Крутится как заводная, даже не верится, что это та самая щебетунья, какая в детстве была... Ну вот, легка на помине.
Ралука вышла из летней кухни, раскрасневшаяся от жара плиты. Пригласила гостей за стол.
— Что ты с нами делаешь, дядюшка Панделе? — укорил хозяина Штефан.— Мы шли к тебе запросто, на чашку кофе, а ты настоящий пир затеял. Или случилось что важное, а мы не знаем? — Штефан испытующе глянул на Ралуку.— Уж не на помолвку ли мы попали?
Какая-то тень пробежала по лицу Панделе, в глазах мелькнула грусть.
— Что ты, милок. Просто хотелось собраться, как бывало, пропустить по чарке доброй старой цуйки...
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ввалился Марин Кристя, прижимая к груди огромную сумку.
— Вот так номер, — шепнула Штефану Санда.— Судя по всему, пирушка готовится на славу... А ведь завтра ты идешь к Догару.
— Брось, женушка, ты хоть раз видела меня под хмельком?
Через минуту появился и Ликэ Барбэлатэ с охапкой полевых цветов.
— Совсем спятил! — налетела на него Ралука.— Полон двор цветов, а он изображает из себя кавалера, веник какой-то притащил...
— Садовые ты сама растила, а эти — божественный дар природы, за них колючки и осы на мне живого места не оставили.
— Так тебе и надо!
— Мне? — Ликэ не сдавался.— Да я ради тебя терпел. И готов терпеть всю жизнь. Вот те крест...
Все расхохотались, увидев, как потешно перекрестился Ликэ. Одна только Санда заметила в глазах Ралуки обиду. Натянуто улыбнувшись, хозяйка пригласила гостей к столу.
Первую рюмку цуйки закусили жареной печенкой — прямо со сковороды. Ралука ухаживала за гостями, делая вид, что не замечает, как Ликэ быстро и ловко помогает ей. Постепенно завязался разговор. Дед Панделе обратился к Штефану:
— Ну вот, видишь, Марин здесь, как я обещал. Должен подойти и Маня, у него тоже разговор к тебе есть.
Кристя отставил тарелку в сторону, лицо его сразу посерьезнело:
— Каждому из нас есть что сказать. Весь вопрос — где и кому. Битых два года приглядываемся друг к другу, а толку никакого...
Штефан почувствовал, что момент настал. Не знал только, как лучше: начать разговор самому или подождать, пока решатся другие. Молчание затянулось. Кристя уставился в одну точку, Ликэ напряженно ждал. Дед Панделе делал вид, что прочищает трубку, потом, наконец решившись, обратился к Штефану:
— Ты понял, что происходит в токарном?
— Отчасти. Я знаю, что там столкнулись две тенденции: гнать с конвейера апробированную продукцию или выпускать малые серии, нерентабельные пока с точки зрения прибыли, но позарез необходимые для сложных и уникальных производств.
Панделе кивнул. Не сводя с собеседника глаз, спросил:
— А настроения людей ты уловил?
— Не особенно.
— Ну так я попробую тебе объяснить. Мы, заводские рабочие, теперь не те, что прежде. Почти у всех высокая квалификация, да еще и не одна. Многопрофильная, как теперь выражаются. Что правда, то правда. Вот говорят, что мы руководящий класс. Если так, я спрашиваю тебя: что происходит с рабочим классом на заводе «Энергия»? Куда мы идем? Какая у нас цель? Товарищ Павел Косма, видите ли, знает. После каждого заседания «руководящего состава» нам указывают: дайте план, и это все, что от вас требуется. Но мы слышим это с тысяча девятьсот пятидесятого года! Какими средствами дать план — вот в чем проблема! Почему так, а не по-другому? Этого никто нам не хочет объяснять, никто и нашего мнения не спрашивает. Словно руководство имеет секреты от шести тысяч рабочих. А еще считается, что мы одновременно и производители, и владельцы средств производства. Как-то у нас на «Энергии» это не заметно. Что завтра ждет завод? А вместе с ним — и людей? Вот о чем мы все волнуемся.
Дед Панделе помолчал, налил гостям бокалы, выложил на стол еще одну пачку сигарет и продолжал:
— Надеюсь, ты не скажешь, как Павел Косма, что нечего пенсионерам совать нос не в свое дело. На заводе прошла вся моя жизнь. Когда помру, тот же завод и хоронить меня будет. И пока тянет мотор, я с завода не уйду. Что я нарушаю? Нет меня в ведомости на зарплату? Ну и пусть! Беспризорник я, что ли? Я состою на учете в заводской парторганизации, это мой завод, я его хозяин, как и все остальные. И это не шутки... Такие вот у меня, Штефан, соображения. Я тоже имею право на собственное мнение!
Кристя глянул на распалившегося деда, повернулся к Штефану и сдержанно, с расстановкой начал свой рассказ.
