Когда Испас сошел с трибуны, взметнулся целый лес рук — все хотели выступать. Некоторые пытались противопоставить идеям Испаса сугубо конкретные задачи развития экономики. И тогда попросил слова Штефан Попэ.
Спокойно и аргументированно поддержал он основную мысль Дана, подчеркнув ее универсальность: «Фундаментальные науки нужны как воздух не только технике и экономике, но практически всем областям общественной жизни — философии, социологии, этике. Они необходимы даже таким, казалось бы, далеким областям, как литература, искусство, эстетика. В противном случае нам угрожает узкий практицизм, отсутствие перспективы, беспомощность в решении проблем, которые жизнь, несомненно, поставит завтра. И тогда что за революционеры мы будем? Разве что только на словах». В краткой заключительной речи декан одобрил дискуссию, ведь «в споре рождается истина», однако свою позицию высказывать поостерегся. По рядам амфитеатра пробежал веселый шепоток — на забыли слушатели, как их пытались остановить призывами к дисциплине. Дискуссия продолжалась и на улице. Была суббота. У ворот общежития Дан, живший тогда у родителей, временно переехавших в Бухарест, вдруг сказал: «Послушайте, братцы, если у вас вечер не занят, махнем ко мне. Порадуем моих стариков, а то ведь они считают, что у такого книжного червя, как я, и друзей-то быть не может. Посидим, поболтаем, телевизор посмотрим». Косма пытался увильнуть: мол, его ждет жена, и тогда Дан предложил: «Так давайте и ее возьмем с собой! Хотя, должен признаться, ни отец, ни я к газетчикам особой любви не питаем». Павел был задет. «Не питаете любви? Ну, тогда я обязательно ее приведу. И договоримся сразу: после того как она поставит вас на место, о журналистах больше плохо не говорить». Он вдруг исчез, а через несколько минут появился под руку с молодой женщиной. До этого он не показывал ее друзьям, и оба замерли чуть ли не с разинутыми ртами. Ольга Стайку было по-настоящему ~ очаровательна: стройная, тонкая, как тростиночка, темно-русые волосы, белая кожа, красивый высокий лоб и синие глаза, в которых постоянно вспыхивали искорки. Дан смутился, но Штефан спас положение: «Так вот она какая, эта сказочная Ольга, с которой Павел во сне разговаривает! Честно говоря, не очень-то я раньше доверял его вкусу. А он — вы только посмотрите, какую красавицу похитил!» Ольга сверкнула белозубой улыбкой и с ходу парировала: «Еще неизвестно, кто кого похитил: он меня или я его — из гарема поклонниц, которые глаза друг другу готовы выцарапать за одну лишь его улыбку». Дома у Испасов, где родители были искренне рады друзьям Дана, взаимные шпильки не прекратились. В разговор включился и академик. Ольга никак не ожидала, что ей придет на помощь не Павел, а Штефан. Защищая журналистку, он открыл настоящий заградительный огонь, а потом перешел в решительное наступление: «Можно подумать, что во всем виноваты именно газетчики! А как же — суют свой нос куда не следует, разоблачают, и человек остается в чем мать родила перед лицом общественного мнения. Вот и вы, эскулапы, тоже обижаетесь на прессу, когда она указывает на ваши ошибки. Ну а попробуй она только заикнуться о ваших доходах...» «Вы на что-то намекаете, инженер?» — прервал его старый Испас. «Никаких намеков. Так, жизненный опыт...» За стол сели все вместе, и неприятное чувство неоконченного спора сразу рассеялось при виде шницелей. На десерт хозяйка принесла блюдо с блинчиками, полила их ромом и подожгла. «Это рецепт знаменитого ресторана "Атене Палас"», — с гордостью сказала она. «Да нет же, у вас в сто раз лучше!» — воскликнул Косма, перекрывая восторженные голоса. Мадам Испас сияла от удовольствия. А кофе с коньяком окончательно восстановил хорошее настроение. Все чувствовали — вечер удался. За время учебы в Бухаресте Штефан и Павел впервые встретили такое радушие.
Вскоре визиты к Дану вошли в обычай. По субботам и воскресеньям друзья собирались здесь на обед. Так постепенно сформировался триумвират «мушкетеров», как назвал их однажды старый Испас. Прозвище было принято.
Ключ в замке осторожно повернулся, дверь бесшумно отворилась. Штефан притворился спящим. И только когда Петришор тихо поздоровался, он повернулся, оглядел маленькую, крепко сбитую фигурку сына, который, потупив взгляд, сверлил ковер большим пальцем ноги. Пряча улыбку в усы, Штефан как ни в чем не бывало приветливо сказал:
— Ну, быстренько за стол! Я ведь тоже проголодался. Что жевать-то будем?
