прилично обставить квартиру, по моде одеться, отдохнуть на юге... А во что обходятся застольные встречи с друзьями для того, кто пьет литрами?! Но вот совсем недавно он поменял разбитую «Волгу» на «Жигули». Впрочем, Пряников мог заломить за свою развалюху столько же, сколько стоят новые «Жигули»... Но это уже, как говорят, дело третье.
— Богдан Андреевич, давайте вернемся к сегодняшнему дню. Чем вы занимались после посещения пенсионерки-девятиклассницы? — старался Иван Иванович направить разговор в нужное для него русло.
— Подались ко мне в гараж,— рассказывал Лазня.— Эта дуреха Валька устала от выкрутасов своего папаши. Однажды в сердцах сказала: «Выпивохи — люди потерянные, от них один вред и разорение. Неисправимых надо расстреливать». Так наш Петенька разыгрывает из себя перед ней трезвенника. Вешает девчонке лапшу на уши, но душа-то у Пети своего требует. А как пропустит три-четыре стакана под хорошую закусь, его и тянет на
подвиги: «Отвези к Крошке». Если нет ничего более подходящего, он по пьяному делу всегда к ней.
— Кто такая? — поинтересовался Иван Иванович.
— Фамилии не знаю. Зовут Анкой, дразнят Крошкой. Массажистка из салона красоты. Живет на Набережной, в высотном доме, семнадцатиэтажке. Квартира шестьдесят четвертая.
Память мгновенно оживила беседу с Генераловой: «Набережная, 20, квартира 64. Тюльпанов Александр Васильевич...» Закадычный друг Екатерины Ильиничны...
— Тюльпанова? Алевтина Кузьминична? Лазня пожал широкими плечами.
— Может, и Алевтина, но все ее зовут Анкой. Такая шмакодявочка. Кожа да кости, но Петенька давно с нею хороводится.
Неприятная новость. Чему удивляться? Свято место пусто не бывает. Не исключено, что Тюльпанову такой вариант вполне устраивает. Если Генералова не делает секрета из своих отношений с Тюльпановым, то ее лучшая подруга, Алевтина, не может об этом не знать. Но мирится. Значит, есть какая-то причина.
В памяти розыскника отложился и такой факт: «Пети едет к Алевтине Кузьминичне, когда ему заблагорассудится». Обычно после солидной выпивки, ближе к ночи. И она принимает его безотказно. А где же в это время ее муж, доцент кафедры профессора Генералова — товарищ Тюльпанов? Неужели и он... мирится? «Ничего себе семейка!» — подивился Иван Иванович. Но тут ему в голо-' ву пришла другая догадка: «А может, они живут на разных квартирах?.,» Но тогда как объяснить их ежедневные трогательные встречи у салона красоты в 18.15? За-гад-ка... Ивану Ивановичу стало обидно за Генералову. После ее слов «Я ни разу не пожалела, что вышла замуж за Генералюва» он было поверил, что у Екатерины Ильиничны с Тюльпановым какая-то особая дружба. Не банальная связь; а нечто возвышенное. Но все, видимо, гораздо проще.
Он хотел верить людям, был убежден, что человек, творящий добро или зло, делает это прежде всего в угоду самому себе. Такая уж потребность души: делать людям хорошее или, наоборот, злое. Да, видать, попадал Орач со своей доверчивостью впросак. Жизнь его секла. В те моменты он каялся и божился, что больше ни-ни... Но проходило время, и он опять начинал с того же, с веры во все хорошее. Таково уж свойство его души.
«Эх, Екатерина Ильинична, дорогой вы мой человек...»
— Как же вы сегодня искали талоны на бензин? Вы же вышли из дому после десяти,— рассердился он на Лазню.
Перед домом на площадке Иван Иванович увидел «жигуленок» бежевого цвета. Номера отсюда не рассмотришь — его перекрывала другая машина — «Москвич» красного цвета. Лазня уловил смену настроения у милиционера и помрачнел. Не сразу собрался с мыслями.
— Вначале я в гараж, надо было после вчерашней пьянки навести порядок. По дороге зашел на участок, поинтересовался, что делают мои ребята в забое. Смена отпалила, убирала породу, начинала обуривать. Значит, могут обойтись без меня. Навел порядок в гараже. Часок покимарил. Надо было разягаться талонами на бензин, чего доброго, Петя к вечеру опять что-нибудь затеет. Словом, выехал,-рассказывал Лазня.— Голова с похмелки — будто в ней сорок перфораторов обуривают забой. Останавливает какой-то шкет с бородкой, подвези, мол, плачу натурой. И показывает бутылку.
— Откуда он ее вынул? — потребовал уточнения Иван Иванович.— В кармане она у него была? В портфеле?..