— Для любого остро поставленного вопроса у руководства всегда находится подходящий кляп: то не место и не время обсуждать эту проблему, то ее нет в повестке дня, то она вне компетенции присутствующих. Вот теперь все рассказывают, какую роль сыграл рабочий класс в дни восстания, в период национализации — тогда ему действительно отводилась решающая роль» А когда он взял власть в свои руки, перестали спрашивать его мнение... Я даже ходил к секретарю Иордаке, — продолжал Кристя.— Он, правда, слушал внимательно, вызвал инструктора Мирою, ответственного за бесконечные выезды на картошку и за воскресники по благоустройству города. Кое-что записал себе в блокнотик...— Кристя невесело улыбнулся: — Я и не сомневался, что он откроет этот блокнотик только после дождичка в четверг. Смотришь на людей вроде Василе Нягу или Андрея Сфетки, и зло берет — до чего докатились! Неужели они забыли, что тоже когда-то были рабочими? Стоят по стойке «смирно» и едят начальство глазами... Нет, товарищ Попэ, не думай, что все мы стали лакеями и холуями. Если бы ты знал, сколько у нас выдвигают толковых предложений, ценных идей... Многие инженеры помогают рабочим доводить до ума рационализаторские предложения! Однако что посерьезнее придумай — сразу в стену упрешься. Да нет, не каменная эта стена, скорее из мамалыги. Ударишь — и кулак, а то и вся рука по локоть увязает. Ты дергаешься, а стена, хоть и рыхлая, вязкая, стоит как ни в чем не бывало. Многие считают, что дольше терпеть нельзя. И если Виктора Пэкурару довели до самоубийства, этим нас не запугали, только возмутили и озлобили. А некоторые вообще больше ни во что не верят.
— Хочешь знать правду? — вступил дед Панделе.— Ладно, скажу, тебе надо знать. Ты небось не позабыл Ламбру из намоточного...
— Ну как же! Очень старательный рабочий.
— Да, только старается он теперь не там, где надо. У него свой конвейер: за рюмашкой — кружка, за кружкой — стакан, а за стаканом — жбан. Подчас даже не знает, на каком он свете находится. А ведь у него в деревне красавица жена и две чудесные дочки.
— Он загородник?
— И не только он. У нас половина людей из загорода. И это ведь тоже проблема. Человек одной ногой на заводе, другой в деревне. Дома в городе строят, но ведь не для всех! А есть еще и такие, кто сам не желает становиться горожанином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Ралука вышла из летней кухни, раскрасневшаяся от жара плиты. Пригласила гостей за стол.
— Что ты с нами делаешь, дядюшка Панделе? — укорил хозяина Штефан.— Мы шли к тебе запросто, на чашку кофе, а ты настоящий пир затеял. Или случилось что важное, а мы не знаем? — Штефан испытующе глянул на Ралуку.— Уж не на помолвку ли мы попали?
Какая-то тень пробежала по лицу Панделе, в глазах мелькнула грусть.
— Что ты, милок. Просто хотелось собраться, как бывало, пропустить по чарке доброй старой цуйки...
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ввалился Марин Кристя, прижимая к груди огромную сумку.
— Вот так номер, — шепнула Штефану Санда.— Судя по всему, пирушка готовится на славу... А ведь завтра ты идешь к Догару.
— Брось, женушка, ты хоть раз видела меня под хмельком?
Через минуту появился и Ликэ Барбэлатэ с охапкой полевых цветов.
— Совсем спятил! — налетела на него Ралука.— Полон двор цветов, а он изображает из себя кавалера, веник какой-то притащил...
— Садовые ты сама растила, а эти — божественный дар природы, за них колючки и осы на мне живого места не оставили.
— Так тебе и надо!
— Мне? — Ликэ не сдавался.— Да я ради тебя терпел. И готов терпеть всю жизнь. Вот те крест...
Все расхохотались, увидев, как потешно перекрестился Ликэ. Одна только Санда заметила в глазах Ралуки обиду. Натянуто улыбнувшись, хозяйка пригласила гостей к столу.
Первую рюмку цуйки закусили жареной печенкой — прямо со сковороды. Ралука ухаживала за гостями, делая вид, что не замечает, как Ликэ быстро и ловко помогает ей. Постепенно завязался разговор. Дед Панделе обратился к Штефану:
— Ну вот, видишь, Марин здесь, как я обещал. Должен подойти и Маня, у него тоже разговор к тебе есть.
Кристя отставил тарелку в сторону, лицо его сразу посерьезнело:
— Каждому из нас есть что сказать. Весь вопрос — где и кому. Битых два года приглядываемся друг к другу, а толку никакого...
