.. Я уж это знаю... Второй раз за несколько лет... Нелегко это...— Говорил он отрывисто, делая короткие паузы, и после каждой, как бы наверстывая упущенное, выпаливал фразу на одном дыхании, пропуская звуки, отчего вся его речь непривычному слуху казалась маловразумительной.— Был у нас дом в Аранёше... В шестьдесят пятом завалился... грунтовые воды... Да и материал сырой... Нам могли бы новый построить, но жена... Ни к чему, говорит, он нам, ведь в городе работаем, лучше квартиру попросим в многоэтажке... Получили квартиру... Живу, а привыкнуть не могу... Через два года стал строить вот этот... Ох и намучился я с ним.— Он глубоко вздохнул и грустно улыбнулся.
— Дом новый, так что заплатят вам прилично. Построите себе еще,— утешал его Богуш.
— Никто не заплатит... кто учтет работу... А нервы... А сколько я сунул тем за стройматериалы... Это мне кто заплатит... А рабочие... Один бог знает, сколько я им ставил палинки, вина, пива...— Голос у владельца самого нового дома на Сиреневой улице сорвался.
— Это точно, трудов со стройкой много,— подтвердил Богуш.— Официальная оценка — курам на смех...
— На смех, на смех...— подхватил тот.
— Но все-таки кое-что получите. Не так уж много. Снова построитесь, там, за вокзалом, в господском районе,— подбадривал Богуш.— Заживете среди сливок общества.
— Шутите...— насупился хозяин.
— У вас, наверное, будет первоочередное право на получение участка?
— Мне теперь все равно.
— Вы еще молодой,— рассудительно втолковывал Богуш.— Что-то вам возместят, и дело пойдет, кое-что подкопите, кое-что своруете, как другие, а там, глядишь, опять дом поставите...
— Мне негде воровать,— отвечал, покраснев, владелец дома, не похожего на все остальные по Сиреневой улице.
— Это я просто так, к слову, что называется,— пошел на попятную Богуш.
— Я не из тех, что воруют... Да им и воровать-то не надо... За них это делают другие... У таких дома сносить не станут...
— Вы только не серчайте,— успокоил Богуш соседа.— Мне известно, что этот дом не на ворованные деньги построен.
— А почему вам разрешили строительство, если все здесь рано или поздно должно пойти на слом? — задал Франтишек вопрос, который вертелся у него на языке.
— Видать, тогда об этом не подумали...— Мужчина более-менее успокоился.
— Кругом столько чиновников, и никто ничего не знает! Строят, ломают, снова строят и снова ломают, им же это плевое дело. Государство все спишет, черт бы их побрал! — вскипел Богуш.
— Планы меняют как хотят. Правая рука не знает, что делает левая,— подхватил Франтишек.
— Это правда, нет у людей уверенности... Сегодня так... завтра наоборот... И никто ни за что не отвечает... Разве так работают! — отвел душу и владелец дома.
Все замолчали. И в самом деле было о чем подумать.
Первым нарушил молчание снова помрачневший «новосел».
— Завтра ко мне заявятся... Не знаете, сосед, придут те же самые?
— Наверняка те же. У них район поделен. Нашу улицу закончит осматривать, конечно, тот лысый.
— Поскорей бы... И пропадай все пропадом... Конец! — воскликнул, бодрясь, хозяин особняка. Но прозвучало это не слишком убедительно.
— Пропадай все пропадом,— серьезно повторил Богуш.
— Вот придет лысый... насчитает сумму... хоть узнаю, чего я стою,— вымученно пытался пошутить горемыка.
— Нет, сразу он вам ничего не скажет. Они позже пришлют документы,— объяснил ему Богуш.
— Но...
— Так, с лету, они ничего не решают. Надо подождать. Я попросил его хотя бы приблизительно сказать, на что можно надеяться, а он в ответ только огрызнулся... Не пойму, за что он на меня взъелся.— Богуш повернулся к Франтишеку.— А у вас как было? Он сказал вам, что почем?
— Не сказал.
— Честно?
— Я же вам говорю... Впрочем, мне безразлично, как все сложится,— махнул рукой Франтишек.
— Тебе не должно быть безразлично,— с укоризной посмотрел на него Богуш.— Хотя бы из-за матери. Старую женщину могут ободрать как липку...
Ага, подумал Франтишек, вот откуда ветер дует! Теперь понятно, кто посеял в ней сомнения!
— Мне других забот хватает,— пробормотал он.
— Значит, и вы ничего не знаете. Тогда мы в равном положении,— успокоился Богуш.
— В равном,— заверил его Франтишек. Но тут же, вспомнив, добавил: — Хотя не совсем, кое-что нам известно. Кое-что лысый оценил...
