У полностью одетого мужчины была расстегнута ширинка, из которой торчала головка члена, разбухшая и лиловая, как напившийся крови клещ, присосавшийся к пузу. Тут-то и наставал черед девочки, сидевшей на диване рядом с мужчиной: она осторожно брала венчик двумя пальцами и, следуя указаниям мужчины, которые тот отдавал со сдерживаемым пылом, бережными прикосновениями удерживала обладателя органа на грани семяизвержения. Женщина, соблюдая приличия, но в полной мере, не спеша наслаждалась собственными маневрами, при этом не сводя глаз с мужского члена; мужчина точно так же пристально смотрел ей между ног, а девочка делила внимание между своими пальчиками, выражением лиц достопочтенной четы и зрителями, в тишине, нарушаемой только указаниями мужчины – «быстрее», «стой», «так» – и негромкими стонами сеньоры; в целом это упражнение на точность напоминало партию в бильярд на троих. Когда мне поднадоело следить за главным действом, я стал наблюдать за наблюдателями, некоторые из которых расселись на свободные места, оставленные троицей на двух больших диванах, расположенных друг против друга.
Зрелищу была присуща подлинная живописность, как одной из работ эпохи Возрождения, где все словно застыли вокруг центра композиции. Самое большее – кто-нибудь осмеливался шевельнуть рукой, чтобы поднести сигарету ко рту или зыркнуть глазами в сторону одного из священнодействующих. Хуже всего было повисшее в воздухе невыносимое напряжение, как будто все только и ждали развязки, чтобы разразиться аплодисментами. От этого мне было особенно не по себе, и я решил утешиться своей «Гаваной», но звяканье льдинок на мгновение отвлекло девочку с голубыми глазами, и чуть было не произошла катастрофа, роковой сдвиг равновесия величественной постройки. На меня обратилось несколько укоризненных взглядов, я почувствовал себя нелепым – да, я, в своей вульгарной рубашке, со своей бестактностью неофита, – и в поисках участия посмотрел на Беатрис. К счастью, я его нашел: она обращала на меня так же мало внимания, как и на происходящее вокруг. Я напустил на себя понимающий вид, и мы пошли дальше по другой стороне квадрата.
– Слушай, от этого оранжевого цвета у меня разболелась голова.
– Мы уже уходим.
Кажется, мое беспокойство забавляло ее. Мы ускорили шаг, но она все же на мгновение задержалась перед тремя смежными крохотными комнатушками, разделенными стеклянными перегородками и почти полностью занятыми одной огромной кроватью. Две из них пустовали, но в третьей молодая пара, полностью обнаженная, – похоже, они были единственными полностью обнаженными, остальные всегда были полураздеты, – совокуплялась с гимнастической сноровкой, характерной для порнофильмов, под равномерно ухающую звукозапись.
– Вот что я называю Витриной, – сказала Беатрис, указывая на это подобие аквариума.
– Они похожи на профессионалов.
– Вполне возможно. Как-то я видела в одной из этих комнатушек Рокко Сифреди. Он приехал в Барселону на фестиваль эротического кино.
– Да уж. Слушай, и ты знаешь всю эту преисподнюю?
– Как сказать. Есть вещи, от которых даже меня воротит. Они ранят мои чувства. К примеру, я не выношу зловония, и мне не нравится вид крови. Хочешь, спустимся ниже? Следующий этаж еще куда ни шло.
– Я бы предпочел немного подышать свежим воздухом.
– Отлично. Тогда пошли наверх.
Мы уже далеко отошли от центральной галереи, возвращаясь в зону лифтов, но по пути еще раз задержались в одной из уборных, чтобы нюхнуть еще по «дорожке». Само собой, первая банкнота уже не годилась, и Беатрис попросила у меня новую.
– А что на верхних этажах?
– Рай.
– Да, но что там?
– Если ад – это земля, материя, плоть, то нетрудно догадаться, что рай – это воздух, мысль, дух. Внизу тебя ждут плотские утехи, вверху – душевный покой. До второго этажа еще существует физический контакт, но начиная с третьего никаких прикосновений, все в основном разговаривают.
– А на седьмом – групповая терапия и исповедальня?
– Ну, не совсем.
– И на какой же этаж мы идем?
– На верхний.
– Bay.
– Успокойся, противоположности соприкасаются. Самое возвышенное и самое низменное замыкаются на городе. Реальность – это одновременно и рай, и ад. Чистой воды аллегория, как видишь.
И правда, последний этаж занимало нечто вроде буфета, окруженного солярием, откуда снова стал виден город. Было еще темно, часов пять-шесть утра. Воздух показался мне прозрачным и чистым, я глубоко вдохнул его – Беатрис тоже, – и мы сели за столик на пустой террасе, ожидая, пока подойдет официант. Беатрис снова выбрала кампари, я же отважился на бутылку замороженной водки и попросил принести мне высокий стакан со льдом. Я залпом осушил полстакана, до ледышек, дрожь пробежала по всему моему телу, я продолжал пить мелкими глоточками. Беатрис тем временем ударилась в теорию. Босх. Гойя, Голем, Ги де Мопассан, ведьмы Барохи, Нищие, Песни Мальдорора… череда подтасованных ссылок, чей общий знаменатель она пыталась обосновать на зыбкой почве идей, неизбежно уводивших ее совсем в другой мир: Фауста, Фредди Крюгера, Дориана Грея и – все по новой.
– Скажи, ты шлюха? – спросил я, когда она начала слишком давить на меня своей культурностью.
– Извини?
– Ну, шлюха… проститутка…
– Почему ты об этом спрашиваешь?
Внезапно меня осенила бредовая мысль.
– Да так, из любопытства. Я решил, что это бордель.
– Ну, не совсем.
Я не понял, относится ли это к борделю или к тому, что Беатрис – шлюха, но мне было все равно.
– Послушай, давай начистоту… Я частный детектив. Разыскиваю одного человека по поручению его семьи, и ты могла бы предоставить мне кое-какую информацию. Разумеется, за скромное вознаграждение.
– Так я и знала.
– Что?
– Что ты сыщик. Сразу подумала, как только тебя увидела.
Легкая ирония или мне почудилось?
– А мне казалось, что это незаметно.
– Есть в тебе что-то такое. И потом, я хороший психолог.
– Превосходный, я уж вижу… Помнится, ты сказала, что знаешь завсегдатаев…
– Почти всех, кто появляется в баре. Но мне не нужны никакие истории.
– Я не собираюсь впутывать тебя ни в какую историю. Тебе что-нибудь говорит имя Себастьян Миральес?
На лице Беатрис не дрогнул ни единый мускул.
– С Себастьяном что-то случилось?
– Так ты его знаешь?
– Да. С ним случилось что-нибудь?
– Мы не знаем. Он исчез несколько дней назад, и его семья поручила мне кое-что выяснить.
– Тебя наняла Глория?
Черт: если семья вместе предается разврату, она остается семьей.
– Ты и Глорию знаешь?
– Да.
– А Лали? Эулалию Роблес?
– И ее тоже.
Почему она как-то странно произнесла это «тоже»?
– Давно ты их здесь видела?
– Они не появлялись уже недели две.
– Они приходят вместе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96