— Слушай, Косма, а может, у тебя с головой что-то? Павел был готов к чему угодно, даже к грубости, но
такого не ожидал. Он растерянно посмотрел на собеседника.
— То есть?
— Так бывает, дружище, от перенапряжения может иссякнуть умственный потенциал. — Флорою остановил жестом Коему, открывшего было рот, и продолжал: — Ну ладно, ты целый час говорил, послушай теперь меня. Друзьями мы с тобой никогда не были, в родстве как будто не состояли. Завидовал я тебе из-за Ольги Стайку, только это нас и связывало. Думаю, обвинять меня в необъективности у тебя нет оснований. В академии я восхищался твоей сообразительностью и умением увязывать теоретические знания с повседневной практикой, организаторскими способностями, видел в тебе будущего командира нашей индустрии. И поначалу ты не обманул надежд. Везде, где бы я тебя ни встречал,— на конференциях, совещаниях, на съезде — имя Павла Космы произносилось с глубоким уважением. Но вот с некоторого времени... А знаешь, ведь многое из того, что ты мне рассказал, для меня не новость. И дело не в двойных бухгалтерских отчетах, которые поступили к нам вчера. Да будет тебе известно, у нас в министерстве лежит рапорт одного майора госбезопасности, не помню фамилии, где приводятся факты неофициальных переговоров с западногерманскими фирмами о срочных поставках оборудования на прямо-таки кабальных условиях. И к рапорту прилагается копия телеграммы, дающей добро на заключение этих кабальных контрактов. Телеграмма подписана тобой. Я читал и не верил своим глазам: неужели ты, опытный работник, боец, горы можешь сдвинуть, если понадобится, ничего умнее не придумал? Явно с тобой что-то случилось! Вот и спрашиваю: может, с головой неладно? Изумление и досада застыли на лице Космы. Внутри все кипело. «Головастик проклятый! Начальник без году неделя, а уже смеет говорить мне такие вещи. Забыл, наверное, что академию я кончил с отличием, а он плелся в самом хвосте!» Флорою почувствовал, что лишь разозлил его, и попробовал исправить положение:
— Пойми меня, Косма! Я ведь телефона не отключал и разговаривал с тобой не через секретаршу. Хотя о вчерашнем совещании знаю все до мелочей. Там присутствовал мой заместитель. Не обижайся, ты меня просто не так понял. В твоих умственных способностях никто не сомневается. Мне бы такие мозги! Речь идет об интуиции, о политической интуиции. Неужели ты не понимаешь, что все мы накануне радикальных перемен в стиле и методах управления экономикой, всей плановой и хозяйственной деятельности?
— Ну если ты такой умный, скажи, что теперь со мной будет?
— Не знаю,— искренне признался Флорою. — Это уже не мой уровень. Думаю, что твой вопрос будет обсуждаться центральными органами, в Совете министров. Ты что-нибудь слышал о «ротации кадров», о которой в последнее время столько шуму? Так вот, ты теперь живое свидетельство необходимости ротации кадров и в лучшем случае перейдешь на другую работу.
— А почему ротация должна начаться именно с меня? — пробормотал Косма.
— Могу тебя успокоить, наш министр, человек с большими заслугами, будет через несколько дней освобожден от должности. Человек он честный и преданный, но при всем своем уме и опыте уже не понимает, не чувствует, что является на данный момент главным.
— Состарился?
— А ты разве старый? По возрасту Матееску лишь на два года старше тебя.
— Что, на смену уже пришло новое поколение?
— Нет. Новый образ мышления, психология, мировоззрение, если хочешь.
— А ты, Флорою, вроде как орел, возносящийся в небесные выси?
— Ну, это уже слишком. Но если говорить о предвидении нашего общего курса, то без ложной скромности сознаюсь, кое-какие орлиные перышки у меня есть. Я вовремя понял, чего требует жизнь.
Волна раздражения снова поднялась в душе Космы. Перед ним был соперник, которого раньше он вообще в расчет не принимал.
— На тебя, значит, снизошло откровение, и ты, просветленный, расчищаешь теперь горы мусора, наваленные консервативными хозяйственниками на пути страны...
— Нет, это заслуга не моя. Я лишь прилежный ученик жизни, но не такой, который принимает на веру все, что говорит учитель. Я много повидал, прошел через разные передряги, и на моей совести есть ошибки и просчеты. Но я понял: так дальше продолжаться не может. Необходимо исправлять положение.
— Ты думаешь, я пришел к тебе выслушивать лекцию?
— Ну что ж, если все сказанное мной для тебя только лекция, прости великодушно,— с горечью произнес Флорою. — Мое имя было в списке приглашенных на то совещание в министерстве, но мне не хотелось видеть, как ты будешь юлить и изворачиваться. Я предполагал, что никакого полезного урока ты из этого обсуждения не вынесешь. К сожалению. Поэтому не хотел участвовать в выработке мер, с которыми, я убежден, ты все равно не согласился бы.
— Разумеется!
— Еще раз повторяю: жаль, очень жаль! Нас сейчас никто не слышит, можно начистоту. Очнись, человече! Все, что есть в тебе хорошего, должно служить делу. И не говори, что уже поздно. Об «Энергии» я знаю гораздо больше, чем ты думаешь. Наслышан и о твоем стиле руководства.
— Но я советуюсь с людьми, на заводе периодически проходят собрания, это настоящий диалог...
Флорою с грустью покачал головой.
— Эх, Павел, Павел, протри же наконец глаза! То, что ты называешь диалогом, есть по сути чистейший монолог. Ну у кого хватит смелости перечить такой «сильной личности»? Или, по-твоему, выступления заранее отобранных людей по заранее написанным шпаргалкам — свободное выражение мнения?
— Какого-то диктатора из меня делаешь...
— Так оно и есть. И этим ты обязан только самому себе. А я пишу портрет с натуры.
— Тогда уж давай изобрази меня преступником.
— Нет, прямого обвинения я предъявить тебе не могу. Хотя в Бухаресте ходят слухи о «коротком замыкании».
— Это еще что такое? — снова удивился Косма.
— Не знаю. Говорят о каком-то Пэкурару.
Павел встал, не подавая руки, поклонился и с надменным видом вышел из кабинета. Но пока спускался по лестнице, все его высокомерие куда-то пропало, и на улицу вышел сгорбленный, раздавленный несчастьем человек. Как во сне, он зашел в гостиницу за чемоданом, купил на вокзале билет и сел в поезд, который потащился в сторону гор. Очнулся он, лишь когда кондуктор сказал, что у него билет в вагон первого класса и нет смысла стоять в коридоре. Сев у окна пустого купе, он глядел на поля, перелески, но ничего не видел. В голове роились какие-то обрывки мыслей, на грудь давила страшная тяжесть, вызывавшая слабость и тошноту. Не раз он пытался закрыть глаза, но сознание будто уплывало. И он снова поднимал веки и невидящими глазами смотрел на проносившуюся мимо долину Праховы, выставлявшую напоказ все великолепие своего осеннего убранства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103