенке с пузом лучше не ночевать на земле, ежели не привыкла.
– Как нам знать, что ты не отправишь нас к грабителям вроде тебя самого?
Старик сделал оскорбленное лицо.
– Я тут стараюсь помочь добрым людям…
Наконец, после того как он поклялся могилой матери и жизнью детей на слезах Богородицы, извлеченных мною из котомки, что место совершенно безопасное, Зофиил (предварительно пообещав вернуться и лично разрезать его на кусочки, если это окажется не так) вытащил из кошелька несколько пенсов. Старик спрятал их с такой скоростью, что даже искусный фокусник Зофиил не смог бы сделать это быстрее, и добавил с хитроватой усмешкой:
– В старом трактире и спрятаться хорошо, ежели за кем погоня. Стражники проедут мимо и не заметят.
Он ойкнул, потому что Зофиил снова схватил его за горло.
– Если ты ждешь денег за свое молчание, приятель, то знай, что мы люди законопослушные и никто за нами не гонится.
Старик высвободился из его хватки и потер шею.
– Да я разве что… Просто, бывает, ежели кого ищут, то и меня спросят, не видел ли таких. – Он пожал плечами. А я когда вижу, когда нет.
Зофиил некоторое время стоял, сузив глаза, потом рассмеялся и бросил старику еще монетку.
– Вот тебе за твою наглость, приятель!
Плезанс перевязала и шею Осмонду, и голову старикову сыну, предварительно втерев в раны дурно пахнущую зеленую мазь. Мать сидела, держа стонущего парня на коленях, попеременно с равным жаром ругая Осмонда и благодаря Плезанс. Трудно было не пожалеть эту женщину, пусть даже она и жила разбойничьим промыслом. Вместе с семейством она ютилась под мостом на настиле, сколоченном из старых досок. Здесь они и спали среди того, что вылавливали из реки. Однако река – своенравная хозяйка, она без предупреждения может отобрать все, что дала, и многое другое.
Мы наконец вновь двинулись по дороге. Обернувшись, можно было видеть, как старик пинком поднимает сына, браня его за ротозейство; старуха тем временем на все корки честила мужа, нимало не уступая ему в крепости выражений. Наш отъезд, казалось, заметила только девочка, которая стояла под мостом, глядя нам вслед пустыми глазами и не обращая внимания на вопли младенца, которого держала на руках.
Старик сказал правду: без его слов мы бы гостиницу не нашли: дорога заросла травой, вывески-указателя не было. Насчет вдовы он тоже был прав: она и впрямь оказалась злющая, но в сарае по крайней мере имелись крыша и дверь, хотя внутри много лет обитали только облезлые куры.
Вдова была такой же тощей, как и ее несушки. Щеки запали, глаза ввалились, как будто старуха несколько лет не видела хлебной корки. Тем не менее она готова была бесстрашно защищать свои владения с вилами в одной руке и собачьей плеткой в другой. Двое огромных, голодного вида псов с лаем прыгали вокруг фургона. Только щелканье Зофиилова бича и наши палки помешали им вцепиться в нас зубами. Трудно было осуждать вдову за подозрительность. Появление фургона и девяти незнакомцев вполне могло испугать одинокую женщину; пришлось долго убеждать ее, что нам нужно лишь место для ночлега. Наконец, взяв с нас задаток и заручившись обещанием ужина, она смилостивилась и отозвала псов – не раньше, впрочем, чем надкусила каждую монетку немногими из оставшихся почерневших зубов.
Старые постели в гостевом сарае заплесневели и кишели блохами. Спать на них было нельзя, и мы просто выкинули вонючее тряпье в заросший бурьяном двор. А вот деревянные лежаки выглядели вполне прочными; спать на таких хоть и жестко, а все лучше, чем на сырой земле; к тому же перегородки между ними немного защищали от сквозняка. Зофиил разгрузил свои бесценные ящики и составил в углу, как можно дальше от двери.
Покончив с этим, мы отправили Сигнуса добывать корм для Ксанф, а сами принялись готовить ужин. Огонь без риска спалить деревянное жилье можно было развести лишь в большом очаге в трактире. Мы пообещали старухе пир, да и сами, поскольку не ели весь день, с радостью предвкушали горячий ужин.
