Разыщи Крохину и оформи ее показания протоколом. Да при случае скажи генералу спасибо за сына. И посмотри, что там в лаборатории сочинил Крутояров с Тюльпановой: не терпится мне узнать, кто же все-таки обстрелял пост ГАИ. Если не из этой троицы, а кто-то четвертый, значит, гражданка Тюльпанова темнит. Тогда возникает вопрос: во имя чего?
Иван Иванович возвращался к себе в кабинет униженный и оскорбленный.
«По дороге домой заскочу-ка к Шурину-Щеранскому, может, после разговора с ним появится что-то обнадеживающее».
В тупике коридора, где ютился розыск, Иван Иванович услышал истошные крики:
— Помоги-ите! Да номоги-и-те же! — хрипло, надсадно взывала женщина- Кто-то пытался зажать ей рот, а она вырывалась и звала па помощь.
«Тюльпанова!» — узнал он голос кричавшей. Заскочил в отдел, рванул дверь в свой кабинет, по она оказалась запертой изнутри на ключ. Иван Иванович дергал за ручку, но массивная дверь не поддавалась.
Тюльпанова, продолжая с кем-то бороться, взывала о помощи.
— Да что же это делается! Боже, как вам не стыдно!
Иван Иванович затарабанил кулаками в обшитую черным дерматином дверь. Это не помогло. Тогда он стал колотить в дверь каблуком.
— Крутояров! Перестаньте! Отпустите женщину! Отоприте дверь!
Но все его призывы оставались гласом вопиющего в пустыне.Иван Иванович заглянул в замочную скважину, в ней торчал ключ. В кабинете выключили свет и ничего не было видно.Первой мыслью Ивана Ивановича было вызвать дежурного. С топором или пожарным ломиком. Но на это уйдет время, а сейчас дорога каждая минута: за дверью его кабинета творилось безобразие!
В отчаянии он хотел позвать Строкуна: может быть, Крутояров внемлет голосу полковника и нерестанет мучить свою жертву? Но Орач представил себе реакцию заместителя начальника областного управления МВД: «ПодпОл- ковник Орач расписался в собственном бессилии, он не знает, как надо действовать в подобных случаях». А Иван Иванович действительно не знал, что следует предприняв, если в твоем кабинете твой подчиненный при закры-той двери в темноте истязает женщину, к тому же задержанную.
Орач продолжал ломиться в неподатливую дверь. И вдруг она распахнулась. Из кабинета выскочило какое-то существо в оранжевых лохмотьях и опрометью, словно огненный шар, покатилось по коридору. Наверное, надо было попытаться догнать и перехватить истерзанную беглянку, но Иван Иванович поспешил в кабинет. Нащупал на степе у дверей выключатель, зажег свет.
Кабинет напоминал ноле битвы. Все — вверх тормашками. Занавеси на окне оборваны, они валялись на полу вместе с деревянным карнизом. Стулья перевернуты. Орач искал Крутоярова. Тот лежал на полу, за сдвинутым «лоб в лоб» столами и стонал. У него был крайне неопрятный вид.
Но Орачу было сейчас не до него. Из коридора долетали отчаянные крики Тюльпановой. «Помогите, помогите, люди добрые!»Иван Иванович бросился за ней. Он представил себе, как растерзанная женщина мечется по коридорам управления.
А Тюльпанова, сбив при выходе дежурного, который попытался остановить ее, выскочила на улицу.Площадь Дзержинского освещали уличные фонари. Здесь, в сквере, отдыхали на лавочке пенсионеры. Было много прохожих. Площадь Дзержинского—крупный транспортный узел. Отсюда уходят несколько трамваев, связывающих старую часть города — центр — с новыми микрорайонами. В час пик здесь невообразимое столпотворение.
Тюльпанова мчалась но скверу и истерично кричала:
— Помогите! Помогите! Помогите! Иван Иванович едва догнал ее возле трамвайной линии.
Женщина бежала, не обращая ни па кого внимания, и у Орача мелькнуло опасение: бросится под трамвай! Только этого но хватало! Отчаяние придало ему прыти: он схватил растерзанную Тюльпанову за руку и прижал к себе. Думал, будет по-прежнему неистовствовать, но, она, увидев его, узнала, припала головой к его трудней разрыдалась.
Сквозь слезы она лепетала:
— Я понимаю... С мужчинами это бывает. Но зачем же так?.. Я же не полено, которое надо колуном... А он... схватил за горло... Думала — удушит.
Вокруг них начали собираться зеваки. Надо было поскорее увести Тюльпанову от чужих глаз. Не то поползут по городу слухи: сбежала-де из милиции растерзанная, избитая насильником женщина...
— Алевтина Кузьминична, пойдемте... Ну, что мы на улице... Сейчас во всем разберемся.
