Нет, не кончится! Когда Жильберта де Фавентин будет графиней де Лембра, а Мануэль забудет о своей безумной любви к ней, я займусь его и нашей судьбой.
— Неужели ты думаешь, что его выпустили бы таким способом?
— Небось, выпустят, так как тогда граф не будет более бояться его соперничества. Впрочем, ты и догадаться не можешь о том, что мне известно. Но слушай дальше. Мануэль снова вспомнит свою прежнюю любовь к тебе, и тогда... я поженю вас...
— Ты поженишь нас?!
— Всенепременно! Потом я, как и подобает раскаявшемуся грешнику, отправлюсь к судье и заявлю, что граф Роланд де Лембра подкупил меня, заставив сделать ложные показания в суде, и что Мануэль действительно его родной брат. Конечно, вещественные доказательства у меня найдутся. Тогда меня пожелают наказать за мою первую измену. Ну и что ж? Посижу в тюрьме. Ты понимаешь прекрасно, что, желая блага своим, нечего заботиться о своей собственной шкуре. Между тем ты будешь уже женой Мануэля, иначе говоря, будешь графиней де Лембра. Потом, отбыв в тюрьме свой срок, я вернусь к вам, и вы с благодарностью примете человека, который осчастливил вас всех, затем, доживя до глубокой старости, я тихо умру в одном из замков Мануэля, который мог бы забыть и выгнать за дверь бедного цыгана, но не сделает ничего подобного со своим шурином. Ну вот, моя пташка, весь мой план. Как он правится тебе?
Зилла молча грустно слушала слова брата.
— Твои планы безрассудны. Наконец, если бы даже они и были вполне разумны, ты не мог бы привести их в исполнение.
— Почему? Книга, которой я не отдал ни графу, ни Сирано, несмотря на все их старания, послужит для меня неопровержимым доказательством.
Цыганка знала, что ее признание вызовет бурю, но решила смело действовать и, стараясь быть как можно спокойнее, медленно проговорила:
— Бен-Жоель, книги этой, о которой ты говоришь, нет уже более.
— Как? Ее взяли у тебя?
— Нет, я ее сама отдала господину Сирано.
— Ты отдала? Как ты смела?! — крикнул Бен-Жоель, с яростью бросаясь к Зилле.
Зилла спокойно ждала удара, устремив свои лихорадочно блестевшие глаза на брата, и рука цыгана невольно опустилась.
— Почему, почему ты сделала это? — хрипел он, сжимая кулаки.
— Потому что я устала уже от этих бесконечных подлостей, потому что я отрекаюсь от своей любви к Мануэлю, потому что я решила освободить его.
— И ты дала эту книгу моему злейшему врагу?
— Нет, он не враг тебе! А ты его ненавидишь за его превосходство, за его силу!
— Так вот как! Ну так знай же, что сегодня утром твой любезный Сирано будет бездыханным трупом, а Мануэль так и сгниет в тюрьме! Что же касается книги, то я ее верну себе; уж будь покойна!
— Сегодня утром?.. Так новое преступление заду мано вами с графом?
— Называй это преступлением, а по-моему, это месть! Еще до восхода солнца все будет кончено!
— Нет, не будет кончено, потому что до восхода солнца я во всем признаюсь где следует! — крикнула Зилла, бросаясь к дверям.
Но цыган предупредил ее и быстро загородил до-регу.
— Пусти меня! — воскликнула цыганка, вынимая кинжал.
Цыган, расхохотавшись ей в лицо, быстро толкнул дверь ногой и, выскочив на лестницу, повернул ключ в замке, затем, спрятав ключ в карман и заставив дверь столами и стульями, сошел вниз. Зилла с отчаянием билась у дверей, стараясь выйти из комнаты Ее то жалобные, то угрожающие крики доносились до Бен-Жоеля, но он не обращал внимания. Сойдя вниз, ом разбудил своих помощников и вышел с ними на улицу.
В продолжение целого часа Зилла тщетно царапала и колотила дверь своими слабыми руками, наконец, обессилев от напрасных стараний, со стоном и плачем бросилась на кровать.
Как раз в эту ночь Мануэль был удивлен внезапным появлением Лямота.
— Скажите, намерены ли вы, наконец, признаться?— сурово спросил прево.
— Нет. Я буду говорить на суде. Там я обличу графа Роланда де Лембра в наглой клевете!
— Берегитесь, вы затеваете рискованное дело! Завтра вы предстанете перед судьями. Лишь чистосердечное, правдивое признание может немного облегчить вашу участь. Упрямство же лишь погубит вас.
— Мне нечего бояться.
— А пытка, вы забыли о ней?
— Вы можете замучить меня до смерти, но не добьетесь ни одного лживого слова!
— Все они говорят одно и то же, слушая их, подумаешь, что тюрьмы переполнены святыми! — пробормотал прево, пожимая плечами и уходя из камеры узника.
