– Я хочу, чтобы ты на мне женился, – рассеянно прижигая огнем сигареты травинку, сказала Лиз.
– Знаю, Лиз, – откликнулся я. – Придет время, и я обязательно на тебе женюсь.
– А зачем нам ждать, Билли? – спросила Лиз. – Давай поженимся прямо сейчас.
Мысль о немедленной женитьбе показалась мне такой дикой, что я воспринял ее как новую словесную игру и весело сказал:
– Сейчас-то уже вроде бы поздновато, Лиз.
– На той неделе, – не принимая шутливого тона, сказала она. – Перед твоей поездкой в Лондон. Или, если хочешь, в Лондоне, мне все равно.
Я начал расстегивать пуговицы на ее блузке, представляя себе заседание суда, где матушка слезливо, но решительно оспаривает мое право жениться. Расстегивание пуговиц стало у нас привычным ритуалом, и я делал это почти без волнения, как если бы просто помогал ей снимать пальто.
– Что-то слишком часто приходится мне в последнее время обручаться, – пробормотал я.
– Я не хочу обручаться, – сказала Лиз. – Я хочу выйти за тебя замуж.
– Поэтому ты так часто и удираешь?
– Я хочу выйти за тебя замуж, – упрямо повторила Лиз.
– Ну хорошо, Лиз, хорошо, – сказал я.
Тут мне стало трудно ей отвечать, потому что у меня вдруг возникло такое чувство, что кто-то нас подслушивает. Вечер был безветренный, но в зарослях рододендрона на склонах холма то и дело раздавались какие-то подозрительные шорохи. Я внимательно огляделся, но никого не увидел.
– Как это «хорошо?» – возмутилась Лиз. – Я же сделала тебе предложение! Разве ты не должен сказать, что это, мол, слишком неожиданно, или что ты согласен, или еще что-нибудь?
Я подыскивал неопределенный ответ, который успокоил бы Лиз, но меня-то оставил бы свободным. Оглянувшись, я заметил, что в кустах позади нас кто-то прячется, и мне стало ясно, что это наверняка Ведьма, решившая застенографировать весь наш разговор своим погано безупречным почерком добросовестной секретарши.
– В общем, ты, конечно, права, – сказал я. – Нырять надо сразу в самую глубину.
Даже если бы Ведьма застенографировала эту фразу, она не помогла бы ей доказать в суде, что я нарушил брачное обещание. А теперь потрудитесь объяснить, мистер Сайрус, как понять ваши слова о том, что нырять надо в самую глубину… Я высвободил расстегнутую блузку из-под юбки и принялся поглаживать Лиз по спине, словно кошку.
Лиз крепко зажмурилась – как всегда, когда она собиралась сказать что-нибудь, на ее взгляд, бесстыдное, – и загасила сигаретку о землю.
– Помнишь, чего ты от меня хотел в тот вечер на Страхтонской пустоши, а я сказала, что, дескать, потом?
Мне очень хорошо запомнилась холодная ночь перед последним исчезновением Лиз. Мы сидели на стариковской лавочке под навесом, и я сделал Лиз предложение: предложение не всерьез, а просто чтобы погреться у мечты в знобкие предрассветные часы. И оно согревало нас, даже когда, промерзшие до костей, мы шли домой, а будущее представлялось нам сгоревшим дотла фейерверком.
– Помню, – сказал я, чувствуя, что мое сердце колотится как бешеное. Штамповская приговорка «Мы живем регулярно» с циничной наглостью ворвалась в мое сознание . Кусты снова зашуршали, и на этот раз я подумал, что там скрывается именно Штамп, а в руках у него немецкий фотоаппарат с инфракрасным объективом. Или Штамп с фотоаппаратом, или Ведьма с магнитофоном – кто-нибудь из них.
– Вот сейчас и пришло это потом, – сказала Лиз.
Я медленно поцеловал ее в оба глаза. У нас давно уже установились отношения это-можно-а-дальше-ни ни, от которых нам было одинаково тошно, но сейчас, когда все барьеры внезапно рухнули, я почувствовал, что передо мной медленно разверзается зловещая пропасть.
– Правда? – сразу охрипнув и пытаясь откашляться, спросил я. Она многозначительно кивнула. В зарослях рододендрона Ведьма торопливо меняла магнитофонную кассету. Потом мне почудилось, что к нам подкрадывается Крабрак с ордером на мой арест, но я тут же забыл о нем под натиском куда более важных забот.
– Ну, а это… как его… а дети?
– Пусть будут дети, – с расточительной радостью сказала Лиз. – Пусть у нас будет целая куча детей.
– Да нет… сегодня-то… У меня ведь нет… ну, этого, ты знаешь.
– И не надо, – сказала Лиз. Я с тоской глянул во тьму рододендроновых зарослей. Ведьма крутила регулятор громкости. Штамп менял фотокассету. И, облизывая пересохшие губы, вверх по склону холма полз Крабрак. Лиз прильнула ко мне и прикусила меня за ухо. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и я чувствовал, как во мне безвозвратно умирает желание.
– Билли, – прошептала Лиз.
– Умгум, – откликнулся я.
– Можно тебя спросить?
– Умгум.
Она опять зажмурилась и сказала:
– Ты знаешь, что значит virgo intacta.
– Знаю, Лиз.
– А я не такая, Билли.
Я сидел молча, вслушиваясь. У Ведьмы барахлил магнитофон, и Крабрак со Штампом пытались его наладить.
– Знаю, Лиз, – после паузы сказал я.
– Рассказать, как это случилось?
– Не надо, Лиз.
Я заставил себя положить руку ей на грудь и стал легонько сжимать ее пальцами. Лиз начала тяжело дышать, потом ее затрясло, и мне было непонятно, отчего это она вдруг так распалилась.
– Расскажи, Лиз, – прошептал я.
– Нет. Не сейчас.
– Нет, расскажи.
Лиз резко выпрямилась и запахнула куртку. Потом рассеянно глянула в темноту. А потом принялась чертить пальцем круги на траве.
– Ты думаешь, я поэтому все время уезжаю, да? – спросила она.
Я молча пожал плечами. Ни о чем я сейчас не думал.
– Спроси меня, где я была эти пять недель.
– А зачем? – с притворной горечью проговорил я, надеясь отгородиться препирательствами от решительных действий.
– Да пожалуй, что и незачем, – согласилась Лиз. Я подлез под куртку и снова положил руку ей на грудь, но теперь она показалась мне безжизненной и холодной. Лиз начала говорить – ритмично и без пауз, как будто этот монолог был у нее заранее отрепетирован.
– Мне все чаще хочется на время уехать отсюда. Не от тебя, Билли, нет – я не люблю с тобой расставаться. Мне хочется спрятаться от этого города. От знакомых. Я не хочу всех знать… и чтоб меня все знали… Ты понимаешь, про что я говорю?
Мы обсуждали это и раньше – но как бы в другом ключе. А сейчас, предчувствуя совсем новое, полнейшее единение между нами, я взволнованно ждал какого-то удивительного открытия.
– Мне хочется стать невидимкой, – продолжала Лиз, – чтобы люди не знали, как я живу, чтоб не думать о них, а главное, ничего им не объяснять. Я и сейчас еще с радостью вспоминаю ту нашу ночь на Страхтонской пустоши, потому что никто нас там не видел, потому что мы…
– Вот-вот, Лиз, – горячо подхватил я и, взяв ее за руки, едва сдерживая дрожь, заговорил быстро, отрывисто, так что короткие паузы только резче подчеркивали смысл моих слов.
– Вот-вот, Лиз, мне тоже иногда хочется, чтоб меня никто не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52