— Нет-нет, Иван Иванович, без прокурора я и шагу но сделаю.— Тюльпанова уперлась маленькими ладошками ему в грудь, стараясь освободиться от невольных объятий.— Он еще там, в лаборатории, в темноте пытался подержаться за мое колено. Вежливо убираю его руку, думаю, ну, повело мужика на нежность. А вернулась в кабинет — и он прямо: «Чего, дура, ломаешься, как елочная игрушка! Если я тебе не помогу, отхватишь срок...»
Нельзя сказать, что он был неисправимым бабником. Но к «вечно голодным! по этой части его можно было причислить. Жена у него частенько болела, и он жаловался на нее: «Опять к Чайке подалась» (Чайка — известный в городе профессор-гинеколог). Любил Крутояров похвастаться своими мужскими способностями, но в управлении бытовало мнение, что он просто балаболка. Как-то сказал: «Жаль, что я не правоверный мусульманин. Коран учит: «Из всех наложниц, что есть у тебя,— возьми
себе в жены одну, две, три, четыре — не больше, чтобы не обидеть их и детей твоих твоим имуществом». Было бы у меня четыре жены — одна заболела — три ей на подмену». Ребята, присутствовавшие на этом разговоре, высмеяли его: «Коран писан не про паши доходы. У товарища Крутояро-ва и на одну жену с тремя детьми едва хватает зарплаты. А четырех жен, да еще у каждой по трое детей, надо одеть, обуть, накормить, обогреть, укрыть от непогоды. Не обеспечишь — взбунтуются, начнут разбегаться кто куда, взяв себе на память о любимом по волосинке, и станет твоя кудрявая голова похожей на пест, которым в ступе толкут».
Крутояровы, видно, не умели вести домашнее хозяйство, им вечно не хватало до получки, и Олег Савельевич за неделю до зарплаты начинал «стрелять» по пятерочке у сослуживцев. Возвращал деньги исправно, так что недоразумений на этой почве не возникало, но над ним вечно подтрунивали...
Тюльпанова категорически отказывалась возвращаться в управление. Она твердила одно: вызовите прокурора, пусть он все увидит сам. А вид у Алевтины Кузьминичны, надо сказать, был весьма шокирующий. Волосы — дыбом, глаза зареванные, тушь застыла потоками на щеках. Да еще эти выщипанные и заново нарисованные брови! Ни дать ни взять попугай какаду, побывавший в когтях у кошки.
И ван Иванович убеждал пострадавшую, что непременно разберется во всем случившемся и будут сделаны все необходимые выводы. Но Алевтина Кузьминична, обливаясь слезами, умоляла оставить ее здесь, прямо на трамвайной остановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Иван Иванович возвращался к себе в кабинет униженный и оскорбленный.
«По дороге домой заскочу-ка к Шурину-Щеранскому, может, после разговора с ним появится что-то обнадеживающее».
В тупике коридора, где ютился розыск, Иван Иванович услышал истошные крики:
— Помоги-ите! Да номоги-и-те же! — хрипло, надсадно взывала женщина- Кто-то пытался зажать ей рот, а она вырывалась и звала па помощь.
«Тюльпанова!» — узнал он голос кричавшей. Заскочил в отдел, рванул дверь в свой кабинет, по она оказалась запертой изнутри на ключ. Иван Иванович дергал за ручку, но массивная дверь не поддавалась.
Тюльпанова, продолжая с кем-то бороться, взывала о помощи.
— Да что же это делается! Боже, как вам не стыдно!
Иван Иванович затарабанил кулаками в обшитую черным дерматином дверь. Это не помогло. Тогда он стал колотить в дверь каблуком.
— Крутояров! Перестаньте! Отпустите женщину! Отоприте дверь!
Но все его призывы оставались гласом вопиющего в пустыне.Иван Иванович заглянул в замочную скважину, в ней торчал ключ. В кабинете выключили свет и ничего не было видно.Первой мыслью Ивана Ивановича было вызвать дежурного. С топором или пожарным ломиком. Но на это уйдет время, а сейчас дорога каждая минута: за дверью его кабинета творилось безобразие!
В отчаянии он хотел позвать Строкуна: может быть, Крутояров внемлет голосу полковника и нерестанет мучить свою жертву? Но Орач представил себе реакцию заместителя начальника областного управления МВД: «ПодпОл- ковник Орач расписался в собственном бессилии, он не знает, как надо действовать в подобных случаях». А Иван Иванович действительно не знал, что следует предприняв, если в твоем кабинете твой подчиненный при закры-той двери в темноте истязает женщину, к тому же задержанную.
Орач продолжал ломиться в неподатливую дверь. И вдруг она распахнулась. Из кабинета выскочило какое-то существо в оранжевых лохмотьях и опрометью, словно огненный шар, покатилось по коридору. Наверное, надо было попытаться догнать и перехватить истерзанную беглянку, но Иван Иванович поспешил в кабинет. Нащупал на степе у дверей выключатель, зажег свет.
