Не скажу, чтобы это был в точности мой тип, но мне захотелось к ней подъехать хотя бы ради того, чтобы сменить пластинку. Она положила свою сумочку в двух шагах от меня и учтиво поздоровалась. Я ответил ей с не меньшей учтивостью, чтобы дать понять, что гавайская рубашка не более чем причуда, и продолжал мелкими глоточками прихлебывать ром. Я воспользовался тем, что она заказала кампари с апельсиновым соком (забавное совпадение), попросил у бармена еще порцию «Гаваны» и с места в карьер начал клеиться.
– Разрешите вас угостить? – спросил я.
Взгляд, улыбка, полный порядок.
– Очень любезно с вашей стороны.
Короткая пауза, чтобы не показаться нетерпеливым. Очередной залп.
– Прекрасная ночь.
– Просто великолепная.
– Летнее солнцестояние: подходящий момент, чтобы пропустить рюмочку. Иначе никак не уснуть.
– Да, временами мне кажется, что спать надо только зимой.
– Весь секрет в том, как научиться спать в дневные часы.
Встав с табурета, я предложил ей место рядом с собой на том же расстоянии, что отделяло нас от стойки.
– Извините, не желаете присесть?
Было что-то в этой бабенке, хотя она и не могла быть намного старше меня, что так и тянуло обращаться к ней на «вы». Просто до жути хотелось.
– Не припомню, чтобы вы бывали здесь раньше, – сказала она.
– В первый раз. Мне порекомендовал это место приятель, который часто здесь бывает.
– Тогда, может быть, я знаю вашего приятеля.
– Его зовут Эусебио. А меня Пабло. Пабло Кабанильяс. Рад познакомиться.
Я протянул ей руку, и она ответила мне, как это часто делают женщины, позволив пожать только согнутые в костяшках пальцы.
– Беатрис.
– Красивое имя. А не перейти ли нам на «ты», Беатрис?
– Пожалуй, да.
– А ты – часто здесь бываешь?
– Два-три раза в неделю и обязательно по субботам. А как фамилия твоего друга?
– Лосано. Эусебио Лосано.
– Нет, не знаю. Конечно, есть люди, которым нравится скрывать свое настоящее имя. Люди вообще обожают фантазировать.
– Правда? Например?
– Ну, не знаю… Назваться вымышленным именем, притвориться, что ты это не ты…
– Невинное развлечение.
– Все зависит от того, кто ты и за кого себя выдаешь. Так или иначе, возможно, я действительно не знаю твоего друга. Тут бывает много народу.
– Я думал, это клуб для избранных.
– Так и есть. Пожалуй, из десяти тысяч только один может позволить себе стать его завсегдатаем. Но и так получается больше трехсот тысяч, если я правильно считаю.
– Включая партийных?
– Я знавала здесь не одного.
Я допил свою «Гавану» несколькими большими глотками. Заказал еще одну и кампари с апельсиновым соком для своей спутницы. Она отказалась, сославшись на то, что у нее еще есть. Понятно, значит, в «Женни Г.» шлюх обслуживают в баре без скидки.
– Слушай, знаешь, чего мне хочется?
– Чего?
– Чтобы ты показала мне это место. Мой друг рассказывал мне всякие чудеса, но я уверен, что почти ничего не увижу, если мы останемся здесь.
– Тебе нужен чичероне? Хорошо, бери свой стакан. – Она обратилась к бармену: – Херардо, мы забираем бокалы.
Казалось, ее чем-то привлекла мысль показать мне свою забегаловку. Она даже взяла меня за руку и потянула за собой.
– Ну-ка, посмотрим, что ты хочешь увидеть сначала: рай или ад?
– Можно выбирать?
– Конечно. Ты изучал катехизис?
– Так, в одно ухо влетело, в другое вылетело… Давай сначала в ад, предпочитаю оставлять лучшее напоследок.
– А почему ты решил, что рай лучше ада?
– Видишь ли, принято считать, что слова нагружены коннотациями, которые придают им многозначность.
– Этот Чомски – кретин.
– Я это уже понял.
– Про Чомски?
– Нет, что ты филолог.
– Ошибаешься: у меня диплом по истории.
Уже выйдя из зала, мы шли по широкому, хорошо освещенному коридору – то есть, я хочу сказать, со вкусом освещенному, – очень похожему на те, что окружают ложи в театрах: сюда выходили все двери из бара-гостиной. Ковры на стенах и на полу, картины, двери, коридоры, большие и маленькие лестницы, даже несколько лифтов. Тут тоже повсюду сновал народ: парочка симпатичных, безупречно одетых девушек, супружеская пара, шепчущая что-то друг другу на ухо, толстый господин без пиджака, в одной рубашке. Все здание в целом было, вероятно, огромным борделем, но мы находились в той его части, где все пока еще блюли приличия.
– Хочешь чего-нибудь, прежде чем спустимся?
Я подумал было, что она имеет в виду выпивку, и слегка приподнял свой почти полный стакан. Она указала на свою сумочку. Ладушки: что бы там ни было, небольшая порция мне не помешает. Мы свернули в другой коридор и оказались перед дверью без опознавательных знаков, за которой шел ряд умывальников с большими зеркалами, окруженными лампочками, наподобие театральных уборных.
– У тебя найдется банкнота?
Я дал ей десятитысячную банкноту, и она свернула ее трубочкой. После чего достала из сумочки зеркало и маленький пакетик. Наверное, кокаин, подумал я; Беатрис щедрой рукой насыпала две дорожки и протянула мне зеркальце. Я втянул каждой ноздрей по половине понюшки – действительно, кокаин; потом передал все причиндалы Беатрис, она втянула вторую дорожку и снова спрятала в сумочку все, включая мои десять тысяч.
– Откуда тебе известно, что я не из полиции? – спросил я, решив слегка прощупать ее нравственные устои. Она и глазом не повела.
– Слушай, поедем на лифте или будем спускаться с этажа на этаж по лестнице?
– Лучше с этажа на этаж.
– Предупреждаю: этажей тут много. Это не напоминает тебе «Божественную комедию»?
– Весьма, но оттуда, где я живу, третий канал не ловится. Послушай, надеюсь, что все это не какая-нибудь аллегория, мне аллегории не нужны.
– Милый мой, все в этом мире аллегория, но, если уж ты так хочешь, давай перейдем прямо к сути. Итак, тебе нравится есть, пить, людей посмотреть и себя показать? Нравятся мальчики, девочки, групповуха, садизм, мазохизм, нижнее белье, какой-нибудь фетиш, какая-нибудь живописная филия: копро, зоо, геронто, некро, или ты предпочитаешь что-нибудь понормальнее? Единственное условие – все в рамках закона. Здесь все совершеннолетние, психически вменяемые и явились сюда по доброй воле.
– Предоставляю выбор тебе, ты у нас человек сведущий.
– Очень хорошо. Тогда подвал номер три. Я называю его Витриной. Побывав там, начнешь потихоньку привыкать.
Куда больше, чем на дантовский ад, это смахивало на шикарный магазин типа «Корте Инглес»: «Полуподвальный этаж: белье и mйnage а trois, наши предложения из области содомии». Так или иначе вынужден признать, что впечатление было сильное, трудно представить что-либо подобное в двух шагах от центра старого квартала Сарриа. Теперь, когда мы спускались по второму пролету лестницы, уходившей под землю, окна исчезли, а с ними сначала городские огни – нечто далекое, но успокаивающее, – затем пост охраны, служивший границей инфернальных владений, и наконец ближайшие кроны садовых деревьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96