— Говорит, ищет Шайну, — ответил один из налетчиков.
— Точно, Шайна говорила, что познакомилась… — откликнулась старуха за соседним столом и вдруг оборвала себя: — Йалка, пойди позови ее.
Женщина, штопавшая одежду, отложила свою работу и, нехотя поднявшись, побрела к двери в углу комнаты. Она вышла, оставив дверь приоткрытой; я слышала стук ее башмаков — похоже, она поднималась по лестнице. Тем временем взгляды уже всех присутствовавших обратились на меня, и я бы не сказала, что в них читалось особое дружелюбие. Я к ним, впрочем, тоже не чувствовала большой симпатии.
Воры, попрошайки, грабители… Впервые я видела обитателей городского дна так близко и в таком количестве, и презрение к их образу жизни смешивалось у меня с чисто физическим отвращением к этой грязной дыре. И ведь подумать только — эти обитатели смрадных подвальных нор тоже считаются горожанами и кичливо задирают нос перед «неотесанной деревенщиной» — крестьянами, живущими на свежем воздухе и добывающими пропитание честным трудом! Подумав о своих родителях из крестьянского сословия, я вспомнила и об отчиме — хорошо, однако, что эта публика не знала, кто он. Наверняка много им подобных прошло через его руки…
Йалка долго не возвращалась, и мне становилось все более неуютно. Один из приведших меня рассказал историю нашего знакомства; некоторые встретили ее одобрительными смешками, другие по-прежнему смотрели угрюмо. Кто-то спросил, как меня зовут.
— Эрнийа, — ответила я, вовремя сообразив, что мое подлинное имя им знать необязательно. Шайна его, конечно, знает, но одно дело она, а другое — вся эта компания скопом.
Наконец хлопнула дверь и вернулась Йалка, а с нею и моя недавняя знакомая, зевающая во весь рот. На Шайне был все тот же наряд — возможно, то была ее единственная одежда, по крайней мере в это время года.
— Привет, — сказала она, не удивившись. — Тебя прихватили эти ребята или проблема посерьезнее?
— Она чуть не проткнула меня шпагой, — сообщил один из грабителей.
— Ты мог оказаться в высокородной компании, — ухмыльнулась Шайна, но, перехватив мой взгляд, смекнула, что не стоит публично развивать тему. — Идем, подруга, расскажешь, что случилось.
Я последовала за ней по каким-то темным коридорам и шатким лестницам, оказавшись в итоге в небольшой каморке, вся меблировка которой состояла из кровати (поверх тощего матраса валялось скомканное лоскутное одеяло; простыней не было), трехногой табуретки, ящика, заменявшего стол, и какого-то хлама в углу; на стене, впрочем, висела пятиструнная гайала. Все это озарял тусклый свет коптилки. Вопреки моему ожиданию, в каморке было довольно тепло.
— Можешь снять плащ, — сказала Шайна и указала на торчавший из стены ржавый гвоздь. После короткого колебания я так и сделала; вешая плащ, я чувствовала любопытный взгляд Шайны всей поверхностью крыльев. Я поспешила повернуться и оседлать табурет. Хозяйка каморки уже сидела на кровати.
Мой рассказ не занял много времени.
— Кто-то, выходит, все же усек, кто ты, и настучал, — резюмировала Шайна. — Вернее всего, хозяин той дыры, где ты остановилась. Я знаю этого стремного йитла, скользкий тип… И ты правильно сделала, что не назвалась нашим. Конечно, стучать на своих — это западло, за такое мигом на перо поставят… Но ты все-таки не из нашего города, да и по сословию не наша, а штука есть штука. К тому же выдавшему опасного преступника дают амнистию за собственные дела… Ну да ладно. Что делать думаешь?
— Выбираться из города, конечно.
— Это верно, но, если сейчас подымется большой шухер, придется какое-то время переждать.
— Ну правильно, сначала нужно вытащить Йарре!
— Это еще кто?
— Мой тйорл.
— Брось, подруга, что в полицию попало, то пропало. Нового купишь, у тебя ж, я вижу, кошель не пустой.
— Йарре — это не просто тйорл! Это мой друг!
— Ха, ну вообще-то ты права, конечно, в этом гадском мире только тйорлу и можно доверять… Ладно, есть у меня знакомый тйорлокрад, попробую его подбить на это дело, хотя не обещаю. И, конечно, тебе придется заплатить ему за работу. Но вывести вас обоих из города… хм. Сложно, подруга. Куда сложнее, чем тебя одну.
— Шайна, ну придумай что-нибудь… — Я вдруг поймала себя на том, что готова ее умолять. И куда только делось мое «достоинство сословия»?
— А потом куда думаешь податься? — спросила она.
— В Лланкеру.
— Чего?! Подруга, ты с крыши упала?
— Было дело, — усмехнулась я.
— Оно и видно! Лезть в самое змеиное гнездо, когда на тебя идет облава!
— Но мне очень нужно туда попасть! Я хочу встретиться с пришельцами.
— Час от часу не легче! Вся провинция в страхе трясется, а ты сама на рожон прешь! Эти-то тебе зачем сдались?
— Чтобы… Слушай, Шайна, неужели тебе самой не интересно? Ведь пришельцы со звезд!
— Интересно… — пробурчала она. — Северным туземцам, может, тоже было интересно, когда первые корабли приплыли. А их в цепи и на плантации…
— Пока что пришельцы никому зла не сделали.
— Во-первых, может, мы просто об этом еще не знаем, а во-вторых, те моряки тоже сначала вождей задабривали да стекляшки на серебро меняли.
— Нельзя же во всем видеть одно плохое!
— Ох, подруга, пожила бы ты с мое…
— Ты всего лет на пять меня старше, — уязвленно ответила я.
— Да, но ты небось не в трущобах родилась… Слово за слово, она рассказала мне о своей жизни, а я ей о своей, утаив, впрочем, профессию отчима, а также самые неприятные воспоминания и самые заветные мечты. Не знаю, как много утаила Шайна, но, уж наверное, рассказала не все, потому что иногда она замолкала, мрачнея лицом, и досадливо махала рукой. Однако и рассказанного хватило для того, чтобы мои школьные проблемы показались мне мелкой неприятностью. Я росла в прекрасном доме, среди мудрых книг, окруженная заботой и вниманием; Шайне с первых же лет жизни приходилось терпеть голод, брань и побои вечно пьяной матери (отца не было), а также издевательства старших детей, которые, получив свою порцию зуботычин от взрослых, были рады сорвать злость на ком-то еще более беззащитном, чем они сами. Чтобы добыть хоть какую-то еду, ей приходилось рыться в отбросах и попрошайничать; зимой мать нередко выгоняла ее на улицу босиком, и не потому даже, что нельзя было раздобыть хоть самые плохонькие башмачки, а просто рассчитывая, что так Шайне подадут больше.
С девяти лет она начала воровать, чтобы подняться на более высокую ступень трущобной иерархии; несколько раз ее ловили, били до полусмерти, но, так как она была еще слишком мала для тюрьмы, отпускали. Период с 12 до 13 лет она назвала самым счастливым временем своего детства: она как раз отлеживалась после очередных побоев, когда в их доме поселился спившийся мелкий чиновник в отставке — ему платили пенсию, и по трущобным меркам он был аристократом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177