Кабинет напоминал ноле битвы. Все — вверх тормашками. Занавеси на окне оборваны, они валялись на полу вместе с деревянным карнизом. Стулья перевернуты. Орач искал Крутоярова. Тот лежал на полу, за сдвинутым «лоб в лоб» столами и стонал. У него был крайне неопрятный вид.
Но Орачу было сейчас не до него. Из коридора долетали отчаянные крики Тюльпановой. «Помогите, помогите, люди добрые!»Иван Иванович бросился за ней. Он представил себе, как растерзанная женщина мечется по коридорам управления.
А Тюльпанова, сбив при выходе дежурного, который попытался остановить ее, выскочила на улицу.Площадь Дзержинского освещали уличные фонари. Здесь, в сквере, отдыхали на лавочке пенсионеры. Было много прохожих. Площадь Дзержинского—крупный транспортный узел. Отсюда уходят несколько трамваев, связывающих старую часть города — центр — с новыми микрорайонами. В час пик здесь невообразимое столпотворение.
Тюльпанова мчалась но скверу и истерично кричала:
— Помогите! Помогите! Помогите! Иван Иванович едва догнал ее возле трамвайной линии.
Женщина бежала, не обращая ни па кого внимания, и у Орача мелькнуло опасение: бросится под трамвай! Только этого но хватало! Отчаяние придало ему прыти: он схватил растерзанную Тюльпанову за руку и прижал к себе. Думал, будет по-прежнему неистовствовать, но, она, увидев его, узнала, припала головой к его трудней разрыдалась.
Сквозь слезы она лепетала:
— Я понимаю... С мужчинами это бывает. Но зачем же так?.. Я же не полено, которое надо колуном... А он... схватил за горло... Думала — удушит.
Вокруг них начали собираться зеваки. Надо было поскорее увести Тюльпанову от чужих глаз. Не то поползут по городу слухи: сбежала-де из милиции растерзанная, избитая насильником женщина...
— Алевтина Кузьминична, пойдемте... Ну, что мы на улице... Сейчас во всем разберемся.
— Нет-нет, Иван Иванович, без прокурора я и шагу но сделаю.— Тюльпанова уперлась маленькими ладошками ему в грудь, стараясь освободиться от невольных объятий.— Он еще там, в лаборатории, в темноте пытался подержаться за мое колено. Вежливо убираю его руку, думаю, ну, повело мужика на нежность. А вернулась в кабинет — и он прямо: «Чего, дура, ломаешься, как елочная игрушка! Если я тебе не помогу, отхватишь срок...»
Нельзя сказать, что он был неисправимым бабником. Но к «вечно голодным! по этой части его можно было причислить. Жена у него частенько болела, и он жаловался на нее: «Опять к Чайке подалась» (Чайка — известный в городе профессор-гинеколог). Любил Крутояров похвастаться своими мужскими способностями, но в управлении бытовало мнение, что он просто балаболка. Как-то сказал: «Жаль, что я не правоверный мусульманин. Коран учит: «Из всех наложниц, что есть у тебя,— возьми
себе в жены одну, две, три, четыре — не больше, чтобы не обидеть их и детей твоих твоим имуществом». Было бы у меня четыре жены — одна заболела — три ей на подмену». Ребята, присутствовавшие на этом разговоре, высмеяли его: «Коран писан не про паши доходы. У товарища Крутояро-ва и на одну жену с тремя детьми едва хватает зарплаты. А четырех жен, да еще у каждой по трое детей, надо одеть, обуть, накормить, обогреть, укрыть от непогоды. Не обеспечишь — взбунтуются, начнут разбегаться кто куда, взяв себе на память о любимом по волосинке, и станет твоя кудрявая голова похожей на пест, которым в ступе толкут».
Крутояровы, видно, не умели вести домашнее хозяйство, им вечно не хватало до получки, и Олег Савельевич за неделю до зарплаты начинал «стрелять» по пятерочке у сослуживцев. Возвращал деньги исправно, так что недоразумений на этой почве не возникало, но над ним вечно подтрунивали...
Тюльпанова категорически отказывалась возвращаться в управление. Она твердила одно: вызовите прокурора, пусть он все увидит сам. А вид у Алевтины Кузьминичны, надо сказать, был весьма шокирующий. Волосы — дыбом, глаза зареванные, тушь застыла потоками на щеках. Да еще эти выщипанные и заново нарисованные брови! Ни дать ни взять попугай какаду, побывавший в когтях у кошки.
И ван Иванович убеждал пострадавшую, что непременно разберется во всем случившемся и будут сделаны все необходимые выводы. Но Алевтина Кузьминична, обливаясь слезами, умоляла оставить ее здесь, прямо на трамвайной остановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102