– Доминошники заржали. – Он опять забыл прихватить своего ученого пса! – надрывался Блат. – Спроси у него, Сэм, куда он дел своего пса!
– Эй, Билли, куда ты дел своего пса?
Однажды, пытаясь проникнуть в этот обособленный мирок, обитатели которого вечно что-то друг другу перепродавали, я попросил Блата сбыть кому-нибудь, мою дрессированную собаку. Минут на пять они приняли меня в свое сообщество, проорали наперебой массу дурацких историй про всяких собак, но потом правда выплыла наружу, и мне пришлось объявить им, что я пошутил.
– Да он у меня по злачным местам не ходит, – покорно подчиняясь их тону, ответил я. Они снисходительно посмеялись.
– А когда тебя вызовут в Лондон? – подмигнув приятелям, крикнул Блат. Он толкнул локтем своего соседа. – Ну-ка, спроси у него, Сэм, когда ему преподнесут работу в Лондоне!
Об этом они, конечно, тоже не забывали. Несколько месяцев назад я сказал им, немного предвосхищая события, что мне предлагают работу в Лондоне. Ну, и меня сначала очень обрадовало, что эта весть распространилась по «Новому пабу» со скоростью яростного лесного пожара. Потом-то я понял, как это опасно, да было поздно. И теперь вот они шпыняли меня дотлевающими головнями.
– Когда тебя вызовут в Лондон, Билли?
– Когда понадобится – вызовут, – ответил я. Они опять посмеялись.
– Вот ведь расхлебай! – поощрительно проорал Блат. – Нет, этот наш расхлебай, он всем расхлебаям расхлебай! – Я криво улыбнулся, не слишком польщенный этим титулом. Блат крикнул какому-то своему приятелю: – Ну как, Уолтер, ты договорился насчет цены? – И они вернулись к своим обычным, не понятным для чужаков разговорам.
Я прошел через Бар в Концертный зал, напоминающий новомодную солдатскую столовую с желтовато-коричневыми стенами и вычурными столиками, списанными за ненадобностью с шикарного океанского лайнера. Концерт уже начался, глухо постанывал клавиолин, и какой-то работяга-ирландец пел в микрофон, держа его, как пивную кружку, Призри на дом наш, молим Тебе, Господи! Официант Джонни бесшумно шнырял по залу, подняв металлический поднос высоко над головой, а толстые тетки за столиками с гнутыми ножками жрали орехи и заглатывали коктейли. Их мужья выпивали у длинной стойки, повернувшись спиной к сцене.
Там же, у стойки, собирались по субботам члены какого-то дурацкого «Братства Оленей», поджидая часа, когда наверху начнется их собрание. Они и сейчас там стояли – ехидные старики с худыми лицами, называющие друг друга братьями, – позванивая в карманах мелочью для каких-то своих штрафов. Эта стариковская шайка была по-своему не лучше банды Блата, так что я счел за благо неопределенно помахать им рукой и быстренько отвернуться.
Тем временем ирландского певца наградили жиденькими аплодисментами, и Джонни-официант крикнул: «Разрешите, господа, я приму ваши заказы перед следующим выступлением!» С подносом под мышкой и мелочью в пригоршне он привычно заскользил между столиками. А сзади меня раздался старческий голос:
– Так ты, стал'быть, здесь, парень?
Я оглянулся и увидел еще нескольких Оленей, ввалившихся сюда из Салона с кружками пива в руках. Среди них был и советник Граббери; на груди у него поблескивала цепь магистра их ложи, или как там они его величали. Он редко приходил в «Новый паб», а когда приходил, мне удавалось не попасться ему на глаза. Я не знал, как мне с ним держаться после нашей встречи у Страхтонской пустоши, и неопределенно улыбнулся.
– Этот достойный брат собирается устроить нам сегодня концерт? – неуклюже сострил один из Оленей, стоящий рядом с Граббери.
– Он пока еще только ученик, брат дьякон, – подмигнув мне, отозвался Граббери.
Практически все посетители «Нового паба» непременно почему-то подмигивали, прежде чем открыть рот. Подмигнул и брат дьякон.
– Ну, а вы, брат магистр, – вы, стал'быть, уже ученый? – спросил он.
– Я-то ученый, – ответил Граббери, – а вот некоторых учеников надо бы хорошенько поучить. – Он пристально посмотрел на меня, и я понял, что это меня, по его мнению, надо бы хорошенько поучить. И почему, интересно, я посчитал его в прошлый раз мудрым добряком? Тогда, впрочем, он еще, видимо, не знал про моя махинации с Почтовой книгой.
– А если вы уже не ученик, брат магистр, то скажите-ка мне пароль посвященного, – потребовал брат дьякон.
– Меня еще в учениках научили осторожности, – отпарировал Граббери. – Я его лучше напишу вам или скажу начальные слова.
