– Йа-а-аххх! – рыгнул один из солдат. – Мы накачались германским пойлом. Йа-а-а-а-аххххх!
Я встал и, обойдя Штампа как можно дальше, тихонечко побрел в другой конец зала. Но сразу же и пожалел об этом, потому что Рита меня заметила.
– Ишь ты, кто явился не запылился, – довольно громко сказала она. На ней было синее щегольское пальто, но серебряный крестик исчез.
– Я-то не запылился, а вот его, похоже, треснули по башке пыльным мешком, – кивком указав на Штампа, откликнулся я.
– А ты, стал'быть, святой трезвенник, – насмешливо сказала Рита. Мы смотрели друг на друга. Верней, это я на нее смотрел, а она по-обычному пялилась с идиотской озабоченностью куда-то в пространство.
– Ну, и как там Ведьма? – спросил я.
– Кто-кто? – скорчив злобную гримасу, переспросила Рита.
– Барбара. Ты выясняла с ней отношения в «Рокси».
– Плевать я на нее хотела, – отрезала Рита.
– И все-таки что она тебе говорила?
– Не спрашивай – не услышишь вранья.
– Крестик-то она с тебя сдрючила, – опрометчиво ляпнул я. – А как насчет кольца? Кольцо-то ты ей, надеюсь, не отдала?
Ритин голос внезапно сделался таким же хрипло-визгливым, как у проституток, все еще торгующихся со своим поздним клиентом.
– Чего-чего? Ты меня за дурочку-то не считай, не на такую нарвался! Крест-то, он, может, и ее, а кольцо ты дал мне!
Я украдкой осмотрелся, но никто нас не слушал.
– Тут, понимаешь ли, вышла дурацкая путаница, – начал объяснять я. – Мне казалось, что Барбара расторгла нашу помолвку…
– Ты мне голову не морочь, я-то не такая дура, как она, – перебила мои объяснения Рита. – Ты дал кольцо мне, и у меня есть свидетель!
– А при чем тут свидетель?
Рита глянула на меня, сжав рот в злющую тонкогубую полоску – да за весь этот день никто на меня иначе и не глядел, – а потом два раза начинала говорить, но голос у нее пресекался. Наконец, выплевывая слова с такой яростью, что у нее тряслась голова, она хрипло сказала:
– Ну ты же и поганец!
Я торопливо прикинул расстояние до моего чемодана и от него до двери, намечая кратчайший путь бегства.
– Ну и поганец! Ну и мразь! Я всяких видела – и врунов, и прохвостов, но такого поганца!.. Кольцо ты мне дал, мне!
– Послушай, никто у тебя кольца не отнимает, – негромко, но настойчиво сказал я. – Пусть оно остается…
– А ну отвали, мразь ползучая! – С каждым словом Ритин голос становился все громче и визгливей, так что даже проститутки начали с интересом на нас посматривать. – Катись давай к ней, подлюга! Ты думаешь, ты кто? Ты кого из себя корчишь? Ты же только врать и умеешь, поганая твоя рожа!
Чувствуя, что лицо у меня стало белым, я отвернулся от нее и, бросившись напрямую к своему чемодану, поскользнулся и чуть не упал на заблеванный Штампом пол.
– И чего пыжится, сволота? – орала мне в спину Рита.
Я, словно слепой, подхватил на ощупь свой чемодан и метнулся к двери. Как раз в эту секунду она отворилась, и двое железнодорожных полицейских, показавшись на пороге, обвели зал ожидания тяжелым взглядом. Рита умолкла. Один из полицейских подошел к Штампу и принялся что-то говорить ему зловеще приглушенным голосом.
Крикун в черном пальто скомандовал:
– Двое с ведрами, с тряпками – ко мне! Вымыть пол и доложить! Живо!
