— Со стажем. Шестнадцатый год. Жену похоронил пять лет тому назад. Статистика утверждает, что женщины живут в среднем па восемь лет дольше мужчин, в Белоруссии даже на двенадцать. И хотя моя жена белоруска, но...— он выразительно пожал подвижными, худыми плечами,— нет правил без исключений. Есть у меня сын Петр. Есть чудесная невестка Настя. Двое внуков. Но они живут на другом конце города, так что в гости к старику наведываются раз в месяц. Помочь по хозяйству. А в остальное время общаемся с помощью телефона. Нетрудно догадаться, что я мечтаю о видеотелефоне. А пока единственным моим другом, моей привязанностью является Умка,— он погла-
дил длинным пальцем за ухом собачонки и та, вскинувшая было голову, услыхав свое имя, вновь присмирела.— Живем по строгому расписанию: утром у нас первый моцион, затем в два часа дня, ну и вечерний променад уже после программы «Время».
Новгородский был словоохотлив, как все одинокие старые люди, истосковавшиеся по общению, но не надоедлив. Может, потому, что относился к своей судьбе с легкой иронией древних стоиков, никого ею не обременял, особого внимания к своим нуждам не требовал. Словно ака-. ция при дороге поздней осенью, когда у нее пожелтели листья. Никто их по собирает, как кленовые, и любимым не дарит. Увы, у человека одна жизнь, и надобно ее прожить... Как прожить — все мы знаем со школьных времен. Знаем, да не все живем но классическим канонам порядочности, милосердия и трудолюбия. И свидетельство тому — раскрытые и нераскрытые преступления.
Иван Иванович, внимательно слушавший старого учителя, невольно подумал, что рассказ о жене и сыне Арселтий Илларионович мог бы и опустить. Но тот заговорил о собачонке, о прогулке, и майор милиции понял — учитель привык к обстоятельности и сейчас обосновывает необходимость прогулок именно в 14.00.
— Мой Умка — мальчик шустрый. Пока я спускался с пятого этажа, он успел выбежать на улицу. Отметился возле угла своего дома, побежал к столовой... Прошу великодушно извинить за подробности,— обратился старик к Ивану Ивановичу,— по в них — завязка. Возле столон» вой, на небольшой площадочке, стояла машина серого цвета... Мышиного. Умка почему-то облюбовал переднее левое колесо. Передняя дверца была открыта, и шофер сидел, опустив левую ногу на землю. Ему было лет сорок с хвостиком. Желчного вида. Хмурый и весь какой-то недобрый, кожа на лбу необычная, болезненно сухая. Он кого-то ждал, смотрел в сторону Октябрьской улицы. Это та, по которой проходят трамваи,— пояснил учитель по давней привычке.
Иван Иванович слушал внимательно, не перебивая. Собеседник, как говорится, выходил «на главную магистраль», и тут важно было пе упустить ни одной, на первый взгляд, даже несущественной детали. Впрочем, несущественных деталей в деле розыска и следствия не бывает.
— Поняв намерения Умки, облюбовавшего колесо, я было шикнул, но собачонка на меня не обратила внимания.
И тут выскакивает из машины владелец с тяжелым молотком в руке — какое варварство! — и открывает охоту на провинившуюся собачопку. Запустил, как бумеранг. Слава богу, не попал. Умка отскочил в сторону, потом пронзительно залаял. Я и по знал, что он способен так неистово защищаться. Взял я Умку па руки, и правильно сделал: молодой человек, подобрав молоток, замахнулся на пас. Я начал было извиняться за Умку, но молодой человек не принял наших извинений, наговорил всяких гадостей. Гипертоником обозвал. Отвечаю: «Молодой человек, у меня давление юноши: сто двадцать на восемьдесят». А он: «Топай на полусогнутых». Уж эта современная молодежь! — Голос у старого учителя заскрипел, стал суровым.
— Современная молодежь тут ни при чем,— не согласился с ним Иван Иванович.— Вы же сказали, что этому невежде — за сорог;. Далеко по комсомольский возраст.
— Нет, не говорите,— с энтузиазмом возразил Арсеп-тий Илларионович,— в мое время...— он оценивающе посмотрел на Ивана Ивановича, определяя, видимо, сколько ему лет: — ив ваше тоже, невест «клевыми чувихами» не величали, на троллейбусных остановках в присутствии посторонних пьяно не целовались.
— Арсентий Илларионович,— заметил Иван Иванович,— во времена вашей юности и троллейбусов-то еще не было. Научно-техническая революция — это не только сверхзвуковые скорости, цветной телевизор и конвейерное производство бройлеров, но и переосмысление некоторых моральных ценностей. Покаюсь, мы с будущей женой бегали целоваться на железнодорожный вокзал, перед отправкой очередного поезда... А теперь можно сэкономить время: в парке, на скамеечке двое целуются, прохожие делают вид, будто не замечают.