— Не води меня за нос,— болезненно поморщился Богуш.— Что он у вас оценил?
— Да дерево одно...
— Дерево?
— Орех.
— Что?
— Ну, тот самый, что растет у нас во дворе. Его еще отец посадил осенью пятьдесят первого. Саженец ему тогда отдал Антон, смотритель плотины, он жил в домике в конце Шинковских садов, тот самый Антон, которому в порту перебило ногу, помните его?
Да, память иногда бывает ненадежна, но сейчас она милостиво предлагает две путеводные ниточки в прошлое: первую — тонкую, а вторую — еще тоньше. Боясь их разорвать ненароком, Богуш осекся на полуслове и даже задержал дыхание.
Помню-помню, да и как же не помнить эту теплую осень! В воскресенье после обеда я пришел к вам во двор, был одет по-выходному. Отец твой, Ферко, в белой рубашке с засученными до локтей рукавами стоял около кучи свежевыкопанной глины с прутиком в руке, лицо у него было серьезное, я бы даже сказал — хмурое лицо, хотя нет, скорей сосредоточенное. Заметив меня, твой отец кивком пригласил подойти поближе и сказал: «Эту ямку надо было бы пораньше выкопать, чтоб проветрилась как следует, да кто знал, что она понадобится... Но делать нечего, надо вот этот орешек поскорее посадить, а то он весь какой-то чахлый, как бы совсем не засох... На пару часов я его поставил корнями в воду, может, это хоть немного оживит его. Ты кстати пришел, подержишь саженец, только поаккуратней, нужно, чтобы он рос красиво и ровно...» Он стал бросать глину в яму, и, когда она заполнилась на две трети, я сунул в нее саженец, придерживая его на весу за стволик. Твой отец присел на корточки, расправил корешки равномерно во все стороны и маленьким совком, которым у вас подбрасывали уголь в печку, обсыпал их слоем черной-пречерной земли. Потом он доверху осторожно засыпал яму. «Жалко, что нет удобрения, хорошо бы маленько добавить. Но навоза сейчас у меня нет ни грамма, вот как привезу, прикопаю вокруг, а там уже питательные соки сами найдут дорогу к корням»,— говорил он, осторожно утрамбовывая верхний слой земли вокруг стволика. Принеся полведра чистой воды, он не спеша, небольшими порциями стал поливать только что посаженное деревце, наблюдая, как земля жадно впитывает влагу. «Обеспечили мы ему все условия для жизни, теперь, думаю, примется. Как считаешь, сосед, примется?» — спросил он у меня и, не дождавшись ответа, направился в глубь двора, к водопроводу, помыть руки.
Стояло благодатное бабье лето.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Дом новый, так что заплатят вам прилично. Построите себе еще,— утешал его Богуш.
— Никто не заплатит... кто учтет работу... А нервы... А сколько я сунул тем за стройматериалы... Это мне кто заплатит... А рабочие... Один бог знает, сколько я им ставил палинки, вина, пива...— Голос у владельца самого нового дома на Сиреневой улице сорвался.
— Это точно, трудов со стройкой много,— подтвердил Богуш.— Официальная оценка — курам на смех...
— На смех, на смех...— подхватил тот.
— Но все-таки кое-что получите. Не так уж много. Снова построитесь, там, за вокзалом, в господском районе,— подбадривал Богуш.— Заживете среди сливок общества.
— Шутите...— насупился хозяин.
— У вас, наверное, будет первоочередное право на получение участка?
— Мне теперь все равно.
— Вы еще молодой,— рассудительно втолковывал Богуш.— Что-то вам возместят, и дело пойдет, кое-что подкопите, кое-что своруете, как другие, а там, глядишь, опять дом поставите...
— Мне негде воровать,— отвечал, покраснев, владелец дома, не похожего на все остальные по Сиреневой улице.
— Это я просто так, к слову, что называется,— пошел на попятную Богуш.
— Я не из тех, что воруют... Да им и воровать-то не надо... За них это делают другие... У таких дома сносить не станут...
— Вы только не серчайте,— успокоил Богуш соседа.— Мне известно, что этот дом не на ворованные деньги построен.
— А почему вам разрешили строительство, если все здесь рано или поздно должно пойти на слом? — задал Франтишек вопрос, который вертелся у него на языке.
— Видать, тогда об этом не подумали...— Мужчина более-менее успокоился.
— Кругом столько чиновников, и никто ничего не знает! Строят, ломают, снова строят и снова ломают, им же это плевое дело. Государство все спишет, черт бы их побрал! — вскипел Богуш.
— Планы меняют как хотят. Правая рука не знает, что делает левая,— подхватил Франтишек.
