Ар по праву считался центром горианской работорговли. И хотя дом Кернуса имел частные павильоны для продажи наиболее интересных экземпляров обеспеченным клиентам и регулярно организовывал собственные аукционы по распродаже рабов, тем не менее значительное их количество выставлялось на торги в постоянно действующих городских общественных аукционах.
Подобные аукционы проводились в имеющих специальную лицензию принадлежащих городскому совету домах, наиболее крупным из которых по праву считался Куруманский, занимающий целый квартал города. Для каждой рабыни весьма престижным, свидетельствующим о её высоком качестве считалось быть отобранной для продажи с подмостков центрального зала Куруманского дома, и девушки отчаянно боролись за эту честь.
Продажа в центральных залах, как правило, служила гарантией того, что девушка будет приобретена богатым покупателем и вполне сможет рассчитывать на роскошную жизнь, пусть даже в качестве рабыни. Как и на многих крупных невольничьих рынках, в Куруманском квартале имелись свои музыканты, что давало девушкам возможность показать себя во всей красе. В так называемых задних залах менее крупных работорговых домов, как, впрочем, и в задних залах Куруманского квартала, рабы продавались без лишних проволочек, что не позволяло девушкам вызвать к себе интерес наиболее перспективных покупателей, и в результате довольно привлекательная девушка, к своему стыду и разочарованию, могла достаться за более чем скромную цену совершенно случайному покупателю, в чьем хозяйстве она была на долгие годы обречена, как говорится, «на чайник и подстилку», то есть на обычные условия существования в доме средней обеспеченности.
Подобная ситуация на рынке складывалась и при наводнении его рабынями после захвата налетчиками какого-нибудь города. В такие периоды рабыни поступали в торговые залы длинными колоннами прямо в кандалах, прикованные за ошейник друг к другу короткими цепями, и на продажу каждой из них отводилось очень мало времени.
— А здесь наше лучшее помещение для проведения частных аукционов, — заметил Хо-Ту.
Я заглянул в одну из комнат, отведенных для закрытых невольничьих торгов. Рассчитана она была не больше чем на сотню покупателей и носила отпечаток роскоши всего дома. Стены её покрывала богатейшая темно-красная драпировка, а возвышающийся в самом центре помост для демонстрации рабынь был облицован мрамором. Поверхность же помоста, как того требовали горианские традиции, была дощатой и, поскольку девушки выставлялись на продажу босыми, посыпана опилками: считалось, что хождение по опилкам не дает загрубеть коже подошв.
Вид этой комнаты навел меня на грустные размышления. Я знал, что закрытые невольничьи торги проводятся, как правило, для особо почитаемых клиентов, зачастую таких же работорговцев, и выставляются на них наиболее ценные рабыни, нередко принадлежавшие в прошлом к высшим слоям общества и даже некогда свободные жительницы самого Ара, возможно проживавшие прежде неподалеку и выставляемые на продажу близ своего дома. Кто знает, каким образом попадают на невольничьи рынки Ара эти свежеклейменные рабыни? Кого ежедневно привозят сюда в крытых повозках или десятками увозят отсюда?
Проходя дальше по коридору, мы с Хо-Ту на минуту остановились и заглянули в одну из довольно больших комнат. Здесь я увидел двух рабынь, одетых в желтые туники, такие же, как та, что носила Элизабет, стоявших на коленях друг против друга. Одна из девушек что-то диктовала с листа бумаги, а вторая быстро записывала.
Причем скорость, с которой она это делала, навела меня на мысль, что здесь учат на стенографисток. В глубине комнаты также находилось несколько закованных в кандалы писцов с измазанными чернилами пальцами.
Один из них держал перед собой длинный рулон бумаги с колонками цифр и пояснений к ним, что, вероятно, было каким-то счетом, похожим на те, что висели вдоль стен комнаты. Среди них я заметил лист бумаги с результатами соревнований тарнов, за которыми также следовали колонки цифр, что, очевидно, было подведением итогов выставленной на соревнование команды тарнсменов либо представляло собой финансовый баланс проведения всего мероприятия.
— А вот это может вас заинтересовать, — заметил Хо-Ту, проходя дальше по коридору.
В конце его виднелась дверь с выставленными возле неё часовыми. Они, конечно, сразу признали Хо-Ту и отперли перед ним дверь. К моему немалому изумлению, в четырех футах за ней находилась вторая дверь со встроенным в неё оконцем для наблюдения. Едва мы приблизились, в оконце показалась голова дежурившей там женщины, также узнавшей Хо-Ту и кивнувшей ему.