Штефан почувствовал, что момент настал. Не знал только, как лучше: начать разговор самому или подождать, пока решатся другие. Молчание затянулось. Кристя уставился в одну точку, Ликэ напряженно ждал. Дед Панделе делал вид, что прочищает трубку, потом, наконец решившись, обратился к Штефану:
— Ты понял, что происходит в токарном?
— Отчасти. Я знаю, что там столкнулись две тенденции: гнать с конвейера апробированную продукцию или выпускать малые серии, нерентабельные пока с точки зрения прибыли, но позарез необходимые для сложных и уникальных производств.
Панделе кивнул. Не сводя с собеседника глаз, спросил:
— А настроения людей ты уловил?
— Не особенно.
— Ну так я попробую тебе объяснить. Мы, заводские рабочие, теперь не те, что прежде. Почти у всех высокая квалификация, да еще и не одна. Многопрофильная, как теперь выражаются. Что правда, то правда. Вот говорят, что мы руководящий класс. Если так, я спрашиваю тебя: что происходит с рабочим классом на заводе «Энергия»? Куда мы идем? Какая у нас цель? Товарищ Павел Косма, видите ли, знает. После каждого заседания «руководящего состава» нам указывают: дайте план, и это все, что от вас требуется. Но мы слышим это с тысяча девятьсот пятидесятого года! Какими средствами дать план — вот в чем проблема! Почему так, а не по-другому? Этого никто нам не хочет объяснять, никто и нашего мнения не спрашивает. Словно руководство имеет секреты от шести тысяч рабочих. А еще считается, что мы одновременно и производители, и владельцы средств производства. Как-то у нас на «Энергии» это не заметно. Что завтра ждет завод? А вместе с ним — и людей? Вот о чем мы все волнуемся.
Дед Панделе помолчал, налил гостям бокалы, выложил на стол еще одну пачку сигарет и продолжал:
— Надеюсь, ты не скажешь, как Павел Косма, что нечего пенсионерам совать нос не в свое дело. На заводе прошла вся моя жизнь. Когда помру, тот же завод и хоронить меня будет. И пока тянет мотор, я с завода не уйду. Что я нарушаю? Нет меня в ведомости на зарплату? Ну и пусть! Беспризорник я, что ли? Я состою на учете в заводской парторганизации, это мой завод, я его хозяин, как и все остальные. И это не шутки... Такие вот у меня, Штефан, соображения. Я тоже имею право на собственное мнение!
Кристя глянул на распалившегося деда, повернулся к Штефану и сдержанно, с расстановкой начал свой рассказ.
— Для любого остро поставленного вопроса у руководства всегда находится подходящий кляп: то не место и не время обсуждать эту проблему, то ее нет в повестке дня, то она вне компетенции присутствующих. Вот теперь все рассказывают, какую роль сыграл рабочий класс в дни восстания, в период национализации — тогда ему действительно отводилась решающая роль» А когда он взял власть в свои руки, перестали спрашивать его мнение... Я даже ходил к секретарю Иордаке, — продолжал Кристя.— Он, правда, слушал внимательно, вызвал инструктора Мирою, ответственного за бесконечные выезды на картошку и за воскресники по благоустройству города. Кое-что записал себе в блокнотик...— Кристя невесело улыбнулся: — Я и не сомневался, что он откроет этот блокнотик только после дождичка в четверг. Смотришь на людей вроде Василе Нягу или Андрея Сфетки, и зло берет — до чего докатились! Неужели они забыли, что тоже когда-то были рабочими? Стоят по стойке «смирно» и едят начальство глазами... Нет, товарищ Попэ, не думай, что все мы стали лакеями и холуями. Если бы ты знал, сколько у нас выдвигают толковых предложений, ценных идей... Многие инженеры помогают рабочим доводить до ума рационализаторские предложения! Однако что посерьезнее придумай — сразу в стену упрешься. Да нет, не каменная эта стена, скорее из мамалыги. Ударишь — и кулак, а то и вся рука по локоть увязает. Ты дергаешься, а стена, хоть и рыхлая, вязкая, стоит как ни в чем не бывало. Многие считают, что дольше терпеть нельзя. И если Виктора Пэкурару довели до самоубийства, этим нас не запугали, только возмутили и озлобили. А некоторые вообще больше ни во что не верят.
— Хочешь знать правду? — вступил дед Панделе.— Ладно, скажу, тебе надо знать. Ты небось не позабыл Ламбру из намоточного...
— Ну как же! Очень старательный рабочий.
— Да, только старается он теперь не там, где надо. У него свой конвейер: за рюмашкой — кружка, за кружкой — стакан, а за стаканом — жбан. Подчас даже не знает, на каком он свете находится. А ведь у него в деревне красавица жена и две чудесные дочки.
— Он загородник?
— И не только он. У нас половина людей из загорода. И это ведь тоже проблема. Человек одной ногой на заводе, другой в деревне. Дома в городе строят, но ведь не для всех! А есть еще и такие, кто сам не желает становиться горожанином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103