— И вас это не возмущает?
— Сказать, что оставляет равнодушным, не могу.
— Нет-нет, я с этим по согласен,— бубнил старый учитель.— Уверен, что и у вас заскребло бы на душе, если б вы увидели свою дочь, лобызающуюся на виду у всех с каким-нибудь типом.
Тема древни»: отцы и дети.Дочери Ивана Ивановича Иришке — восемнадцатый. Отец видел однажды вечером случайно, как она целовалась... Ну, не «с каким-то типом», а со своим знакомым, студентом политехнического. Он на два курса старше ее —
она на первом. И стало отцу тогда горько и обидно. Обидно не за дочь, а за самого себя. Он в тот момент вдруг почувствовал себя стариком, у которого все уже позади. Сыну — двадцать восьмой; привел бы он в дом молодую женщину и сказал бы: «Моя». И обрадовался бы Иван Иванович: «Нет переводу нашему роду!» А вот дочь... Тогда ему хотелось закричать на весь дом, на всю улицу: «Спасите, люди добрые! Уводят со двора!»
— Заскребло бы,— признался он старому учителю.— Но не слишком ли мы придираемся к молодежи?
— А вы ее защищаете! — вскипел учитель.
— Я — милиционер,— признался Иван Иванович.— Я лишь констатирую факты и оцениваю их с точки зрения правонарушения. Официальных запретов па поцелуи в дневное время в парке, да и па троллейбусной остановке, Нет. Как нет запретов на длинные мужские прически, па сногсшибательные юбки с разрезом до бедра и прочие атрибуты современной моды. Но мы с вами, Арсентий Илларионович, отвлеклись. Шофер, с которым не нашла контакта ваша собачка, видимо, из тех, кто уже побывал в местах не столь отдаленных. Если перевести на нормальный язык то, что он вам сказал, это прозвучало бы так: «Старик, чеши отсюда и побыстрее».
— И вы их еще защищаете! — продолжал возмущаться Новгородский.
— Арсентий Илларионович, «их» я не защищаю, «их» я разыскиваю. По вы мне подбросили одну важную деталь: водитель серых «Жигулей» имел, видимо, в прошлом какое-то отношение к преступному миру.
— Нет-нет, прошу понять меня правильно,— запротестовал старый учитель,— я не говорил: «Жигули». Это Степан Емельянович так растолковал мои слова,— кивнул он в сторону смутившегося участкового инспектора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
дил длинным пальцем за ухом собачонки и та, вскинувшая было голову, услыхав свое имя, вновь присмирела.— Живем по строгому расписанию: утром у нас первый моцион, затем в два часа дня, ну и вечерний променад уже после программы «Время».
Новгородский был словоохотлив, как все одинокие старые люди, истосковавшиеся по общению, но не надоедлив. Может, потому, что относился к своей судьбе с легкой иронией древних стоиков, никого ею не обременял, особого внимания к своим нуждам не требовал. Словно ака-. ция при дороге поздней осенью, когда у нее пожелтели листья. Никто их по собирает, как кленовые, и любимым не дарит. Увы, у человека одна жизнь, и надобно ее прожить... Как прожить — все мы знаем со школьных времен. Знаем, да не все живем но классическим канонам порядочности, милосердия и трудолюбия. И свидетельство тому — раскрытые и нераскрытые преступления.
Иван Иванович, внимательно слушавший старого учителя, невольно подумал, что рассказ о жене и сыне Арселтий Илларионович мог бы и опустить. Но тот заговорил о собачонке, о прогулке, и майор милиции понял — учитель привык к обстоятельности и сейчас обосновывает необходимость прогулок именно в 14.00.
— Мой Умка — мальчик шустрый. Пока я спускался с пятого этажа, он успел выбежать на улицу. Отметился возле угла своего дома, побежал к столовой... Прошу великодушно извинить за подробности,— обратился старик к Ивану Ивановичу,— по в них — завязка. Возле столон» вой, на небольшой площадочке, стояла машина серого цвета... Мышиного. Умка почему-то облюбовал переднее левое колесо. Передняя дверца была открыта, и шофер сидел, опустив левую ногу на землю. Ему было лет сорок с хвостиком. Желчного вида. Хмурый и весь какой-то недобрый, кожа на лбу необычная, болезненно сухая. Он кого-то ждал, смотрел в сторону Октябрьской улицы. Это та, по которой проходят трамваи,— пояснил учитель по давней привычке.