Петришор, сама скромность, ответствовал:
— То, что мама оставила. — И, для вида немного помедлив, добавил: — В буфете, кажется, были ром-бабы.
— А не ты ли утверждал, что ничего не может быть лучше пирожных со взбитыми сливками?
— Да, но, как ты говоришь, за неимением лучшего...
— Ах ты бандит! Мало того, что разбойничаешь неизвестно где, так еще и умником притворяешься?
Он взял сына за руку и повел в столовую. Обед, оставленный Сандой, Штефан подогревал уже дважды. Они сели, и запоздалая трапеза прошла в полном молчании. Петришор не знал, как начать разговор, а Штефана забавляла растерянность мальчика, ему нравилось, что тот не утратил еще детскую робость. Отец увидел в глазах сына немой вопрос, горькую складочку у губ, и ему стало жаль его.
— Кофейку?
— Давай, если хочешь. Только я сам сварю.
— Порядок! У нас дома ведь от каждого по способностям. А вот свободное время — на всех вместе. Сын пропустил намек мимо ушей и быстро приготовил кофе. «И вправду вкусный, — подумал Штефан. — Однако захваливать не буду — непедагогично. Особенно после сегодняшнего случая». И сказал:
— Слава богу, мамы дома не было. Она бы уже с ума сходила. Подняла бы на ноги всю милицию, и сидеть бы тебе сейчас в отделении! Ну и где тебя носило?
Петришор поднял глаза, и Штефан снова еле сдержал улыбку. На него очень серьезно смотрел второй Штефан, только маленький. Ну точная копия — такой же задумчивый, губы поджаты, прямо-таки воплощение непоколебимой воли.
— А что было делать? Я прочитал записку на холодильнике и понял, что вы вернетесь поздно. Прихватил бутылочку пепси и спустился к Ионике. Ну, к тому, с первого этажа. А его папа повел нас на футбол. Как же я мог вас предупредить? Тебя нет, мама неизвестно когда заявится...
— Ты как говоришь о маме?
— Твоя школа. Я ведь знал, что ты по соседям бегать не станешь, заглянешь во двор и будешь спокойно ждать, как полагается мужчине. Ведь, даже когда я маленький был, #ты меня не ругал. Па, ну как я мог отказаться? Пусть даже наши и продули. Чертовы тимишоарцы... Знаешь, им судья подсуживал.
— Все это хорошо, но разве нельзя было нацарапать пару слов?
Петришор задумался, потом мудро склонил голову.
— Вот тут ты прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Спокойно и аргументированно поддержал он основную мысль Дана, подчеркнув ее универсальность: «Фундаментальные науки нужны как воздух не только технике и экономике, но практически всем областям общественной жизни — философии, социологии, этике. Они необходимы даже таким, казалось бы, далеким областям, как литература, искусство, эстетика. В противном случае нам угрожает узкий практицизм, отсутствие перспективы, беспомощность в решении проблем, которые жизнь, несомненно, поставит завтра. И тогда что за революционеры мы будем? Разве что только на словах». В краткой заключительной речи декан одобрил дискуссию, ведь «в споре рождается истина», однако свою позицию высказывать поостерегся. По рядам амфитеатра пробежал веселый шепоток — на забыли слушатели, как их пытались остановить призывами к дисциплине. Дискуссия продолжалась и на улице. Была суббота. У ворот общежития Дан, живший тогда у родителей, временно переехавших в Бухарест, вдруг сказал: «Послушайте, братцы, если у вас вечер не занят, махнем ко мне. Порадуем моих стариков, а то ведь они считают, что у такого книжного червя, как я, и друзей-то быть не может. Посидим, поболтаем, телевизор посмотрим». Косма пытался увильнуть: мол, его ждет жена, и тогда Дан предложил: «Так давайте и ее возьмем с собой! Хотя, должен признаться, ни отец, ни я к газетчикам особой любви не питаем». Павел был задет. «Не питаете любви? Ну, тогда я обязательно ее приведу. И договоримся сразу: после того как она поставит вас на место, о журналистах больше плохо не говорить». Он вдруг исчез, а через несколько минут появился под руку с молодой женщиной. До этого он не показывал ее друзьям, и оба замерли чуть ли не с разинутыми ртами. Ольга Стайку было по-настоящему ~ очаровательна: стройная, тонкая, как тростиночка, темно-русые волосы, белая кожа, красивый высокий лоб и синие глаза, в которых постоянно вспыхивали искорки. Дан смутился, но Штефан спас положение: «Так вот она какая, эта сказочная Ольга, с которой Павел во сне разговаривает! Честно говоря, не очень-то я раньше доверял его вкусу. А он — вы только посмотрите, какую красавицу