Олени, по-моему, только так и разговаривали друг с другом. Дьякон и Граббери явно примерялись начать долгую шутливо-многозначительную перебранку об Оленьих паролях, но тут вмешался третий их брат:
– Собрание ложи еще не началось, братья, – предостерегающе сказал он.
– А теперь, господа, – послышался в потрескивающих динамиках голос Джонни-официанта, – перед вами выступят два замечательных парня – Боб и Гарри. Тише, господа! Боб и Гарри не поленились приехать к нам аж из Дайбери! – На низкую сцену поднялись два юнца с румянцем во все их приветливо-услужливые физии. Зазвучала пластинка, и юнцы принялись разыгрывать пантомиму на слова песни «Посиди со мной, девочка, за окошками стужа!». Они старательно изображали донжуана и застенчивую девушку – мне сразу же сделалось тошно от их пантомимы.
– Стал'быть, надо подняться наверх да и открыть собрание ложи, раз уж вы такой дотошный, брат, – сказал Граббери.
– А неученого ученика захватим? – спросил брат дьякон, шутливо сграбастав меня за плечо. – Ну-ка пойдем, парень, там у тебя и родственная душа, стал'быть, сыщется.
– Да нет, всесильное Братство присмотрит за ним и на расстоянии, – сказал Граббери.
Они подталкивали друг друга локтями и как ненормальные перемигивались. Мне стало еще тошней, и, буркнув им «Извините», я бочком, бочком отошел от них. А потом, надеясь хоть на время спрятаться от всех знакомых в Салоне, машинально открыл ближайшую ко мне дверь – и снова оказался в Баре. «Смотрите-ка, он опять к нам явился!» – прозвучал ликующий вопль, и я замер на месте, как жалкий кролик, парализованный взглядами скопища змей. И некуда мне было спрятаться от этих ядовито-змеиных взглядов. Я беспомощно осмотрелся и все же нашел, слава богу, человека, который не обращал на меня внимания, – это был оборванец, торгующий вразнос газетами.
Но стервятник Блат не оставил меня, конечно, в покое. Он радостно прокаркал:
– Эй, Билли, а вот как раз твоя газета! Дай-ка ему газету, Сэм!
– Не жадничай, Сэм, дай ему газету! – подхватил кто-то еще. – Это же БИЛЛИ-ВРАЛЬ!
– Да не нужна она ему, он сам издатель!
Все это повторялось чуть ли не каждую субботу. На мое несчастье, какой-то кретин редактор назвал свой поганый субботний листок, в котором печатались комиксы, «Билли-вралем», а дураки разносчики притаскивали его по субботам в паб – вместе с «Имперскими новостями» и «Боевым кличем».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Эй, Билли, куда ты дел своего пса?
Однажды, пытаясь проникнуть в этот обособленный мирок, обитатели которого вечно что-то друг другу перепродавали, я попросил Блата сбыть кому-нибудь, мою дрессированную собаку. Минут на пять они приняли меня в свое сообщество, проорали наперебой массу дурацких историй про всяких собак, но потом правда выплыла наружу, и мне пришлось объявить им, что я пошутил.
– Да он у меня по злачным местам не ходит, – покорно подчиняясь их тону, ответил я. Они снисходительно посмеялись.
– А когда тебя вызовут в Лондон? – подмигнув приятелям, крикнул Блат. Он толкнул локтем своего соседа. – Ну-ка, спроси у него, Сэм, когда ему преподнесут работу в Лондоне!
Об этом они, конечно, тоже не забывали. Несколько месяцев назад я сказал им, немного предвосхищая события, что мне предлагают работу в Лондоне. Ну, и меня сначала очень обрадовало, что эта весть распространилась по «Новому пабу» со скоростью яростного лесного пожара. Потом-то я понял, как это опасно, да было поздно. И теперь вот они шпыняли меня дотлевающими головнями.
– Когда тебя вызовут в Лондон, Билли?
– Когда понадобится – вызовут, – ответил я. Они опять посмеялись.
– Вот ведь расхлебай! – поощрительно проорал Блат. – Нет, этот наш расхлебай, он всем расхлебаям расхлебай! – Я криво улыбнулся, не слишком польщенный этим титулом. Блат крикнул какому-то своему приятелю: – Ну как, Уолтер, ты договорился насчет цены? – И они вернулись к своим обычным, не понятным для чужаков разговорам.
Я прошел через Бар в Концертный зал, напоминающий новомодную солдатскую столовую с желтовато-коричневыми стенами и вычурными столиками, списанными за ненадобностью с шикарного океанского лайнера. Концерт уже начался, глухо постанывал клавиолин, и какой-то работяга-ирландец пел в микрофон, держа его, как пивную кружку, Призри на дом наш, молим Тебе, Господи! Официант Джонни бесшумно шнырял по залу, подняв металлический поднос высоко над головой, а толстые тетки за столиками с гнутыми ножками жрали орехи и заглатывали коктейли. Их мужья выпивали у длинной стойки, повернувшись спиной к сцене.