Иван Иванович слушал внимательно, не перебивая. Собеседник, как говорится, выходил «на главную магистраль», и тут важно было пе упустить ни одной, на первый взгляд, даже несущественной детали. Впрочем, несущественных деталей в деле розыска и следствия не бывает.
— Поняв намерения Умки, облюбовавшего колесо, я было шикнул, но собачонка на меня не обратила внимания.
И тут выскакивает из машины владелец с тяжелым молотком в руке — какое варварство! — и открывает охоту на провинившуюся собачопку. Запустил, как бумеранг. Слава богу, не попал. Умка отскочил в сторону, потом пронзительно залаял. Я и по знал, что он способен так неистово защищаться. Взял я Умку па руки, и правильно сделал: молодой человек, подобрав молоток, замахнулся на пас. Я начал было извиняться за Умку, но молодой человек не принял наших извинений, наговорил всяких гадостей. Гипертоником обозвал. Отвечаю: «Молодой человек, у меня давление юноши: сто двадцать на восемьдесят». А он: «Топай на полусогнутых». Уж эта современная молодежь! — Голос у старого учителя заскрипел, стал суровым.
— Современная молодежь тут ни при чем,— не согласился с ним Иван Иванович.— Вы же сказали, что этому невежде — за сорог;. Далеко по комсомольский возраст.
— Нет, не говорите,— с энтузиазмом возразил Арсеп-тий Илларионович,— в мое время...— он оценивающе посмотрел на Ивана Ивановича, определяя, видимо, сколько ему лет: — ив ваше тоже, невест «клевыми чувихами» не величали, на троллейбусных остановках в присутствии посторонних пьяно не целовались.
— Арсентий Илларионович,— заметил Иван Иванович,— во времена вашей юности и троллейбусов-то еще не было. Научно-техническая революция — это не только сверхзвуковые скорости, цветной телевизор и конвейерное производство бройлеров, но и переосмысление некоторых моральных ценностей. Покаюсь, мы с будущей женой бегали целоваться на железнодорожный вокзал, перед отправкой очередного поезда... А теперь можно сэкономить время: в парке, на скамеечке двое целуются, прохожие делают вид, будто не замечают.
— И вас это не возмущает?
— Сказать, что оставляет равнодушным, не могу.
— Нет-нет, я с этим по согласен,— бубнил старый учитель.— Уверен, что и у вас заскребло бы на душе, если б вы увидели свою дочь, лобызающуюся на виду у всех с каким-нибудь типом.
Тема древни»: отцы и дети.Дочери Ивана Ивановича Иришке — восемнадцатый. Отец видел однажды вечером случайно, как она целовалась... Ну, не «с каким-то типом», а со своим знакомым, студентом политехнического. Он на два курса старше ее —
она на первом. И стало отцу тогда горько и обидно. Обидно не за дочь, а за самого себя. Он в тот момент вдруг почувствовал себя стариком, у которого все уже позади. Сыну — двадцать восьмой; привел бы он в дом молодую женщину и сказал бы: «Моя». И обрадовался бы Иван Иванович: «Нет переводу нашему роду!» А вот дочь... Тогда ему хотелось закричать на весь дом, на всю улицу: «Спасите, люди добрые! Уводят со двора!»
— Заскребло бы,— признался он старому учителю.— Но не слишком ли мы придираемся к молодежи?
— А вы ее защищаете! — вскипел учитель.
— Я — милиционер,— признался Иван Иванович.— Я лишь констатирую факты и оцениваю их с точки зрения правонарушения. Официальных запретов па поцелуи в дневное время в парке, да и па троллейбусной остановке, Нет. Как нет запретов на длинные мужские прически, па сногсшибательные юбки с разрезом до бедра и прочие атрибуты современной моды. Но мы с вами, Арсентий Илларионович, отвлеклись. Шофер, с которым не нашла контакта ваша собачка, видимо, из тех, кто уже побывал в местах не столь отдаленных. Если перевести на нормальный язык то, что он вам сказал, это прозвучало бы так: «Старик, чеши отсюда и побыстрее».
— И вы их еще защищаете! — продолжал возмущаться Новгородский.
— Арсентий Илларионович, «их» я не защищаю, «их» я разыскиваю. По вы мне подбросили одну важную деталь: водитель серых «Жигулей» имел, видимо, в прошлом какое-то отношение к преступному миру.
— Нет-нет, прошу понять меня правильно,— запротестовал старый учитель,— я не говорил: «Жигули». Это Степан Емельянович так растолковал мои слова,— кивнул он в сторону смутившегося участкового инспектора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102