похитил!» Ольга сверкнула белозубой улыбкой и с ходу парировала: «Еще неизвестно, кто кого похитил: он меня или я его — из гарема поклонниц, которые глаза друг другу готовы выцарапать за одну лишь его улыбку». Дома у Испасов, где родители были искренне рады друзьям Дана, взаимные шпильки не прекратились. В разговор включился и академик. Ольга никак не ожидала, что ей придет на помощь не Павел, а Штефан. Защищая журналистку, он открыл настоящий заградительный огонь, а потом перешел в решительное наступление: «Можно подумать, что во всем виноваты именно газетчики! А как же — суют свой нос куда не следует, разоблачают, и человек остается в чем мать родила перед лицом общественного мнения. Вот и вы, эскулапы, тоже обижаетесь на прессу, когда она указывает на ваши ошибки. Ну а попробуй она только заикнуться о ваших доходах...» «Вы на что-то намекаете, инженер?» — прервал его старый Испас. «Никаких намеков. Так, жизненный опыт...» За стол сели все вместе, и неприятное чувство неоконченного спора сразу рассеялось при виде шницелей. На десерт хозяйка принесла блюдо с блинчиками, полила их ромом и подожгла. «Это рецепт знаменитого ресторана "Атене Палас"», — с гордостью сказала она. «Да нет же, у вас в сто раз лучше!» — воскликнул Косма, перекрывая восторженные голоса. Мадам Испас сияла от удовольствия. А кофе с коньяком окончательно восстановил хорошее настроение. Все чувствовали — вечер удался. За время учебы в Бухаресте Штефан и Павел впервые встретили такое радушие.
Вскоре визиты к Дану вошли в обычай. По субботам и воскресеньям друзья собирались здесь на обед. Так постепенно сформировался триумвират «мушкетеров», как назвал их однажды старый Испас. Прозвище было принято.
Ключ в замке осторожно повернулся, дверь бесшумно отворилась. Штефан притворился спящим. И только когда Петришор тихо поздоровался, он повернулся, оглядел маленькую, крепко сбитую фигурку сына, который, потупив взгляд, сверлил ковер большим пальцем ноги. Пряча улыбку в усы, Штефан как ни в чем не бывало приветливо сказал:
— Ну, быстренько за стол! Я ведь тоже проголодался. Что жевать-то будем?
Петришор, сама скромность, ответствовал:
— То, что мама оставила. — И, для вида немного помедлив, добавил: — В буфете, кажется, были ром-бабы.
— А не ты ли утверждал, что ничего не может быть лучше пирожных со взбитыми сливками?
— Да, но, как ты говоришь, за неимением лучшего...
— Ах ты бандит! Мало того, что разбойничаешь неизвестно где, так еще и умником притворяешься?
Он взял сына за руку и повел в столовую. Обед, оставленный Сандой, Штефан подогревал уже дважды. Они сели, и запоздалая трапеза прошла в полном молчании. Петришор не знал, как начать разговор, а Штефана забавляла растерянность мальчика, ему нравилось, что тот не утратил еще детскую робость. Отец увидел в глазах сына немой вопрос, горькую складочку у губ, и ему стало жаль его.
— Кофейку?
— Давай, если хочешь. Только я сам сварю.
— Порядок! У нас дома ведь от каждого по способностям. А вот свободное время — на всех вместе. Сын пропустил намек мимо ушей и быстро приготовил кофе. «И вправду вкусный, — подумал Штефан. — Однако захваливать не буду — непедагогично. Особенно после сегодняшнего случая». И сказал:
— Слава богу, мамы дома не было. Она бы уже с ума сходила. Подняла бы на ноги всю милицию, и сидеть бы тебе сейчас в отделении! Ну и где тебя носило?
Петришор поднял глаза, и Штефан снова еле сдержал улыбку. На него очень серьезно смотрел второй Штефан, только маленький. Ну точная копия — такой же задумчивый, губы поджаты, прямо-таки воплощение непоколебимой воли.
— А что было делать? Я прочитал записку на холодильнике и понял, что вы вернетесь поздно. Прихватил бутылочку пепси и спустился к Ионике. Ну, к тому, с первого этажа. А его папа повел нас на футбол. Как же я мог вас предупредить? Тебя нет, мама неизвестно когда заявится...
— Ты как говоришь о маме?
— Твоя школа. Я ведь знал, что ты по соседям бегать не станешь, заглянешь во двор и будешь спокойно ждать, как полагается мужчине. Ведь, даже когда я маленький был, #ты меня не ругал. Па, ну как я мог отказаться? Пусть даже наши и продули. Чертовы тимишоарцы... Знаешь, им судья подсуживал.
— Все это хорошо, но разве нельзя было нацарапать пару слов?
Петришор задумался, потом мудро склонил голову.
— Вот тут ты прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103