– У меня есть неприятное известие для мистера Крабрака, – сказал я Артуру.
– У вас есть неприятное известие для мистера Крабрака, мистер Сайрус? – привычно имитируя беседу телекомиков Джоунса и Боунса, переспросил меня Артур. – И какое же, позвольте узнать? – Я решил не говорить ему про Лондон сразу, а сперва немного потрепаться в стиле Джоунса и Боунса.
– Что бы я ни сказал, будет ему до смерти неприятно, – ответил я.
– Не пытайтесь угробить гробовщика, мистер Сайрус, – сразу же нашелся Артур.
– Так может, мне угробить вас, мистер Крэбтри? – Вскочив, я схватил со стола линейку и направил ее как пистолет на Артура. – Ни с места! Я взял вас на пушку, мистер Крэбтри. Выворачивайте карманы, живо!
– Можете забрать мои деньги, но я заявлю на вас в полицию, имейте это в виду, мистер Сайрус, – проверещал Артур.
– И в своем заявлении не забудьте указать, что я взял вас на пушку, мистер Крэбтри: она у меня игрушечная, – закончил я сценку.
– Но наши зрители хотели услышать вовсе не это, мистер Сайрус, – снова начал Артур.
– А что они, по-вашему, хотели услышать, мистер Крэбтри? – подхватил я.
– Они хотели услышать, о чем шепчутся стены комнат в России, мистер Сайрус.
– Так о чем же они шепчутся, мистер Крэбтри?
– Да о том же, о чем и в Англии, мистер Сайрус: «Встретимся на углу».
– А эта фиговина с длинню-ю-юющей бородой, – сейчас же объявил Штамп. Мы ему двадцать раз объясняли, что в том-то весь и фокус, но это было выше его понимания. Он, как обычно, встрял со своей собственной шуткой:
– Когда парикмахер бреет парикмахера, кто сплетничает?
– Кто? – лениво, но в один голос проговорили мы с Артуром.
– Шутка принята, – кисло сказал Штамп и принялся дописывать громадное объявление, приглашающее на пикник с горошком и пирожками. Артур сел за машинку, чтобы перепечатать нашу очередную песню, а я занялся письмом.
Многоуважаемый мистер Бум!
Благодарю Вас за Ваше письмо от второго сентября…
Дорогой Бобби!
Конечно же, я с радостью приеду в Лондон…
Уважаемый господин Бум!
Я буду в Лондоне не позже субботы…
Когда я написал, что окажусь в Лондоне не позже субботы, у меня вдруг от страха затряслись поджилки, потому что эта идея обрела зловещую реальность. Я нередко приезжал в Лондон из Амброзии и, покашливая, чтобы не столкнуться с каким-нибудь прохожим, добирался сквозь туман до Челсийского Клуба чудаков с его полированными шахматными столиками и дружелюбными юными интеллектуалками. Белозубо улыбчивый нигериец Голопупу помогал мне выпустить замечательную клубную стенгазету, очень похожую на амброзийскую «Вестницу адвоката». Я жил в мансарде на набережной, и порой моей подругой была жизнерадостная уроженка Лондона Энн, а чаще – переродившаяся в Амброзии Лиз, которая помогала мне создавать пьесу для панорамного театра. Иногда мне представлялось, что я бродяга-поэт, умирающий на той же набережной от голода… но сейчас, сидя за своим конторским столом, я реально представил себе, что умираю в Лондоне с голоду. На лондонские очертания наложились зыбкие контуры Злокозненного мира, и вот, чувствуя, как меня гложет застарелый голод, я принялся считать свои жалкие гроши. Из оставшихся у меня пяти шиллингов вычесть шиллинг и три пенса за яйцо с пакетиком жареной картошки, да шиллинг за койку в ночлежном доме – остается два шиллинга девять пенсов. Вечерняя газета – два с половиной пенса, завтрак – шесть пенсов, – остается, грубо говоря, два шиллинга. Не пятнадцать шиллингов, не двенадцать шиллингов, а только два шиллинга… За любой товар, – говорю я собравшимся вокруг моего лотка прекрасным дамам, преобразившись в известного амброзийского поэта, торгующего на благотворительном базаре…
Звякнул дверной звонок, и мы поспешно изобразили похоронные лица, но это был всего-навсего советник Граббери. Он по-стариковски зашаркал к своему кабинету, крепко сжимая набалдашник трости и не отрывая взгляда от выцветшего, потрескавшегося линолеума на полу. Толстый, добротный пиджак туго облегал его ссутуленную спину, а часовая цепочка с несколькими эмалевыми брелоками подрагивала в такт неспешным шагам. У двери своего кабинета он полуповернулся к нам – не оглянулся, а именно полуповернулся всем корпусом, словно заржавевший робот, – и пробурчал:
– Здорово, молодые люди.
Под наши полупочтительные, полуиронические возгласы «Здравствуйте, господин советник Граббери!» он скрылся за дверью своего кабинета, а мы наперебой начали его передразнивать: «Я советник Граббери, парень, советник Граббери. Ты же не станешь звать лорда Херрика просто мистером, так? Ну вот, а я советник, запомни хорошенько, парень, – советник!»
– Их обкрадено, – подражая йоркширскому выговору Граббери, сказал Артур. – Их обкрадено на титул советника. – Граббери явно гордился своим йоркширским выговором и простонародным строем речи, которая казалась намеренно исковерканной даже в нашем захолустье, и мы постоянно издевались над ним – за глаза, разумеется.
– Чегой-то я что ни день, то дурней и дурней, – продолжил я Артуров зачин.
– Тоись так дурней, что прямо срамота. – А куды денисси? Старысь, она не радысь.
Потом настала очередь грабберовских воспоминаний, которыми он одаривал «Страхтонское эхо» в дни своего рождения. Артур искривил лицо подобием старческих морщин и сказал:
– А где ихняя «Мелодия», там, известное дело, были поля.
– И у меня не то что штиблетов – деревянный-то башмак и то был один.
– И стало быть, за шестипенсовик я покупал мясной пирог, да мне еще и сдачу, бывало, давали.
– Ага, и за сдачу я покупал билет в «Имперском», да мне еще оставалось на извозчика.
– А на извозчике я, известное дело, ездил, потому как у меня был только один башмак, – закончил наш двойной монолог Артур.
– Зд?рово, – своим нормальным голосом сказал я. – Это мне пригодится для выступления в пабе.
– Вот паразит! – воскликнул Артур.
– Паразит, паразит, он весь паб поразит, – машинально пробормотал Штамп.
Каждую субботу я выступал в ближайшем к нашему дому пабе с комическим номером. Но мои номера – медлительно разворачивающиеся шуточные монологи на йоркширскую тему, сочиненные в нашей с Артуром болтовне вроде сегодняшней, – не могли, к сожалению, заинтересовать Бобби Бума: они были крепко-накрепко привязаны к страхтонской жизни. Артура эти монологи тоже не интересовали, потому что по средам и пятницам он пел в клубе «Рокси» под аккомпанемент местного джаза; но ему еще ни разу не удалось уговорить парней-джазистов подобрать музыку к какой-нибудь нашей песне. Когда заканчивался мой номер, я спешил в «Рокси», чтобы послушать Артура, представляя себе в дороге, что хожу по амброзийским театрам в поисках молодых талантов для своего прославленного театрального ревю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52