В то время как Сирано был занят у себя разговором с графом, Сюльпис и Марот, в первый раз оставшись одни после своего приезда, уселись в уголке общего зала и эсецело отдались беседе, не боясь на этот раз ни любопытства Сусанны, ни насмешек Сирано.
Содержатель гостиницы дремал в одном из углов огромной комнаты, и молодые люди, усевшись за столом, погрузились в свою интересную болтовню.
— Завтра утром я поблагодарю господина Сирано и покину вас,— говорила цыганка.
— Завтра утром? Что ты?—с испугом вскричал влюбленный секретарь.
— Я уже решила. Я не могу больше оставаться здесь и должна вернуться к своим.
— А где же они? — с беспокойством спросил секретарь.
— Кажется, в Париже. Когда я оставила свою труппу в Орлеане, она возвращалась на ярмарку в Сен-Жермен.
— Марот, неужели их жизнь влечет тебя?
— Почему же пет? Свобода, веселье, беззаботность даже тогда, когда в кармане пет ни одного су. Чем это плохо?
— Но ведь я люблю, люблю тебя! — воскликнул Кас-тильян, сжимая ее крошечные ручки.
— А я не люблю вас? Неужели вы можете сомневаться?
— Но как могу я верить твоей любви, раз ты хочешь покинуть меня? О, умоляю, не покидай меня!
— Не покидать?.. Нет! Или, может быть, вы женитесь на мне? — спросила цыганка, искоса поглядывая на молодого человека.
Кастильян задумался: ему еще никогда не приходила в голову подобная мысль.
— Хорошо, я скажу правду, я знаю, что можете вы ответить: на таких девушках, как я, не женятся,— про-
должала цыганка.— Да? Но не беспокойтесь, я не стану навязываться! Наоборот, если бы вы сами захотели на мне жениться, и то бы я не пошла за вас. Не беспокойтесь, я не буду вам в тягость и развяжу вам руки.
— Марот! Ты не любишь меня?!
— Нет, люблю, но выслушайте, и вы вполне поймете меня!
«Жил-был славный, добрый паж, звали его... ну, все равно как. Идет он однажды полем и слышит вдруг во ржи песню жаворонка. С веселой песней птичка взвилась и, красиво блеснув на солнце своими крылышками, скрылась в лазурном небе.
И вот пажу страшно захотелось достать птичку, и он стал нежно-нежно звать ее к себе. Птичка спустилась вниз и уселась рядом во ржи. Став на колени, мальчик нагнулся и протянул к ней руки. Но она не боялась. Ведь птички знают, кого им следует опасаться, и жаворонок знал, что паж не сделает ему вреда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Неужели ты думаешь, что его выпустили бы таким способом?
— Небось, выпустят, так как тогда граф не будет более бояться его соперничества. Впрочем, ты и догадаться не можешь о том, что мне известно. Но слушай дальше. Мануэль снова вспомнит свою прежнюю любовь к тебе, и тогда... я поженю вас...
— Ты поженишь нас?!
— Всенепременно! Потом я, как и подобает раскаявшемуся грешнику, отправлюсь к судье и заявлю, что граф Роланд де Лембра подкупил меня, заставив сделать ложные показания в суде, и что Мануэль действительно его родной брат. Конечно, вещественные доказательства у меня найдутся. Тогда меня пожелают наказать за мою первую измену. Ну и что ж? Посижу в тюрьме. Ты понимаешь прекрасно, что, желая блага своим, нечего заботиться о своей собственной шкуре. Между тем ты будешь уже женой Мануэля, иначе говоря, будешь графиней де Лембра. Потом, отбыв в тюрьме свой срок, я вернусь к вам, и вы с благодарностью примете человека, который осчастливил вас всех, затем, доживя до глубокой старости, я тихо умру в одном из замков Мануэля, который мог бы забыть и выгнать за дверь бедного цыгана, но не сделает ничего подобного со своим шурином. Ну вот, моя пташка, весь мой план. Как он правится тебе?
Зилла молча грустно слушала слова брата.
— Твои планы безрассудны. Наконец, если бы даже они и были вполне разумны, ты не мог бы привести их в исполнение.
— Почему? Книга, которой я не отдал ни графу, ни Сирано, несмотря на все их старания, послужит для меня неопровержимым доказательством.
Цыганка знала, что ее признание вызовет бурю, но решила смело действовать и, стараясь быть как можно спокойнее, медленно проговорила:
— Бен-Жоель, книги этой, о которой ты говоришь, нет уже более.
— Как? Ее взяли у тебя?
— Нет, я ее сама отдала господину Сирано.
— Ты отдала? Как ты смела?! — крикнул Бен-Жоель, с яростью бросаясь к Зилле.
Зилла спокойно ждала удара, устремив свои лихорадочно блестевшие глаза на брата, и рука цыгана невольно опустилась.
— Почему, почему ты сделала это? — хрипел он, сжимая кулаки.
— Потому что я устала уже от этих бесконечных подлостей, потому что я отрекаюсь от своей любви к Мануэлю, потому что я решила освободить его.