Я выскользнул из зала и нерешительно замер, все еще плохо соображая, где я и что со мной. Часы показывали ровно час. Наверху, в билетном зале, всю дальнюю стену занимала реклама шоколадного напитка. Бездумно глянув на нее, я начал считать электрокары с кипами газет. На девятнадцатом дверь зала ожидания открылась, и полицейский повел едва ковыляющего Штампа к сортиру. В этот раз Штамп меня узнал, хотя глаза у него были выпучены и слезились пуще прежнего. Он пробормотал:
– Знаю, Сайрус … все знаю … В понедельник увидишь … – Полицейский тащил его к уборной, а он бубнил: – …До понедельника …там увидишь…
Я забыл, сколько насчитал электрокаров, и, сощурив глаза, начал считать кафельные плитки на грязном полу. Наметив себе одну линию плиток, я с трудом перевалил за второй десяток, и мой взгляд уперся в знакомые туфли. Я приподнял голову, перестал щуриться – и конечно же! – у единственной все еще открытой кассы стояла девушка в черной юбке, зеленой замшевой куртке и с копной нечесаных волос на голове. Лиз получила билет, а я, подняв чемодан, пьяно заковылял к ней, подражая только что уведенному в уборную Штампу.
Она заметила меня, когда почти дошла до платформы, у которой стоял донкастерский поезд. Я помахал ей, и она свернула ко мне. Тогда я еще раз беззаботно ей помахал.
– Собралс'в Лонд'н, – сразу же объявил я, пошатываясь перед ней и крепко ухватив ее за руку. – Поеиш'в Лонннан? – Я глотал, на манер пьяного, слоги и целые слова. – Потому'ш'я в Лонн. И ты. На поезд. В Лоннн…
– Ну да, ты ведь говорил, – спокойно улыбнувшись, отозвалась Лиз.
– И ты тож'в Лоннн. И я. В Лоннн. С треть'платформ'до Сэн'-П'нкрас'в Лоннн…
– Где это ты так? – по-прежнему улыбаясь, весело спросила меня Лиз.
– Где – что?
– Да так набрался. Неужто нашел круглосуточную забегаловку, когда столь таинственно исчез?
– В Лоннн, Лиз. Аффф'гел от Страхннн… В Лонннан…
Вокзальный громкоговоритель прохрипел что-то про донкастерский поезд – так же нечленораздельно, как пытался говорить я. Лиз глянула на часы.
– Ну, я-то в Лондон не еду. Мне надо на донкастерский.
Я опять схватил ее за руку и яростно замотал головой.
– Нет, в Лоннн, Лиз! Нужна мне в Лон'не. Купим друой б'лет. В Лоннн…
Лиз пристально, долгим взглядом посмотрела на меня, а потом, отстранившись и держа меня за руку, посмотрела еще раз.
– Прекрати, – с мягкой улыбкой, но твердо сказала она.
– Что прекратить? – своим нормальным голосом спросил я.
– Вот так уже лучше, – заметила Лиз. – Ты, возможно, хороший текстовик, Билли, но никудышный актер.
Я напялил на себя по-шутовски смущенную мину: ухмылка застенчивого дурачка, одна нога приподнята, плечи вздернуты, руки нелепо разведены в стороны.
– Ну хорошо, – сказала Лиз. – А теперь объясни мне, куда ты сегодня исчез.
– Я исчез? Да это же ты исчезла!
По-доброму, со всеми подробностями, восстановили мы те полчаса, что я дожидался Лиз у «Рокси», – нам легко было оправдать и простить друг друга, потому что наши поступки просто и понятно разъяснились. Лиз долго разговаривала с Ведьмой, когда увидела ее, обрыдавшуюся до истерической дурноты – ее даже стошнило, – в дамском туалете. Все, что можно было сказать, мы друг другу сказали.
– Так ты и правда уезжаешь в Лондон, Билли?
Я вынул из кармана билет и показал ей.
Она внимательно посмотрела на меня, и тут впервые в ее темных глазах неуловимо засветилась любовь – чистая, потаенная, непонятная.
– А я, Билли, не смогу.
– Ну, пожалуйста, Лиз! Она покачала головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52