— Достал из с-умки.
— Что за сумка?
— Такая черная, модняцкая... На обрезок стойки смахивает. На молнии, с длинными ручками. Можно в руках нести, а хочешь — на плечо надень.
— Где он тебя остановил?
Иван Иванович не верил в случайность встречи Лазни с бородатым. Можно предположить, что бородатый всех своих секретов перед дружком не раскрывал: «Отвезешь — привезешь, а свое — получишь». Случайного человека для ограбления магазина не возьмут. Нужен «свой в доску», которому можно довериться и который при случае будет помалкивать. Ответ Лазни нужен был Орачу для того, чтобы позже уличить его во лжи.
— Да за переездом, что ведет от металлургического вавода на Пролетарку.
Пролетарка — один из рабочих районов индустриального города, именно при въезде в этот район и находится мебель-вый магазин «Акация». У переезда сходятся три магистрали, две из них, минуя центр, выводят за город: одна — на юг, в сторону Мариуполя, вторая на восток, к Ростову-на-Дону, на Ворошиловград. Этот переезд давно стал темой для анекдотов. Лет двадцать в планах благоустройства
города на его месте числится путепровод, да все руки не доходят у горсовета, уж слишком много неудобств сулит такое строительство городу, оно надолго отсечет от центра огромный промышленный район, где кроме заводов, шахт и автотранспортных предприятий находится еще и центральное городское кладбище. А объезжать — за тридевять земель. Вот и откладывают строительство путепровода до лучших времен.
Словом, заводской переезд — проклятое место для водителей. Снует по нему туда-сюда маневровый паровозишко с металлоломом для мартенов, собирая до сотни машин с той и другой сторопы. Но поймать на переезде попутную машину легче всего.
— Каков из себя этот пассажир?
— Приметы, что ли? В спортивной куртке. Коричневатая, на рукавах по три полоски: белая, синяя, красная. В вязаной шапочке. Бородатенький... На инженера из НИИ смахивает.
— Почему именно из НИИ?
— Да так... Тощенький. При зарплате в сто десять он, поди, по утрам еще и вокруг ставка бегает. Глазки проворные, как у мазурика-карманника, который садится при давке в трамвай.
— Он тебе что, и адрес свой назвал? Почем знаешь, что бегает именно вокруг ставка? Не всюду же ставки.
— Я-то живу рядом со ставком... Идешь на работу в первую, особенно летом или после ночной, они бегают. Улыбнешься: «Вам бы, ребятки, лопату или отбойный молоток: За месяц-два все бы лишнее растрясли».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Богдан Андреевич, давайте вернемся к сегодняшнему дню. Чем вы занимались после посещения пенсионерки-девятиклассницы? — старался Иван Иванович направить разговор в нужное для него русло.
— Подались ко мне в гараж,— рассказывал Лазня.— Эта дуреха Валька устала от выкрутасов своего папаши. Однажды в сердцах сказала: «Выпивохи — люди потерянные, от них один вред и разорение. Неисправимых надо расстреливать». Так наш Петенька разыгрывает из себя перед ней трезвенника. Вешает девчонке лапшу на уши, но душа-то у Пети своего требует. А как пропустит три-четыре стакана под хорошую закусь, его и тянет на
подвиги: «Отвези к Крошке». Если нет ничего более подходящего, он по пьяному делу всегда к ней.
— Кто такая? — поинтересовался Иван Иванович.
— Фамилии не знаю. Зовут Анкой, дразнят Крошкой. Массажистка из салона красоты. Живет на Набережной, в высотном доме, семнадцатиэтажке. Квартира шестьдесят четвертая.
Память мгновенно оживила беседу с Генераловой: «Набережная, 20, квартира 64. Тюльпанов Александр Васильевич...» Закадычный друг Екатерины Ильиничны...
— Тюльпанова? Алевтина Кузьминична? Лазня пожал широкими плечами.
— Может, и Алевтина, но все ее зовут Анкой. Такая шмакодявочка. Кожа да кости, но Петенька давно с нею хороводится.
Неприятная новость. Чему удивляться? Свято место пусто не бывает. Не исключено, что Тюльпанову такой вариант вполне устраивает. Если Генералова не делает секрета из своих отношений с Тюльпановым, то ее лучшая подруга, Алевтина, не может об этом не знать. Но мирится. Значит, есть какая-то причина.
