Запах чучел преследовал меня: это был запах заброшенности, запустения. То тут, то там я наталкивался только на останки полуразвалившейся мебели, сваленные посреди комнаты, да маленькие предметы, не менее пугающие, несмотря на свою обыденность: голубую фарфоровую болонку на пластмассовой этажерке, календарь за восемьдесят третий год со швейцарским пейзажем, ободранный постер Брюса Спрингстина в спальне, рулон туалетной бумаги и детскую зубную щетку в оплетенном паутиной туалете: забытые вещи, которые внушают это тоскливое чувство предметов, подобранных после давнего кораблекрушения. Вспомнив о своей роли искателя приключений, я подобрал фарфоровую болонку и зубную щетку; первой еще можно было зафитилить кому-нибудь по башке, к тому же, разбив ее, можно было воспользоваться острыми режущими кромками, а зубная щетка тоже представлялась непонятно каким, но полезным инструментом. За этими занятиями я и услышал шум, который прошил вибрацией застоявшийся воздух. Странно, однако я не испугался; напротив, я тут же понял, что это взрыв петарды, благословенной петарды, которая возвращала меня к реальности, к ощущению того, что где-то совсем близко за окружающими меня стенами есть место, где готовятся встретить праздник святого Иоанна, и что я, по крайней мере, еще в Барселоне.
Я решил больше не испытывать судьбу и вернуться в здание, откуда начал свой путь. Не только потому, что было маловероятно, что жандармы все еще ищут меня на том месте, откуда я от них сбежал, но и потому, что сортир того самого первого офиса был единственным помещением, куда проникал дневной свет. Вспомнил я и о том, что ветеринар упомянул моего Неподражаемого Брата. The First должен был находиться где-то неподалеку, ведь кто бы ни руководил этой операцией, ему не подобало так неблагоразумно рассеивать своих пленников по всему лабиринту; наверняка этаж, где я проснулся, представлял нечто вроде тюремных помещений этой организации, секты, – во что бы там ни объединились эти типы.
Едва зайдя в сортир, я выглянул в окошко. Внизу темнело не различимое до дна вентиляционное отверстие. Сверху, сквозь слуховое оконце, пробивался свет и виднелось небо. Кроме агорафобии, мизантропии и отвращения к курам я страдаю также сильными приступами головокружения, но необходимость выбраться наружу была в тот момент столь сильна, что я вознамерился добраться до этого сине-зеленого света. Однако вентиляционное отверстие, вероятно, проходило рядом с камерами (назовем их так), достаточно было представить себе схему моего бегства, чтобы убедиться в этом. Допустив это, возможно, было разумнее не пытаться подняться по вентиляции на крышу, а спуститься по ней до соответствующего этажа и попробовать найти The First. В конце концов, мой случай можно было рассматривать не только как бегство, но и как выкуп. Кроме того, при спуске я мог опираться на толстую трубу из уралита – преимущество, которого не давал подъем. Было немыслимо спуститься по ней на шесть этажей вниз, но, возможно, мне удастся сэкономить часть пути, спускаясь по лестнице, и преодолеть последний (или даже два) по трубе. Теперь вопрос сводился к тому, сколько этажей подо мной пустует, а следовательно, до какого из них я смогу добраться так, чтобы меня никто не увидел.
Ответить на этот вопрос можно было одним-единственным образом: попробовать спуститься. Сначала, соблюдая тысячу предосторожностей, я приблизился к лестничной клетке, по которой поднялся, убегая от жандармов. Полная тишина. И темнота – тоже. Высунувшись в главный пролет, я увидел на нижнем этаже электрический свет. Рискнул спуститься на один этаж; при этом продолжал внимательно следить за пролетом; приложил ухо к ведущей на этаж двойной двери и ничего не услышал; приоткрыл щелку и заглянул: такая же темень, как и наверху. Это воодушевило меня, и я спустился еще на один этаж. Потом еще и еще: и так до того этажа, где находилась решетчатая дверь, выходившая в коридор с расположенными вдоль него камерами. Все по-прежнему было тихо, слышалось только гудение ламп дневного света. На этот раз с удвоенной осторожностью я открыл дверь помещения, находившегося прямо над камерами.
При свете зажигалки я не увидел ровным счетом ничего нового. Разве что пол здесь был паркетный и рядом со входом громоздились отключенный холодильник, пара пыльных стульев да вешалка, на которой ничего не висело, в остальном все было точно так же, как и на чердаке, грязное и заброшенное, хотя сильный запах лабиринта здесь почти не чувствовался, как будто близость обитаемой зоны растворила его в себе. Я прямиком прошел в уборную, открыл окошко и удостоверился, что пропасть заканчивается этажом ниже. Тогда я начал с трудом протискиваться в окошко. Это было тяжелее всего. Потом я спрыгнул и вполне нормально приземлился, но было довольно-таки противно ступать босыми ногами по загаженному вентиляционному отверстию, так что я постарался как можно скорее пролезть в окошко нижнего этажа. На этот раз я приземлился в сортире, куда труба спускалась вертикально. Я почувствовал это только потому, что из карманов у меня выпали все мои причиндалы: четвертушка кокаина рассыпалась по полу, у фарфоровой зверюшки отлетела голова. Кстати, эту болонку мне удалось склеить несколько дней спустя суперклеем, и теперь она смотрит на меня, пока я пишу эти строки. Но вылизывать пол сортира показалось мне слишком даже для Роджера Уилко, и четверть кокаина пропала навсегда.
Хорошо. Итак, я находился в туалете на интересующем меня этаже, возможно, метрах в двадцати от охранника. И что дальше?
Я услышал кашель. Тот самый бронхиальный кашель, который роднит нас, курильщиков.
Я мог укрыться в туалете, дождаться, пока типу припрет, и вмазать ему хорошенько остатками болонки, как только он переступит порог. Конечно, возможно, что тип заявится не сразу или что охранники справляют нужду в другом месте, а может, правила вообще ни под каким предлогом не позволяют им покидать пост. С другой стороны, у меня нет навыка нокаутировать людей одним ударом, и в данный момент я был не в состоянии хорошенько взвесить свои силы, так что мог в равной степени прикончить типа с первой попытки и промахнуться, дав ему время среагировать.
Я решил краешком глаза выглянуть за дверь – посмотреть, есть ли у меня какая-нибудь альтернатива смертоубийству. Приступы кашля повторялись по нарастающей, бедняга старался отхаркнуть глубоко засевшую слизь. Я воспользовался одним из них, чтобы еще немного приоткрыть дверь на случай, если она скрипнет. Мне стал виден участок спускающейся лестницы, которую я заприметил, еще когда выходил из комнаты в сопровождении жандармов: она находилась всего в паре метров от меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96