Там же, у стойки, собирались по субботам члены какого-то дурацкого «Братства Оленей», поджидая часа, когда наверху начнется их собрание. Они и сейчас там стояли – ехидные старики с худыми лицами, называющие друг друга братьями, – позванивая в карманах мелочью для каких-то своих штрафов. Эта стариковская шайка была по-своему не лучше банды Блата, так что я счел за благо неопределенно помахать им рукой и быстренько отвернуться.
Тем временем ирландского певца наградили жиденькими аплодисментами, и Джонни-официант крикнул: «Разрешите, господа, я приму ваши заказы перед следующим выступлением!» С подносом под мышкой и мелочью в пригоршне он привычно заскользил между столиками. А сзади меня раздался старческий голос:
– Так ты, стал'быть, здесь, парень?
Я оглянулся и увидел еще нескольких Оленей, ввалившихся сюда из Салона с кружками пива в руках. Среди них был и советник Граббери; на груди у него поблескивала цепь магистра их ложи, или как там они его величали. Он редко приходил в «Новый паб», а когда приходил, мне удавалось не попасться ему на глаза. Я не знал, как мне с ним держаться после нашей встречи у Страхтонской пустоши, и неопределенно улыбнулся.
– Этот достойный брат собирается устроить нам сегодня концерт? – неуклюже сострил один из Оленей, стоящий рядом с Граббери.
– Он пока еще только ученик, брат дьякон, – подмигнув мне, отозвался Граббери.
Практически все посетители «Нового паба» непременно почему-то подмигивали, прежде чем открыть рот. Подмигнул и брат дьякон.
– Ну, а вы, брат магистр, – вы, стал'быть, уже ученый? – спросил он.
– Я-то ученый, – ответил Граббери, – а вот некоторых учеников надо бы хорошенько поучить. – Он пристально посмотрел на меня, и я понял, что это меня, по его мнению, надо бы хорошенько поучить. И почему, интересно, я посчитал его в прошлый раз мудрым добряком? Тогда, впрочем, он еще, видимо, не знал про моя махинации с Почтовой книгой.
– А если вы уже не ученик, брат магистр, то скажите-ка мне пароль посвященного, – потребовал брат дьякон.
– Меня еще в учениках научили осторожности, – отпарировал Граббери. – Я его лучше напишу вам или скажу начальные слова.
Олени, по-моему, только так и разговаривали друг с другом. Дьякон и Граббери явно примерялись начать долгую шутливо-многозначительную перебранку об Оленьих паролях, но тут вмешался третий их брат:
– Собрание ложи еще не началось, братья, – предостерегающе сказал он.
– А теперь, господа, – послышался в потрескивающих динамиках голос Джонни-официанта, – перед вами выступят два замечательных парня – Боб и Гарри. Тише, господа! Боб и Гарри не поленились приехать к нам аж из Дайбери! – На низкую сцену поднялись два юнца с румянцем во все их приветливо-услужливые физии. Зазвучала пластинка, и юнцы принялись разыгрывать пантомиму на слова песни «Посиди со мной, девочка, за окошками стужа!». Они старательно изображали донжуана и застенчивую девушку – мне сразу же сделалось тошно от их пантомимы.
– Стал'быть, надо подняться наверх да и открыть собрание ложи, раз уж вы такой дотошный, брат, – сказал Граббери.
– А неученого ученика захватим? – спросил брат дьякон, шутливо сграбастав меня за плечо. – Ну-ка пойдем, парень, там у тебя и родственная душа, стал'быть, сыщется.
– Да нет, всесильное Братство присмотрит за ним и на расстоянии, – сказал Граббери.
Они подталкивали друг друга локтями и как ненормальные перемигивались. Мне стало еще тошней, и, буркнув им «Извините», я бочком, бочком отошел от них. А потом, надеясь хоть на время спрятаться от всех знакомых в Салоне, машинально открыл ближайшую ко мне дверь – и снова оказался в Баре. «Смотрите-ка, он опять к нам явился!» – прозвучал ликующий вопль, и я замер на месте, как жалкий кролик, парализованный взглядами скопища змей. И некуда мне было спрятаться от этих ядовито-змеиных взглядов. Я беспомощно осмотрелся и все же нашел, слава богу, человека, который не обращал на меня внимания, – это был оборванец, торгующий вразнос газетами.
Но стервятник Блат не оставил меня, конечно, в покое. Он радостно прокаркал:
– Эй, Билли, а вот как раз твоя газета! Дай-ка ему газету, Сэм!
– Не жадничай, Сэм, дай ему газету! – подхватил кто-то еще. – Это же БИЛЛИ-ВРАЛЬ!
– Да не нужна она ему, он сам издатель!
Все это повторялось чуть ли не каждую субботу. На мое несчастье, какой-то кретин редактор назвал свой поганый субботний листок, в котором печатались комиксы, «Билли-вралем», а дураки разносчики притаскивали его по субботам в паб – вместе с «Имперскими новостями» и «Боевым кличем».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52