Вскоре послышался звук отпираемых засовов, тяжелая дверь отворилась, и мы оказались в следующем коридоре. Едва мы вошли, дверь за нашей спиной тут же была заперта на засов. Здесь нам встретилась ещё одна женщина. Как ни странно, обе они — и та, у дверей, и эта, встретившая нас в коридоре, были в длинных белых, довольно приятного покроя одеяниях, с волосами, перевязанными на затылке белыми шелковыми лентами. Обе были без ошейников.
— Это рабыни? — спросил я Хо-Ту.
— Конечно, — ответил он.
Дальше по коридору мы встретили ещё одну женщину. Мужчин пока что не было видно.
Мы свернули куда-то в сторону, и я, к своему удивлению, обнаружил, что мы оказались перед громадным, высотой в двенадцать и шириной в пятнадцать футов, стеклянным окном.
За окном я увидел нечто напоминавшее Сад Удовольствий, залитый ровным, исходящим откуда-то из-под высокого потолка светом. Между разбросанными в отдалении небольшими бассейнами тянулись аккуратные дорожки, засаженные по обе стороны низкорослыми деревьями и цветущим кустарником. Откуда-то доносились приглушенные звуки музыки. Вдруг я увидел двух бредущих по тропинке очень молодых, лет, наверное, семнадцати, девушек, одетых в белые платья, с волосами, стянутыми на затылке белой шелковой лентой.
Я невольно смутился.
— Не бойтесь, — успокоил меня Хо-Ту. — Они не могут нас увидеть.
Я внимательно пригляделся к отделяющему нас окну. Девушки прошли рядом с ним, и одна из них, глядя в него с другой стороны, как в зеркало, поправила ленту на своих волосах.
— Наружная сторона стекла зеркальная, — пояснил Хо-Ту.
Это произвело на меня впечатление, хотя, конечно, на Земле мне приходилось сталкиваться с подобными вещами.
— Это изобретение строителей, — продолжал Хо-Ту. — Оно довольно часто встречается в домах рабовладельцев там, где имеется необходимость наблюдать за кем-то, не будучи при этом замеченным.
— А услышать они нас могут? — шепотом поинтересовался я.
— Нет, — ответил Хо-Ту.
Тут одна из девушек легко подтолкнула свою подругу, и они с веселым смехом побежали по дорожке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Подобные аукционы проводились в имеющих специальную лицензию принадлежащих городскому совету домах, наиболее крупным из которых по праву считался Куруманский, занимающий целый квартал города. Для каждой рабыни весьма престижным, свидетельствующим о её высоком качестве считалось быть отобранной для продажи с подмостков центрального зала Куруманского дома, и девушки отчаянно боролись за эту честь.
Продажа в центральных залах, как правило, служила гарантией того, что девушка будет приобретена богатым покупателем и вполне сможет рассчитывать на роскошную жизнь, пусть даже в качестве рабыни. Как и на многих крупных невольничьих рынках, в Куруманском квартале имелись свои музыканты, что давало девушкам возможность показать себя во всей красе. В так называемых задних залах менее крупных работорговых домов, как, впрочем, и в задних залах Куруманского квартала, рабы продавались без лишних проволочек, что не позволяло девушкам вызвать к себе интерес наиболее перспективных покупателей, и в результате довольно привлекательная девушка, к своему стыду и разочарованию, могла достаться за более чем скромную цену совершенно случайному покупателю, в чьем хозяйстве она была на долгие годы обречена, как говорится, «на чайник и подстилку», то есть на обычные условия существования в доме средней обеспеченности.
Подобная ситуация на рынке складывалась и при наводнении его рабынями после захвата налетчиками какого-нибудь города. В такие периоды рабыни поступали в торговые залы длинными колоннами прямо в кандалах, прикованные за ошейник друг к другу короткими цепями, и на продажу каждой из них отводилось очень мало времени.
— А здесь наше лучшее помещение для проведения частных аукционов, — заметил Хо-Ту.
Я заглянул в одну из комнат, отведенных для закрытых невольничьих торгов. Рассчитана она была не больше чем на сотню покупателей и носила отпечаток роскоши всего дома. Стены её покрывала богатейшая темно-красная драпировка, а возвышающийся в самом центре помост для демонстрации рабынь был облицован мрамором. Поверхность же помоста, как того требовали горианские традиции, была дощатой и, поскольку девушки выставлялись на продажу босыми, посыпана опилками: считалось, что хождение по опилкам не дает загрубеть коже подошв.