Трактир выглядел еще ужаснее, чем гостевой сарай. Оставшиеся столы и скамейки были завалены хламом, который вдова бережно хранила. Битые горшки, прогоревшие котелки, куски кожи от старой упряжи, тряпье и веревки громоздились вперемешку с мешками и пустыми бочонками. На кровати грудой лежали одеяла и старая одежда, а поверх них восседала черепаховая кошка, которая при нашем появлении угрожающе зашипела и впилась когтями в ветошь, словно защищая ее от посягательства.
– Ворья нынче развелось, – пояснила вдова, – вот я держу свое добро там, где за ним легче приглядеть. Меня хотят отсюда выжить, а я никуда не уйду.
Старуха и впрямь жила как в осаде. Спертый воздух трактира пропах псиной и кошачьей мочой; ставни на окнах были заколочены, тяжелая дверь запиралась на щеколду, а рядом стояли наготове две деревянные подпорки.
Осмонд отправил Наригорм собирать хворост, Адела и Плезанс взялись за готовку, поочередно заверяя старуху, что мы привезли свои бобы и мясо и вовсе не посягаем на ее кур.
– Да угомонись ты, женщина, – буркнул Зофиил. – Нужны нам твои вшивые куры! Да их варить надо месяц, прежде чем можно будет ужевать.
Вдова тут же разразилась новой тирадой, на сей раз – о своих курах. Она столько прожила в одиночестве, так давно не жаловалась никому на жизнь, что теперь ворчала без остановки, торопясь наверстать упущенное. За один день приор, наставник новициев, Зофиил, старик из-под моста вылили на меня столько желчи, что слушать еще и старуху было невмоготу. Мне подумалось, что ей вполне хватит Аделы, а я могу пока отправиться в сарай и ненадолго прилечь.
С возрастом начинаешь плохо спать по ночам, а днем то и дело клюешь носом, к тому же день выдался долгим и утомительным. Однако не только у меня возникло желание подремать. Жофре уже свернулся на одном из лежаков, закрывшись с головой плащом, и храпел, как боров. Его явно свалила усталость после бурной ночи, кроме того, он наверняка решил спрятаться от Родриго в надежде, что к вечеру тот немного поостынет.
Над лежаками был устроен низкий сеновал, на который вела шаткая приставная лесенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Старик взглянул в сторону дальнего берега на мокрого, дрожащего Осмонда. Адела перестала плакать, но все еще цеплялась за мужа. Она была очень бледна.
– Сдается мне, он не откажется провести ночь в сухости. Да и бабенке с пузом лучше не ночевать на земле, ежели не привыкла.
– Как нам знать, что ты не отправишь нас к грабителям вроде тебя самого?
Старик сделал оскорбленное лицо.
– Я тут стараюсь помочь добрым людям…
Наконец, после того как он поклялся могилой матери и жизнью детей на слезах Богородицы, извлеченных мною из котомки, что место совершенно безопасное, Зофиил (предварительно пообещав вернуться и лично разрезать его на кусочки, если это окажется не так) вытащил из кошелька несколько пенсов. Старик спрятал их с такой скоростью, что даже искусный фокусник Зофиил не смог бы сделать это быстрее, и добавил с хитроватой усмешкой:
– В старом трактире и спрятаться хорошо, ежели за кем погоня. Стражники проедут мимо и не заметят.
Он ойкнул, потому что Зофиил снова схватил его за горло.
– Если ты ждешь денег за свое молчание, приятель, то знай, что мы люди законопослушные и никто за нами не гонится.
Старик высвободился из его хватки и потер шею.
– Да я разве что… Просто, бывает, ежели кого ищут, то и меня спросят, не видел ли таких. – Он пожал плечами. А я когда вижу, когда нет.
Зофиил некоторое время стоял, сузив глаза, потом рассмеялся и бросил старику еще монетку.
– Вот тебе за твою наглость, приятель!
Плезанс перевязала и шею Осмонду, и голову старикову сыну, предварительно втерев в раны дурно пахнущую зеленую мазь. Мать сидела, держа стонущего парня на коленях, попеременно с равным жаром ругая Осмонда и благодаря Плезанс. Трудно было не пожалеть эту женщину, пусть даже она и жила разбойничьим промыслом. Вместе с семейством она ютилась под мостом на настиле, сколоченном из старых досок. Здесь они и спали среди того, что вылавливали из реки. Однако река – своенравная хозяйка, она без предупреждения может отобрать все, что дала, и многое другое.
