Угощение за столом Кернуса было хорошим, но отличалось простотой и даже некоторой неприхотливостью, что, вероятно, соответствовало характеру хозяина дома. Я отведал мяса тарна и желтого хлеба с медом, горианского гороха и поданного в кружке разбавленного теплой водой ка-ла-на. Хо-Ту, как я заметил, хотя ничего и не сказал по этому поводу, пил только воду и ел только овсяную кашу с молоком горианских лесных коров, пользуясь вырезанной из рога ложкой.
Справа от стола в стене располагались пятнадцать колец для рабов. К каждому была прикована цепью за левую лодыжку девушка с обнаженной грудью и с опоясывающим талию шнуром, с которого свисал продолговатый узкий прямоугольник красного шелка. Горло им стягивал ошейник, покрытый в тон шелковой материи красной эмалью. Их губы были ярко накрашены, а глаза подведены тенями. Увидев этих девушек, я понял, что в доме Кернуса для мужчин после трапезы наступает время удовольствий и отдыха. Что касается паги и ка-ла-на, то их подавали позднее, после ухода Кернуса.
— Убит! — воскликнул судящий охранник с хлыстом.
Я увидел, что один раб, который, без сомнения, был более сильным в этом виде борьбы, заскочил за спину другого и, отведя его голову назад, решительно провел тупым ножом по горлу противника.
Проигравший раб, казалось, онемел от ужаса, когда широкая синяя полоса появилась у него на шее. Он опустился на колени. Тут же к нему подбежали двое охранников и надели на него кандалы. Не знаю, из каких соображений судья с хлыстом взял свой нож и провел лезвием по груди побежденного, оставляя на ней неглубокий кровавый след. Действия охранника показались мне бессмысленными. После этого закованного в кандалы потерпевшего поражение раба увели. Победитель же торжествующе воздел руки к потолку и огласил зал победным криком. Его приветствовали шумными возгласами и сразу же усадили за стол, в самом дальнем его конце, поставив перед ним миску с мясом, которое он начал поглощать, ко всеобщему веселью наблюдавших, хватая руками, с жадностью изголодавшегося зверя, позабыв обо всем, кроме еды. Очевидно, в бараках для рабов такая пища была большой редкостью.
Теперь, когда со спортивными развлечениями было покончено, в зал шеренгой вошли музыканты и расположились чуть в стороне от центральной арены. Здесь были два исполнителя на калике, один музыкант, играющий на цехаре, четыре флейтиста и пара ударников.
Угощение подносили юные рабыни, одетые в белые туники, с ошейниками, покрытыми белой эмалью. Это были девушки, проходящие курс обучения; некоторые из них, вероятно, принадлежали к категории рабынь белого шелка, поскольку чувствовалось, что они знакомы с процедурой прислуживания за столом и вполне владеют этим искусством.
Одна из них, несшая большой кувшин с разбавленным ка-ла-на, подошла к нам сзади, грациозно поднявшись по двум ступенькам на широкий деревянный помост, на котором стояли наши столы. Она склонилась над моим левым плечом.
— Вина, хозяин? — пробормотала она скороговоркой.
— Как ты подаешь вино незнакомому гостю за столом твоего хозяина? — зашипел на неё Хо-Ту.
— Простите Лану, — сказала она; на её глазах появились слезы.
— Твое место в железных клетях, — сказал Хо-Ту.
— Он внушает мне страх, — произнесла она сквозь рыдания. — Он из черной касты.
— Подай ему вина, как полагается, — сказал он, — или тебя разденут и швырнут в барак рабов-мужчин.
Девушка повернулась и отошла назад, затем снова приблизилась, поднявшись по ступеням с изяществом в котором чувствовалась затаенная робость. Она наклонилась вперед, слегка согнув колени, все её тело было преисполнено грации, и прошептала у моего уха: «Вина, хозяин?» — так, словно предлагала не вино, а себя. В огромном доме, полном самых разных девушек-рабынь, позволить гостю провести ночь с одной из них считалось всего лишь проявлением вежливости со стороны хозяина. Каждая девушка, считавшаяся подходящей для подобного рода услуг, время от времени на протяжении вечера подходила к гостю и предлагала ему вино. Выбранной считалась та, вино от которой он принимал.
Я взглянул на девушку. Ее глаза встретились с моими, в них светилась нежность. Ее губы были слегка приоткрыты.
— Вина, хозяин? — повторила она.
— Да, — ответил я. — Я выпью вина.
Она налила разбавленного ка-ла-на в мой кубок, склонила голову и с застенчивой улыбкой грациозно сошла по ступеням вниз, затем повернулась и поспешила прочь.
— Ты, конечно, не можешь провести с ней ночь, — сказал Хо-Ту. — Она рабыня белого шелка.
— Понимаю, — ответил я.
Заиграла музыка. Мне всегда нравились горианские мелодии, хотя в них и было что-то варварское. Я знал, что Элизабет они бы тоже пришлись по душе.
Я улыбнулся про себя. «Бедняжка Элизабет, — подумал я. — Сегодня вечером она останется голодной, а утром ей, вероятно, придется идти за водой, кашей и овощами к корытам с пищей в бараках рабынь-служанок». Я вспомнил, как повернулся и послал ей воздушный поцелуй, когда оставлял комнату, следуя за Хо-Ту в зал. Я видел, в какую ярость пришла она, стоя на коленях, связанная по рукам и ногам, прикованная цепью за ошейник к кольцу рабов, видя, как я поспешил на обед к хозяину дома.
Вероятно, утром, а я предполагал, что вернусь в комнату только к утру, с ней трудно будет помириться. Не слишком приятно провести всю ночь связанной. В действительности же это самое обычное, пусть и суровое, наказание для рабынь на Горе. Днем их связывают гораздо реже, поскольку им надо работать. Я решил, что основная часть моих проблем может быть решена, если я просто откажусь развязать Элизабет до тех пор, пока она не даст мне слово — а к этому она относилась весьма серьезно — вести себя послушно.
Справедливо это или нет, но тут я отогнал от себя мысли об Элизабет, так как услышал доносившийся со стороны боковой двери перезвон колокольчиков и с удовольствием отметил, что в зал входят рабыни для наслаждений. Семь девушек мелкими торопливыми шагами просеменили по залу, держа руки чуть на отлете ладонями кверху, склонив головы и потупив глаза. Они встали на колени между столами перед мужчинами, низко опустив головы, как и полагалось рабыням для наслаждений.
— Захват Домашнего Камня! — объявил Кернус, переставляя своего наездника к строителю убара, туда, где Капрус в этот момент игры пытался защитить свой Домашний Камень.
Между прочим, Домашний Камень в игре не является фигурой, так как им нельзя брать другие фигуры, хотя в соответствии с правилами игры он и может перемещаться при каждом ходе на одну клетку. Интересно отметить и то, что он не ставится на доску в начале игры, а должен появиться на ней на седьмом ходу или непосредственно перед ним, при этом появление на доске засчитывается как самостоятельный ход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122