..
Эх, Владко, Владко...
Сначала они восприняли братика как незваного гостя, втершегося в их семью с целью разрушит царивший в доме мир.
Да, им казалось, что малышу достается все самое лучшее — самые светлые улыбки, самые теплые слова, самые нежные ласки.
Как они были несправедливы!
Денежную реформу пятьдесят третьего года они отлично помнят, ведь тогда уже большие были; ясно помнят и то утро, когда все произошло. Толпу народа перед зданием госбанка, длинные хвосты у магазинов, споры на каждом углу...
Через несколько недель, в начале летних каникул, их братик тяжело заболел, слег с высокой температурой и уже не поднялся... Так и исчез из их жизни трехлетний Владек. И, только увидев его холмик, они поняли, что, оказывается, не чужой для них был этот малыш...
Иногда во сне возникает прежний образ сестры. На их маленьком дворике играет девчушка с короткими косичками. В косичках бантики. Делает из песка куличики, укладывает спать свою единственную куклу. Кукла — подарок крестной — совсем маленькая, с ладонь. Крестная купила ее на ярмарке, какие тогда ежегодно устраивались в начале осени под Братиславой. Из всех игрушек сестра больше всего любила эту куклу, не хотела без нее ложиться спать... Лет до тринадцати он видел куклу в ее постели.
Бывает, снятся ему картины и более позднего времени. Сестренка учит буквы, Зузка уже школьница, и он сам уже ходит в школу — в их доме два ученика! От Сиреневой улицы школа довольно далеко. Чтобы дойти до нее, нужно сначала пройти по набережной вдоль длинной- предлинной портовой ограды, затем у мясной лавки свернуть на улицу с великолепными домами, где на зеленых газонах играют нарядно одетые дети; пройдя по этой, как говорит мама, господской улице, надо свернуть в сторону костела, башни которого возвышались над самой оживленной городской артерией, заполненной магазинами и магазинчиками, и идти прямо до тех пор, пока глаз не станет различать стрелки башенных часов, и тогда только повернуть к воротам, через которые попадаешь на огромный двор, а в конце его — двухэтажное школьное
здание... Какой же длинной казалась эта ежедневная дорога в школу! Сестричка-школьница все еще ходит с косичками, и бантики на них — словно бабочки на цветках.
Во сне иногда появляется и другой образ сестры, уже подросшей, в угловатых чертах начинает вырисовываться облик будущей женщины. Это незабываемое время, когда с Зузкиных волос уже окончательно слетели цветные банты-бабочки, когда сестра без малейшего сожаления распрощалась с косичками, когда самая любимая в детстве игрушка покинула привычное место под подушкой и отправилась коротать остаток лет на дно старого сундука, что достался в наследство от маминой бабушки и покоится теперь где-то в чердачном закутке. Но в этой картине пока нет и тени того, чему суждено произойти позже. Пока они повсюду вместе. Вокруг не перестают удивляться, отчего эти дети дружны, не ссорятся, как другие, не дерутся, почему так терпимы друг к другу, нет, они какие-то необыкновенные, не такие, как все... Да, тогда еще ничто не предвещало перемен. Пока между ними мир и согласие. И нарушить эту идиллию не может даже такая непредсказуемая сила, как переходный возраст.
Около десяти часов утра к проходной подошла пожилая женщина в черном платье со скромным белым отложным воротничком, туго стягивающим тонкую шею и оттого еще сильнее подчеркивающим хрупкость ее фигуры. И хотя платье на ней было самого незатейливого покроя, зато из дорогого и прочного материала. Видно, что женщина надевает его редко — по праздникам или по особым случаям, когда нельзя надеть что попало.
В сторожевой будке — именно так называл помещение проходной дежуривший сегодня вахтер Майорос — в это время, по его же словам, можно сдохнуть. Солнце нещадно заливает переднюю стеклянную стену проходной, расположенной на открытой бетонированной площадке сразу же за оградой, отделяющей территорию этого небольшого завода от улицы.
Поэтому Майорос расположился вблизи ворот на скамейке, в тени рекламного стенда. Правда, по мере того как солнце поднимается выше, тень укорачивается, и тогда Майорос переставляет скамейку подальше, в тень, которую отбрасывает сама проходная.
Укрывшись от солнца рекламным стендом, пропагандирующим разнообразную металлическую продукцию завода, Майорос невзначай задремал. И неудивительно — его сморила не только жара, но и долгая утомительная вахта, на которую он заступил еще со вчерашнего вечера. Утром в шесть часов его должен был сменить другой вахтер, но он не явился. Прошу тебя, Шанко, просил Майороса начальник, посиди тут еще немного, пока я не найду тебе замену, на что Майорос заявил, что он не безответный раб и не дурак, чтобы ишачить за двоих! Потерпи, Шанко, я тебе выпишу сверхурочные, уговаривал его начальник, побудь еще немного, пока не явится Кучера, а уж я ему покажу, я ему, мерзавцу, такую клизму поставлю — век будет помнить... Посиди пока, может, он с минуты на минуту объявится.