Вид этой комнаты навел меня на грустные размышления. Я знал, что закрытые невольничьи торги проводятся, как правило, для особо почитаемых клиентов, зачастую таких же работорговцев, и выставляются на них наиболее ценные рабыни, нередко принадлежавшие в прошлом к высшим слоям общества и даже некогда свободные жительницы самого Ара, возможно проживавшие прежде неподалеку и выставляемые на продажу близ своего дома. Кто знает, каким образом попадают на невольничьи рынки Ара эти свежеклейменные рабыни? Кого ежедневно привозят сюда в крытых повозках или десятками увозят отсюда?
Проходя дальше по коридору, мы с Хо-Ту на минуту остановились и заглянули в одну из довольно больших комнат. Здесь я увидел двух рабынь, одетых в желтые туники, такие же, как та, что носила Элизабет, стоявших на коленях друг против друга. Одна из девушек что-то диктовала с листа бумаги, а вторая быстро записывала.
Причем скорость, с которой она это делала, навела меня на мысль, что здесь учат на стенографисток. В глубине комнаты также находилось несколько закованных в кандалы писцов с измазанными чернилами пальцами.
Один из них держал перед собой длинный рулон бумаги с колонками цифр и пояснений к ним, что, вероятно, было каким-то счетом, похожим на те, что висели вдоль стен комнаты. Среди них я заметил лист бумаги с результатами соревнований тарнов, за которыми также следовали колонки цифр, что, очевидно, было подведением итогов выставленной на соревнование команды тарнсменов либо представляло собой финансовый баланс проведения всего мероприятия.
— А вот это может вас заинтересовать, — заметил Хо-Ту, проходя дальше по коридору.
В конце его виднелась дверь с выставленными возле неё часовыми. Они, конечно, сразу признали Хо-Ту и отперли перед ним дверь. К моему немалому изумлению, в четырех футах за ней находилась вторая дверь со встроенным в неё оконцем для наблюдения. Едва мы приблизились, в оконце показалась голова дежурившей там женщины, также узнавшей Хо-Ту и кивнувшей ему.
Вскоре послышался звук отпираемых засовов, тяжелая дверь отворилась, и мы оказались в следующем коридоре. Едва мы вошли, дверь за нашей спиной тут же была заперта на засов. Здесь нам встретилась ещё одна женщина. Как ни странно, обе они — и та, у дверей, и эта, встретившая нас в коридоре, были в длинных белых, довольно приятного покроя одеяниях, с волосами, перевязанными на затылке белыми шелковыми лентами. Обе были без ошейников.
— Это рабыни? — спросил я Хо-Ту.
— Конечно, — ответил он.
Дальше по коридору мы встретили ещё одну женщину. Мужчин пока что не было видно.
Мы свернули куда-то в сторону, и я, к своему удивлению, обнаружил, что мы оказались перед громадным, высотой в двенадцать и шириной в пятнадцать футов, стеклянным окном.
За окном я увидел нечто напоминавшее Сад Удовольствий, залитый ровным, исходящим откуда-то из-под высокого потолка светом. Между разбросанными в отдалении небольшими бассейнами тянулись аккуратные дорожки, засаженные по обе стороны низкорослыми деревьями и цветущим кустарником. Откуда-то доносились приглушенные звуки музыки. Вдруг я увидел двух бредущих по тропинке очень молодых, лет, наверное, семнадцати, девушек, одетых в белые платья, с волосами, стянутыми на затылке белой шелковой лентой.
Я невольно смутился.
— Не бойтесь, — успокоил меня Хо-Ту. — Они не могут нас увидеть.
Я внимательно пригляделся к отделяющему нас окну. Девушки прошли рядом с ним, и одна из них, глядя в него с другой стороны, как в зеркало, поправила ленту на своих волосах.
— Наружная сторона стекла зеркальная, — пояснил Хо-Ту.
Это произвело на меня впечатление, хотя, конечно, на Земле мне приходилось сталкиваться с подобными вещами.
— Это изобретение строителей, — продолжал Хо-Ту. — Оно довольно часто встречается в домах рабовладельцев там, где имеется необходимость наблюдать за кем-то, не будучи при этом замеченным.
— А услышать они нас могут? — шепотом поинтересовался я.
— Нет, — ответил Хо-Ту.
Тут одна из девушек легко подтолкнула свою подругу, и они с веселым смехом побежали по дорожке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122