.. Хотя это не имеет значения, та или другая, все они внучки Банди, ах ты боже мой, что же сказать дочери, наверное, лучше пока ничего не говорить, надо сначала самой как-то переварить эту новость...
Стоит выйти на веранду и заглянуть поверх дощатого забора, сразу бросится в глаза низкая, будто вросшая в землю, обшарпанная лачуга, раздражающая кривыми, покосившимися стенами. Она стоит на другой стороне улицы, через три двора от дома Вондры. В этой крошечной халупе, встав у которой на цыпочки взрослый человек может дотянуться руками до крыши, жил слепой цыган Банди с выводком своих черномазых дочерей и единственным сыном, названным в честь отца Банди; сын, однако, не пережил отца, погиб рано, совсем молодым, кажется, осенью пятидесятого, да-да, именно тогда она Владека отняла от груди,— так вот, той самой осенью и зарезали молодого Банди валашские цыгане, из тех, что и по сей день живут на другом конце города, зарезали за то, что он влюбился в одну их красавицу — Ибою, в их цветочек лазоревый, которая уже давно была сосватана за другого... Полюбил он Ибою, не побоялся их угроз, но ничего не добился, только бритвой его по горлу полоснули; получил свое Банди, отродье музыкантское! Так, наверное, думали о нем валашские цыгане, когда обагрили руки его кровью... Как же тогда плакали, как причитали на Сиреневой улице!..
Слепой Банди, уж десять лет прошло, как смолкла твоя скрипка, а дочери твои уже тогда — и даже последняя, младшенькая, оставшаяся вдовой после того, как светловолосый ее муж утонул за городом в оросительном канале, куда он в одно знойное лето, разомлев от жары, бросился освежиться,— уже тогда разлетелись по свету кто куда, продав халупу хромоногому живодеру, что и посейчас в ней живет.
— Так скажи мне что-нибудь, посоветуй! — умоляла в отчаянии дочь.
— Перестань убиваться,— осторожно начала мать.— У некоторых дочек Банди образованные дети, живут в Чехии, в Братиславе, среди таких, как мы, и кто теперь скажет, откуда они родом...
— Да, ты мастерица утешать!
— А та, с кем он дружит, чья дочь? — спросила мать после минутного раздумья.
— Она дочка той, что оставалась с отцом до самой его смерти, дочка той вдовы.
— Мерины?
— Да, Мерины,— прошептала Зузанна.— Ровесницы Феро...
— Так,— кивнула мать.— Кажется, я помню ее дочку, да, помню...
Мать действительно ее знала, ведь каждый день видела эту девчушку на улице вместе с другими детьми, лет до восьми она проказничала у них под окнами. И Лацко — Зузанна иногда просила мать присмотреть за ним, иногда мальчик неделями жил на Сиреневой улице,— тоже носился как угорелый с этими сорванцами, хотя сколько раз ей дочь выговаривала, что нельзя мальчика отпускать со двора, в общество этих дикарей, упаси бог, наберется от них всяких гадостей! Да разве за ним уследишь?
— Та девочка в отца пошла, волосики у нее светлые. Как-то год назад встретила ее в городе, она еще со мной поздоровалась,— вспомнила мать.
— Она внучка Банди! — взорвалась дочь.— Нечего мне зубы заговаривать!
— Я ничего... я просто хотела... что она вся в отца...— растерялась мать.— Такая беленькая...
— Мерина! Она так и стоит у меня перед глазами. Даже во сне ее вижу. Как собирает в трактире со столов грязные тарелки, как потом на кухне моет их, это так отвратительно, мама, я ничего не могу с собой поделать!
— Ну и что? Ведь она работала, не воровала.
— На Мерину смотреть противно — жирная, растрепанная. Что из того, что дочка в отца пошла, что из того? — Зузанна опять залилась слезами.
— Он же еще не женился! — успокаивала мать.— Ну, встречаются, ходят, что в этом особенного? Кто-то их увидел вместе, вот и пошли по городу разговоры...
— И такую я должна пустить в свой дом? Такую! Значит, для нее мы старались, из кожи лезли? — Дочь вскинула на мать глаза, полные слез.— Ни за что! Я, скорее, сожгу все, гори оно огнем!
— Ну что ты, успокойся...
— Когда я его, сопляка, спрашиваю, что он вытворяет, он еще огрызается, мол, отстань, это мое дело...
— Ничего, подрастет — поумнеет, а тогда, глядишь, все само собой решится,— пыталась образумить ее мать, но тщетно, Зузанна завелась надолго, ночью ей уже не уснуть.
— Боюсь я... Как бы чего не натворил... Такая стерва его в два счета облапошит,— всхлипывала дочь.— Да я его удавлю, сволочь такую!
— Подожди, Зузка, ну зачем же сразу так. Поговорите с ним по-умному, по-доброму...
— Разве мы не пробовали?!
— Попытайтесь еще раз.
— Нет, мама, это бесполезно, он нас не послушает...— в раздумье ответила дочь.— Теперь только ты, мама, только ты сможешь что-то сделать,— взмолилась она.— Тебя он всегда уважал, тебя он так любит, мама, прошу тебя, ради Христа,— дочь прижала руки к груди,— вразуми его, пока не поздно!
— Я не знаю, в таких делах советовать бесполезно,— попыталась мать отказаться от неблагодарной роли.
— Ты должна, мама, должна с ним поговорить! — настаивала дочь.— Приди к нам, дождись его, объясни, что не стоит из-за этого портить себе жизнь...
— Ты считаешь, я смогу его убедить? Ума не приложу, что ему сказать...
— Ну попробуй, только по-хорошему, поделикатнее... Ну, что серьезное чувство у него еще впереди, что нельзя с первой встречной, которая понравилась, идти расписываться... В общем, что-то в этом роде, только ненавязчиво, а то как бы он еще больше не обозлился...
— Даже не знаю,— продолжала открещиваться мать,— не люблю я вмешиваться в такие дела. Лучше бы вы сами...
— Ну мамочка, прошу тебя! — заклинала Зузанна.— Помоги! Поговори с ним!
— Ой, не знаю,— вздохнула мать,— ах, господи!..
— Ну как, мама, придешь?
— Куда же деваться... Делать нечего...— согласилась она скрепя сердце.
В последние октябрьские дни установилась холодная, сырая погода — идеальные условия для всяких эпидемий. Тут уж обязательно какая-нибудь хворь найдет себе пристанище в городе или его окрестностях. Так и случилось — многие жители этих мест, испытывая слабость и недомогание, обращались к врачам, и районные и ведомственные поликлиники едва справлялись с невиданным наплывом больных.
Франтишек тоже ощущал признаки приближающегося упадка сил. Как бы не пришлось слечь в постель, невольно подумал он. Надо как-то обезопасить себя. В таких случаях ему иногда помогало одно средство — небольшая доза алкоголя. А поскольку те же опасения испытывали и другие парни в цехе, то неудивительно, что вечером после работы группа из пяти человек дружно направилась в кабачок, находившийся неподалеку от бывшей газораспределительной станции, там в это время еще можно было найти свободный столик.
Парни устроились в углу, у газовой печки. Все сошлись
на том, что противостоять такой паршивой погоде можно, лишь приняв внутрь для согрева несколько глотков теплого бодрящего напитка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38