Около восьми начальник опять подошел к проходной.
— Ну как дела, Шанко? Как ты себя чувствуешь? У тебя кофе есть? А то я сейчас пришлю с Аничкой...
— Случилось что? — огорченно спросил Майорос.
— Да вот случилось. Придется тебе подежурить до вечера...
— Ни за что! Идите вы со своими сверхурочными знаете куда! Нашли тоже козла отпущения, сейчас не те времена! Знаете, это...
— Знаю, Шанко, знаю, но что же делать...
— Мой сменщик небось опять нажрался? А я тут за него отдувайся... Не выйдет! Мне пора клубнику убирать, завтра утром моя старуха понесет ее на базар, дома работы по горло. Не выйдет!
— Не нажрался он,— тихо сказал начальник.— На сей раз не нажрался... Прошу тебя, Шанко, посиди тут хотя бы до вечера. А там тебя Игнац сменит... Но с утра приходи обязательно, слышишь, обязательно! Потерпи немного... Это ненадолго, денька через два-три я вам в бригаду подберу еще одного...
— Да зачем же нам еще одного, у нас же полный комплект...— Майорос вдруг осекся.
— Был полный, Шанко, был...
— Что с Кучерой?
— Его уже нет...
— Как — нет? Вы хотите сказать...
— Да, Шанко, к сожалению, да...
— Когда... когда это случилось? — тихо спросил Майорос.
— Еще вчера вечером... Позвонил его зять.
— Вчера вечером...— повторил Майорос.
— Так я распоряжусь, чтобы Аничка принесла тебе кофейку,— сказал начальник и зашагал через двор напрямик к административному корпусу.
Майорос хотя и выпил кофе, но все же задремал. Очнулся он, когда его окликнула пожилая женщина — маленькая, сухощавая, в черном платье со строгим белым воротничком, который Майоросу почему-то больше всего бросился в глаза.
— Жарко,— смущенно сказал он, как бы извиняясь перед женщиной, быстро вскочил со скамейки и подошел к проходной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Эх, Владко, Владко...
Сначала они восприняли братика как незваного гостя, втершегося в их семью с целью разрушит царивший в доме мир.
Да, им казалось, что малышу достается все самое лучшее — самые светлые улыбки, самые теплые слова, самые нежные ласки.
Как они были несправедливы!
Денежную реформу пятьдесят третьего года они отлично помнят, ведь тогда уже большие были; ясно помнят и то утро, когда все произошло. Толпу народа перед зданием госбанка, длинные хвосты у магазинов, споры на каждом углу...
Через несколько недель, в начале летних каникул, их братик тяжело заболел, слег с высокой температурой и уже не поднялся... Так и исчез из их жизни трехлетний Владек. И, только увидев его холмик, они поняли, что, оказывается, не чужой для них был этот малыш...
Иногда во сне возникает прежний образ сестры. На их маленьком дворике играет девчушка с короткими косичками. В косичках бантики. Делает из песка куличики, укладывает спать свою единственную куклу. Кукла — подарок крестной — совсем маленькая, с ладонь. Крестная купила ее на ярмарке, какие тогда ежегодно устраивались в начале осени под Братиславой. Из всех игрушек сестра больше всего любила эту куклу, не хотела без нее ложиться спать... Лет до тринадцати он видел куклу в ее постели.
Бывает, снятся ему картины и более позднего времени. Сестренка учит буквы, Зузка уже школьница, и он сам уже ходит в школу — в их доме два ученика! От Сиреневой улицы школа довольно далеко. Чтобы дойти до нее, нужно сначала пройти по набережной вдоль длинной- предлинной портовой ограды, затем у мясной лавки свернуть на улицу с великолепными домами, где на зеленых газонах играют нарядно одетые дети; пройдя по этой, как говорит мама, господской улице, надо свернуть в сторону костела, башни которого возвышались над самой оживленной городской артерией, заполненной магазинами и магазинчиками, и идти прямо до тех пор, пока глаз не станет различать стрелки башенных часов, и тогда только повернуть к воротам, через которые попадаешь на огромный двор, а в конце его — двухэтажное школьное
здание... Какой же длинной казалась эта ежедневная дорога в школу! Сестричка-школьница все еще ходит с косичками, и бантики на них — словно бабочки на цветках.