— И ты дала эту книгу моему злейшему врагу?
— Нет, он не враг тебе! А ты его ненавидишь за его превосходство, за его силу!
— Так вот как! Ну так знай же, что сегодня утром твой любезный Сирано будет бездыханным трупом, а Мануэль так и сгниет в тюрьме! Что же касается книги, то я ее верну себе; уж будь покойна!
— Сегодня утром?.. Так новое преступление заду мано вами с графом?
— Называй это преступлением, а по-моему, это месть! Еще до восхода солнца все будет кончено!
— Нет, не будет кончено, потому что до восхода солнца я во всем признаюсь где следует! — крикнула Зилла, бросаясь к дверям.
Но цыган предупредил ее и быстро загородил до-регу.
— Пусти меня! — воскликнула цыганка, вынимая кинжал.
Цыган, расхохотавшись ей в лицо, быстро толкнул дверь ногой и, выскочив на лестницу, повернул ключ в замке, затем, спрятав ключ в карман и заставив дверь столами и стульями, сошел вниз. Зилла с отчаянием билась у дверей, стараясь выйти из комнаты Ее то жалобные, то угрожающие крики доносились до Бен-Жоеля, но он не обращал внимания. Сойдя вниз, ом разбудил своих помощников и вышел с ними на улицу.
В продолжение целого часа Зилла тщетно царапала и колотила дверь своими слабыми руками, наконец, обессилев от напрасных стараний, со стоном и плачем бросилась на кровать.
Как раз в эту ночь Мануэль был удивлен внезапным появлением Лямота.
— Скажите, намерены ли вы, наконец, признаться?— сурово спросил прево.
— Нет. Я буду говорить на суде. Там я обличу графа Роланда де Лембра в наглой клевете!
— Берегитесь, вы затеваете рискованное дело! Завтра вы предстанете перед судьями. Лишь чистосердечное, правдивое признание может немного облегчить вашу участь. Упрямство же лишь погубит вас.
— Мне нечего бояться.
— А пытка, вы забыли о ней?
— Вы можете замучить меня до смерти, но не добьетесь ни одного лживого слова!
— Все они говорят одно и то же, слушая их, подумаешь, что тюрьмы переполнены святыми! — пробормотал прево, пожимая плечами и уходя из камеры узника.
В то время как Сирано был занят у себя разговором с графом, Сюльпис и Марот, в первый раз оставшись одни после своего приезда, уселись в уголке общего зала и эсецело отдались беседе, не боясь на этот раз ни любопытства Сусанны, ни насмешек Сирано.
Содержатель гостиницы дремал в одном из углов огромной комнаты, и молодые люди, усевшись за столом, погрузились в свою интересную болтовню.
— Завтра утром я поблагодарю господина Сирано и покину вас,— говорила цыганка.
— Завтра утром? Что ты?—с испугом вскричал влюбленный секретарь.
— Я уже решила. Я не могу больше оставаться здесь и должна вернуться к своим.
— А где же они? — с беспокойством спросил секретарь.
— Кажется, в Париже. Когда я оставила свою труппу в Орлеане, она возвращалась на ярмарку в Сен-Жермен.
— Марот, неужели их жизнь влечет тебя?
— Почему же пет? Свобода, веселье, беззаботность даже тогда, когда в кармане пет ни одного су. Чем это плохо?
— Но ведь я люблю, люблю тебя! — воскликнул Кас-тильян, сжимая ее крошечные ручки.
— А я не люблю вас? Неужели вы можете сомневаться?
— Но как могу я верить твоей любви, раз ты хочешь покинуть меня? О, умоляю, не покидай меня!
— Не покидать?.. Нет! Или, может быть, вы женитесь на мне? — спросила цыганка, искоса поглядывая на молодого человека.
Кастильян задумался: ему еще никогда не приходила в голову подобная мысль.
— Хорошо, я скажу правду, я знаю, что можете вы ответить: на таких девушках, как я, не женятся,— про-
должала цыганка.— Да? Но не беспокойтесь, я не стану навязываться! Наоборот, если бы вы сами захотели на мне жениться, и то бы я не пошла за вас. Не беспокойтесь, я не буду вам в тягость и развяжу вам руки.
— Марот! Ты не любишь меня?!
— Нет, люблю, но выслушайте, и вы вполне поймете меня!
«Жил-был славный, добрый паж, звали его... ну, все равно как. Идет он однажды полем и слышит вдруг во ржи песню жаворонка. С веселой песней птичка взвилась и, красиво блеснув на солнце своими крылышками, скрылась в лазурном небе.
И вот пажу страшно захотелось достать птичку, и он стал нежно-нежно звать ее к себе. Птичка спустилась вниз и уселась рядом во ржи. Став на колени, мальчик нагнулся и протянул к ней руки. Но она не боялась. Ведь птички знают, кого им следует опасаться, и жаворонок знал, что паж не сделает ему вреда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78