– Зофиил прав. Сигнус мог…
– Не спорю, человеку, который все делает одной рукой, достанет силы сломать женщине шею. Но чтобы вздернуть на дерево мертвое тело, нужны обе руки. Веревка привязана к суку, а не перекинута через него – значит, туда надо было залезть, как залезал сейчас Осмонд. И у нее нет длинного конца, чтобы тянуть с земли.
– Если тело лежало на лошади под дубом… – начал Осмонд. – Ксанф бы для Сигнуса стояла смирно, как ягненок.
Хью покачал головой.
– Я его видел – безобидный малый. Думаю, он и курице бы шею свернуть не мог. Если ее убили, то, думаю, кто-нибудь чужой. Может, кто из углежогов. Они чудные, живут в лесах месяцами, обычно без женщин. Говорят, от них даже свиньи бегают, и не потому, что боятся пойти на ветчину.
– Или, – тихо добавил Родриго, – она покончила с собой.
Хью взглянул на жалкое тело у своих ног.
– Тоже верно. По закону мы должны поднять тревогу и послать за судьей. Тот определит, какой смертью она умерла и как ее хоронить… да только у нас и так все плохо. Если в свидетели призовут продавца индульгенций, он во всем обвинит нас. А мне надо об учениках думать. Хозяина забрали, близкие их наверняка померли, кроме меня, о мальчишках и позаботиться некому, пропадут ведь с голоду. Тут эту женщину никто не знал, родственники, как я понимаю, ее искать не будут, так что… – Он не договорил, только поглядел на нас умоляюще.
Мне осталось лишь закончить за него:
– Ты хочешь сказать: «Давайте тихо закопаем ее здесь»?
– Нет, Христа ради, только не здесь! – испуганно вскричал он. – Призрак нам покоя не даст! Сама она наложила на себя руки или убили ее, а все равно смерть нехорошая – душа будет мстить и не успокоится, пока не утащит нас всех в могилу. Забирайте ее с собой. Похороните где-нибудь подальше отсюда, чтобы она не могла причинить нам вред, и езжайте вперед, не останавливаясь.
Мы покинули мастерскую еще до полудня. Хью махал нам вслед и желал счастливого пути, однако видно было, что он рад от нас избавиться. В фургоне теперь лежал новый тюк. Мы замотали тело еще в лесу, на случай, если кого-нибудь встретим, и отнесли на поляну. Хью раздобыл несколько старых овечьих шкур, чтобы обвязать тело и скрыть его форму: теперь любой принял бы его за сверток овчин. Хорошо еще, что зимой не бывает мух. Первый раз мы порадовались холодному ветру и дождю, хотя такого мороза, чтобы сохранить покойницу надолго, тоже не было.
На обратном пути из леса Хью и Родриго сразу понесли тело в фургон, а мы с Осмондом направились к Аделе и Наригорм. Здесь мы нашли Сигнуса: он сидел, обняв Аделу единственной рукой, и пытался ее утешить. Осмонд, заметив это, подбежал и оттащил его от своей жены, одновременно вопрошая, где он провел ночь.
Сигнус, как и Зофиил, легко объяснил свое отсутствие. Как только поляна наполнилась стражниками, он сбежал, даже не посмотрев, чьи они, поскольку, естественно, подумал, что приехали за ним. Он углубился в лес, насколько смог, и всю ночь пролежал в кустах. Бежал Сигнус в темноте, куда глаза глядят, не запоминая дороги, поэтому наутро долго не мог отыскать обратный путь и, по его словам, блуждал бы и сейчас, если бы не услышал, как один из учеников зовет Плезанс.
Хотя юноша уже знал, что Плезанс нашли повешенной, говорил он без смущения, явно не допуская и мысли, что его могут в чем-нибудь обвинить. Осмонд по-прежнему смотрел на Сигнуса недоверчиво, однако и он вынужден был признать, что рассказ звучит вполне убедительно – не менее убедительно, чем объяснения Зофиила.
Адела никак не могла прийти в себя. Две женщины обычно готовили вместе, и, хотя Плезанс говорила мало, Адела, всегда болтавшая за двоих, привыкла считать ее кем-то вроде любящей тетушки или наперсницы, с которой можно делиться всеми тревогами и переживаниями.
То, как умерла Плезанс, глубоко потрясло Аделу.
– Она была такая добрая, такая милая, никому дурного не делала. Как с ней могла приключиться такая ужасная вещь?
Ни у кого из нас не было ответа.
Меня более всего тревожило, что, когда Адела осознает потерю, ее горе сменится страхом. Ребенок должен был родиться через три недели, и она безгранично верила в Плезанс. Роды опасное время и для матери, и для ребенка, но Адела убедила себя, что с помощью Плезанс все пройдет благополучно. Теперь мы не знали даже, сумеем ли отыскать приют в гостинице или монастыре, не говоря уже о том, чтобы найти другую повитуху.
Мы не обманули Хью и ехали часа два-три, прежде чем остановились, чтобы похоронить Плезанс, – главным образом из страха, что иначе придется ночевать рядом с могилой. Нам нужно было до темноты выкопать яму и, покончив с этим делом, отъехать достаточно далеко. Выбрать место оказалось непросто. Лесная почва выглядела мягкой, но, стоило копнуть, мы натыкались на сплетение корней. Наконец мы увидели место слева от дороги, где лежали несколько вывороченных бурей старых деревьев, уже наполовину скрытых папоротником, белыми, как кости, древесными грибами и подушками темно-зеленого мха.
Мы принялись кто чем – руками, палками и единственной лопатой, которую Зофиил держал в повозке на случай, если та увязнет в колее, – ковыряться рядом с одним из стволов. К тому времени, как получилась узкая неглубокая яма, частично уходящая под ствол, мы были все в грязи, а одежда насквозь пропиталась запахом прелой листвы.
– На такой глубине звери точно выкопают тело, – сказал Зофиил. – Надо привалить его камнями, а сверху накидать земли и листьев, чтобы ничего видно не было.
Мы положили тело в могилу. Раздался глухой стук – это Родриго опустил на него первый камень.
Адела с криком: «Нет, не надо!» – осела на землю, держась за живот. Осмонд увел ее к фургону, а мы продолжили заваливать тело камнями. Мне подумалось, что мы не столько хотим уберечь его от зверей, сколько, подобно Хью, страшимся неупокоенной души и надеемся таким способом удержать ее в могиле.
Видно было, что земля вскопана, но могилу закрывал от дороги поваленный ствол. Пройдет день, и разворошенная листва на ней поблекнет, сольется с лесным ковром, а к весне холмик осядет и сделается совершенно неразличим.
Мы закончили, но казалось неправильным просто так развернуться и уйти. Мой взгляд невольно устремился к Наригорм. Девочка бесстрастно смотрела себе под ноги. Она не пролила ни слезинки по женщине, которая столько для нее сделала. Даже Зофиил был пусть не убит горем, но хотя бы потрясен случившимся, Наригорм же следила за похоронами с равнодушным любопытством, будто смотрит, как муравьи едят раздавленную лягушку. Почувствовав мой взгляд, она подняла лицо и посмотрела мне прямо в глаза. Вчерашние слова эхом отозвались у меня в голове, как будто девочка произнесла их вслух, хотя губы ее не двигались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114