Во сне иногда появляется и другой образ сестры, уже подросшей, в угловатых чертах начинает вырисовываться облик будущей женщины. Это незабываемое время, когда с Зузкиных волос уже окончательно слетели цветные банты-бабочки, когда сестра без малейшего сожаления распрощалась с косичками, когда самая любимая в детстве игрушка покинула привычное место под подушкой и отправилась коротать остаток лет на дно старого сундука, что достался в наследство от маминой бабушки и покоится теперь где-то в чердачном закутке. Но в этой картине пока нет и тени того, чему суждено произойти позже. Пока они повсюду вместе. Вокруг не перестают удивляться, отчего эти дети дружны, не ссорятся, как другие, не дерутся, почему так терпимы друг к другу, нет, они какие-то необыкновенные, не такие, как все... Да, тогда еще ничто не предвещало перемен. Пока между ними мир и согласие. И нарушить эту идиллию не может даже такая непредсказуемая сила, как переходный возраст.
Около десяти часов утра к проходной подошла пожилая женщина в черном платье со скромным белым отложным воротничком, туго стягивающим тонкую шею и оттого еще сильнее подчеркивающим хрупкость ее фигуры. И хотя платье на ней было самого незатейливого покроя, зато из дорогого и прочного материала. Видно, что женщина надевает его редко — по праздникам или по особым случаям, когда нельзя надеть что попало.
В сторожевой будке — именно так называл помещение проходной дежуривший сегодня вахтер Майорос — в это время, по его же словам, можно сдохнуть. Солнце нещадно заливает переднюю стеклянную стену проходной, расположенной на открытой бетонированной площадке сразу же за оградой, отделяющей территорию этого небольшого завода от улицы.
Поэтому Майорос расположился вблизи ворот на скамейке, в тени рекламного стенда. Правда, по мере того как солнце поднимается выше, тень укорачивается, и тогда Майорос переставляет скамейку подальше, в тень, которую отбрасывает сама проходная.
Укрывшись от солнца рекламным стендом, пропагандирующим разнообразную металлическую продукцию завода, Майорос невзначай задремал. И неудивительно — его сморила не только жара, но и долгая утомительная вахта, на которую он заступил еще со вчерашнего вечера. Утром в шесть часов его должен был сменить другой вахтер, но он не явился. Прошу тебя, Шанко, просил Майороса начальник, посиди тут еще немного, пока я не найду тебе замену, на что Майорос заявил, что он не безответный раб и не дурак, чтобы ишачить за двоих! Потерпи, Шанко, я тебе выпишу сверхурочные, уговаривал его начальник, побудь еще немного, пока не явится Кучера, а уж я ему покажу, я ему, мерзавцу, такую клизму поставлю — век будет помнить... Посиди пока, может, он с минуты на минуту объявится.
Около восьми начальник опять подошел к проходной.
— Ну как дела, Шанко? Как ты себя чувствуешь? У тебя кофе есть? А то я сейчас пришлю с Аничкой...
— Случилось что? — огорченно спросил Майорос.
— Да вот случилось. Придется тебе подежурить до вечера...
— Ни за что! Идите вы со своими сверхурочными знаете куда! Нашли тоже козла отпущения, сейчас не те времена! Знаете, это...
— Знаю, Шанко, знаю, но что же делать...
— Мой сменщик небось опять нажрался? А я тут за него отдувайся... Не выйдет! Мне пора клубнику убирать, завтра утром моя старуха понесет ее на базар, дома работы по горло. Не выйдет!
— Не нажрался он,— тихо сказал начальник.— На сей раз не нажрался... Прошу тебя, Шанко, посиди тут хотя бы до вечера. А там тебя Игнац сменит... Но с утра приходи обязательно, слышишь, обязательно! Потерпи немного... Это ненадолго, денька через два-три я вам в бригаду подберу еще одного...
— Да зачем же нам еще одного, у нас же полный комплект...— Майорос вдруг осекся.
— Был полный, Шанко, был...
— Что с Кучерой?
— Его уже нет...
— Как — нет? Вы хотите сказать...
— Да, Шанко, к сожалению, да...
— Когда... когда это случилось? — тихо спросил Майорос.
— Еще вчера вечером... Позвонил его зять.
— Вчера вечером...— повторил Майорос.
— Так я распоряжусь, чтобы Аничка принесла тебе кофейку,— сказал начальник и зашагал через двор напрямик к административному корпусу.
Майорос хотя и выпил кофе, но все же задремал. Очнулся он, когда его окликнула пожилая женщина — маленькая, сухощавая, в черном платье со строгим белым воротничком, который Майоросу почему-то больше всего бросился в глаза.
— Жарко,— смущенно сказал он, как бы извиняясь перед женщиной, быстро вскочил со скамейки и подошел к проходной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38