— Это правда, нет у людей уверенности... Сегодня так... завтра наоборот... И никто ни за что не отвечает... Разве так работают! — отвел душу и владелец дома.
Все замолчали. И в самом деле было о чем подумать.
Первым нарушил молчание снова помрачневший «новосел».
— Завтра ко мне заявятся... Не знаете, сосед, придут те же самые?
— Наверняка те же. У них район поделен. Нашу улицу закончит осматривать, конечно, тот лысый.
— Поскорей бы... И пропадай все пропадом... Конец! — воскликнул, бодрясь, хозяин особняка. Но прозвучало это не слишком убедительно.
— Пропадай все пропадом,— серьезно повторил Богуш.
— Вот придет лысый... насчитает сумму... хоть узнаю, чего я стою,— вымученно пытался пошутить горемыка.
— Нет, сразу он вам ничего не скажет. Они позже пришлют документы,— объяснил ему Богуш.
— Но...
— Так, с лету, они ничего не решают. Надо подождать. Я попросил его хотя бы приблизительно сказать, на что можно надеяться, а он в ответ только огрызнулся... Не пойму, за что он на меня взъелся.— Богуш повернулся к Франтишеку.— А у вас как было? Он сказал вам, что почем?
— Не сказал.
— Честно?
— Я же вам говорю... Впрочем, мне безразлично, как все сложится,— махнул рукой Франтишек.
— Тебе не должно быть безразлично,— с укоризной посмотрел на него Богуш.— Хотя бы из-за матери. Старую женщину могут ободрать как липку...
Ага, подумал Франтишек, вот откуда ветер дует! Теперь понятно, кто посеял в ней сомнения!
— Мне других забот хватает,— пробормотал он.
— Значит, и вы ничего не знаете. Тогда мы в равном положении,— успокоился Богуш.
— В равном,— заверил его Франтишек. Но тут же, вспомнив, добавил: — Хотя не совсем, кое-что нам известно. Кое-что лысый оценил...
— Не води меня за нос,— болезненно поморщился Богуш.— Что он у вас оценил?
— Да дерево одно...
— Дерево?
— Орех.
— Что?
— Ну, тот самый, что растет у нас во дворе. Его еще отец посадил осенью пятьдесят первого. Саженец ему тогда отдал Антон, смотритель плотины, он жил в домике в конце Шинковских садов, тот самый Антон, которому в порту перебило ногу, помните его?
Да, память иногда бывает ненадежна, но сейчас она милостиво предлагает две путеводные ниточки в прошлое: первую — тонкую, а вторую — еще тоньше. Боясь их разорвать ненароком, Богуш осекся на полуслове и даже задержал дыхание.
Помню-помню, да и как же не помнить эту теплую осень! В воскресенье после обеда я пришел к вам во двор, был одет по-выходному. Отец твой, Ферко, в белой рубашке с засученными до локтей рукавами стоял около кучи свежевыкопанной глины с прутиком в руке, лицо у него было серьезное, я бы даже сказал — хмурое лицо, хотя нет, скорей сосредоточенное. Заметив меня, твой отец кивком пригласил подойти поближе и сказал: «Эту ямку надо было бы пораньше выкопать, чтоб проветрилась как следует, да кто знал, что она понадобится... Но делать нечего, надо вот этот орешек поскорее посадить, а то он весь какой-то чахлый, как бы совсем не засох... На пару часов я его поставил корнями в воду, может, это хоть немного оживит его. Ты кстати пришел, подержишь саженец, только поаккуратней, нужно, чтобы он рос красиво и ровно...» Он стал бросать глину в яму, и, когда она заполнилась на две трети, я сунул в нее саженец, придерживая его на весу за стволик. Твой отец присел на корточки, расправил корешки равномерно во все стороны и маленьким совком, которым у вас подбрасывали уголь в печку, обсыпал их слоем черной-пречерной земли. Потом он доверху осторожно засыпал яму. «Жалко, что нет удобрения, хорошо бы маленько добавить. Но навоза сейчас у меня нет ни грамма, вот как привезу, прикопаю вокруг, а там уже питательные соки сами найдут дорогу к корням»,— говорил он, осторожно утрамбовывая верхний слой земли вокруг стволика. Принеся полведра чистой воды, он не спеша, небольшими порциями стал поливать только что посаженное деревце, наблюдая, как земля жадно впитывает влагу. «Обеспечили мы ему все условия для жизни, теперь, думаю, примется. Как считаешь, сосед, примется?» — спросил он у меня и, не дождавшись ответа, направился в глубь двора, к водопроводу, помыть руки.
Стояло благодатное бабье лето.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38