Мы наконец вновь двинулись по дороге. Обернувшись, можно было видеть, как старик пинком поднимает сына, браня его за ротозейство; старуха тем временем на все корки честила мужа, нимало не уступая ему в крепости выражений. Наш отъезд, казалось, заметила только девочка, которая стояла под мостом, глядя нам вслед пустыми глазами и не обращая внимания на вопли младенца, которого держала на руках.
Старик сказал правду: без его слов мы бы гостиницу не нашли: дорога заросла травой, вывески-указателя не было. Насчет вдовы он тоже был прав: она и впрямь оказалась злющая, но в сарае по крайней мере имелись крыша и дверь, хотя внутри много лет обитали только облезлые куры.
Вдова была такой же тощей, как и ее несушки. Щеки запали, глаза ввалились, как будто старуха несколько лет не видела хлебной корки. Тем не менее она готова была бесстрашно защищать свои владения с вилами в одной руке и собачьей плеткой в другой. Двое огромных, голодного вида псов с лаем прыгали вокруг фургона. Только щелканье Зофиилова бича и наши палки помешали им вцепиться в нас зубами. Трудно было осуждать вдову за подозрительность. Появление фургона и девяти незнакомцев вполне могло испугать одинокую женщину; пришлось долго убеждать ее, что нам нужно лишь место для ночлега. Наконец, взяв с нас задаток и заручившись обещанием ужина, она смилостивилась и отозвала псов – не раньше, впрочем, чем надкусила каждую монетку немногими из оставшихся почерневших зубов.
Старые постели в гостевом сарае заплесневели и кишели блохами. Спать на них было нельзя, и мы просто выкинули вонючее тряпье в заросший бурьяном двор. А вот деревянные лежаки выглядели вполне прочными; спать на таких хоть и жестко, а все лучше, чем на сырой земле; к тому же перегородки между ними немного защищали от сквозняка. Зофиил разгрузил свои бесценные ящики и составил в углу, как можно дальше от двери.
Покончив с этим, мы отправили Сигнуса добывать корм для Ксанф, а сами принялись готовить ужин. Огонь без риска спалить деревянное жилье можно было развести лишь в большом очаге в трактире. Мы пообещали старухе пир, да и сами, поскольку не ели весь день, с радостью предвкушали горячий ужин.
Трактир выглядел еще ужаснее, чем гостевой сарай. Оставшиеся столы и скамейки были завалены хламом, который вдова бережно хранила. Битые горшки, прогоревшие котелки, куски кожи от старой упряжи, тряпье и веревки громоздились вперемешку с мешками и пустыми бочонками. На кровати грудой лежали одеяла и старая одежда, а поверх них восседала черепаховая кошка, которая при нашем появлении угрожающе зашипела и впилась когтями в ветошь, словно защищая ее от посягательства.
– Ворья нынче развелось, – пояснила вдова, – вот я держу свое добро там, где за ним легче приглядеть. Меня хотят отсюда выжить, а я никуда не уйду.
Старуха и впрямь жила как в осаде. Спертый воздух трактира пропах псиной и кошачьей мочой; ставни на окнах были заколочены, тяжелая дверь запиралась на щеколду, а рядом стояли наготове две деревянные подпорки.
Осмонд отправил Наригорм собирать хворост, Адела и Плезанс взялись за готовку, поочередно заверяя старуху, что мы привезли свои бобы и мясо и вовсе не посягаем на ее кур.
– Да угомонись ты, женщина, – буркнул Зофиил. – Нужны нам твои вшивые куры! Да их варить надо месяц, прежде чем можно будет ужевать.
Вдова тут же разразилась новой тирадой, на сей раз – о своих курах. Она столько прожила в одиночестве, так давно не жаловалась никому на жизнь, что теперь ворчала без остановки, торопясь наверстать упущенное. За один день приор, наставник новициев, Зофиил, старик из-под моста вылили на меня столько желчи, что слушать еще и старуху было невмоготу. Мне подумалось, что ей вполне хватит Аделы, а я могу пока отправиться в сарай и ненадолго прилечь.
С возрастом начинаешь плохо спать по ночам, а днем то и дело клюешь носом, к тому же день выдался долгим и утомительным. Однако не только у меня возникло желание подремать. Жофре уже свернулся на одном из лежаков, закрывшись с головой плащом, и храпел, как боров. Его явно свалила усталость после бурной ночи, кроме того, он наверняка решил спрятаться от Родриго в надежде, что к вечеру тот немного поостынет.
Над лежаками был устроен низкий сеновал, на который вела шаткая приставная лесенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114