В памяти розыскника отложился и такой факт: «Пети едет к Алевтине Кузьминичне, когда ему заблагорассудится». Обычно после солидной выпивки, ближе к ночи. И она принимает его безотказно. А где же в это время ее муж, доцент кафедры профессора Генералова — товарищ Тюльпанов? Неужели и он... мирится? «Ничего себе семейка!» — подивился Иван Иванович. Но тут ему в голо-' ву пришла другая догадка: «А может, они живут на разных квартирах?.,» Но тогда как объяснить их ежедневные трогательные встречи у салона красоты в 18.15? За-гад-ка... Ивану Ивановичу стало обидно за Генералову. После ее слов «Я ни разу не пожалела, что вышла замуж за Генералюва» он было поверил, что у Екатерины Ильиничны с Тюльпановым какая-то особая дружба. Не банальная связь; а нечто возвышенное. Но все, видимо, гораздо проще.
Он хотел верить людям, был убежден, что человек, творящий добро или зло, делает это прежде всего в угоду самому себе. Такая уж потребность души: делать людям хорошее или, наоборот, злое. Да, видать, попадал Орач со своей доверчивостью впросак. Жизнь его секла. В те моменты он каялся и божился, что больше ни-ни... Но проходило время, и он опять начинал с того же, с веры во все хорошее. Таково уж свойство его души.
«Эх, Екатерина Ильинична, дорогой вы мой человек...»
— Как же вы сегодня искали талоны на бензин? Вы же вышли из дому после десяти,— рассердился он на Лазню.
Перед домом на площадке Иван Иванович увидел «жигуленок» бежевого цвета. Номера отсюда не рассмотришь — его перекрывала другая машина — «Москвич» красного цвета. Лазня уловил смену настроения у милиционера и помрачнел. Не сразу собрался с мыслями.
— Вначале я в гараж, надо было после вчерашней пьянки навести порядок. По дороге зашел на участок, поинтересовался, что делают мои ребята в забое. Смена отпалила, убирала породу, начинала обуривать. Значит, могут обойтись без меня. Навел порядок в гараже. Часок покимарил. Надо было разягаться талонами на бензин, чего доброго, Петя к вечеру опять что-нибудь затеет. Словом, выехал,-рассказывал Лазня.— Голова с похмелки — будто в ней сорок перфораторов обуривают забой. Останавливает какой-то шкет с бородкой, подвези, мол, плачу натурой. И показывает бутылку.
— Откуда он ее вынул? — потребовал уточнения Иван Иванович.— В кармане она у него была? В портфеле?..
— Достал из с-умки.
— Что за сумка?
— Такая черная, модняцкая... На обрезок стойки смахивает. На молнии, с длинными ручками. Можно в руках нести, а хочешь — на плечо надень.
— Где он тебя остановил?
Иван Иванович не верил в случайность встречи Лазни с бородатым. Можно предположить, что бородатый всех своих секретов перед дружком не раскрывал: «Отвезешь — привезешь, а свое — получишь». Случайного человека для ограбления магазина не возьмут. Нужен «свой в доску», которому можно довериться и который при случае будет помалкивать. Ответ Лазни нужен был Орачу для того, чтобы позже уличить его во лжи.
— Да за переездом, что ведет от металлургического вавода на Пролетарку.
Пролетарка — один из рабочих районов индустриального города, именно при въезде в этот район и находится мебель-вый магазин «Акация». У переезда сходятся три магистрали, две из них, минуя центр, выводят за город: одна — на юг, в сторону Мариуполя, вторая на восток, к Ростову-на-Дону, на Ворошиловград. Этот переезд давно стал темой для анекдотов. Лет двадцать в планах благоустройства
города на его месте числится путепровод, да все руки не доходят у горсовета, уж слишком много неудобств сулит такое строительство городу, оно надолго отсечет от центра огромный промышленный район, где кроме заводов, шахт и автотранспортных предприятий находится еще и центральное городское кладбище. А объезжать — за тридевять земель. Вот и откладывают строительство путепровода до лучших времен.
Словом, заводской переезд — проклятое место для водителей. Снует по нему туда-сюда маневровый паровозишко с металлоломом для мартенов, собирая до сотни машин с той и другой сторопы. Но поймать на переезде попутную машину легче всего.
— Каков из себя этот пассажир?
— Приметы, что ли? В спортивной куртке. Коричневатая, на рукавах по три полоски: белая, синяя, красная. В вязаной шапочке. Бородатенький... На инженера из НИИ смахивает.
— Почему именно из НИИ?
— Да так... Тощенький. При зарплате в сто десять он, поди, по утрам еще и вокруг ставка бегает. Глазки проворные, как у мазурика-карманника, который садится при давке в трамвай.
— Он тебе что, и адрес свой назвал? Почем знаешь, что бегает именно вокруг ставка? Не всюду же ставки.
— Я-то живу рядом со ставком... Идешь на работу в первую, особенно летом или после ночной, они бегают. Улыбнешься: «Вам бы, ребятки, лопату или отбойный молоток: За месяц-два все бы лишнее растрясли».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102