Астарт лежал на своем ложе, покрытом сухой травой, и прислушивался к
легкому шороху ящериц, бегающих по потолку. Из другой комнаты неслышно
вошла рабыня с масляной плошкой в руке.
- Что тебе, Агарь?
- Я ждала, когда господин позовет меня.
- Зачем?
- Как зачем? - В свою очередь удивилась девушка. - Мой прежний
хозяин...
- Понимаю... Присядь и слушай. Когда-то давным-давно двое мальчишек и
одна девочка покинули Тир и отправились искать приключения. Я бежал от
жрецов богини Астарты, я был с рождения посвящен ей. Эред - от жадного
скифа, а Ларит увязалась за нами. Она тоже с рождения посвящена богине...
Она дрожала при одном звуке ее имени, но все равно ушла с нами. Потом мы
бродили по всему свету, плавали то на плотах, то на галерах. Целый год мы
были вместе, ни на миг не расставаясь, пока в Египте нас не схватили. У
Ларит на плече нашли клеймо храма, Эреда выдали следы от рабского
ошейника. Их отправили в Тир, чтобы получить выкуп за поимку. У меня же на
плече, вот, - он повернул к масленому фитилю плечо с давним шрамом от
ожога, - здесь был выжжен голубь, как у всех, посвященных богине, но я
накалил острие ножа и прижал плашмя... В общем, меня оставили в Египте.
Потом я нашел лагерь тирского отряда наемников и остался с ними.
- Ларит теперь жрица?
- Да.
Агарь, что-то вспомнив, поставила на пол плошку, выбежала из комнаты
и вернулась с тазом.
- Омою господину ноги.
Он смотрел на склонившуюся у его ног девушку и невольно залюбовался
белизной груди в вырезе плохонькой туники.
- Встань, - сказал он. И осторожно снял с ее шеи рабский ошейник с
медными заклепками. - Когда я смогу выкупить Эреда, мы составим табличку,
дающую вам обоим свободу.
- О господин!..
Она обняла его ноги, и он почувствовал тепло ее рук. "Козни богини, -
подумал он с дрожью, - человек слаб перед ее стрелами".
- Коварная богиня, и ты здесь! - Астарт зарычал, как раненый лев,
сорвав с себя кожаный ремешок, принялся яростно стегать рабыню.
Агарь каталась по полу и рыдала от жгучей боли.
- Все! - Астарт отбросил ремень и, опрокинув таз себе на голову,
заорал на всю мощь легких: - Ахтой! Иди сюда! Чтоб тебе провалиться сквозь
крышу!
5. БЕЗМЯТЕЖНЫЕ ДНИ
Эред был счастлив. Он целовал темные полосы на теле подруги и клялся
отдать жизнь за Астарта. То, что сделал Астарт, казалось чудом в стране,
где многие девушки, достигнув совершеннолетия, приносили богине жертву
девством, в стране, где красивейшие мужчины и женщины всего побережья
продавали себя, умножая казну храмов. Но человеческая природа, чувство
нет-нет да прорывалось сквозь плотную кору религиозных обычаев...
У Астарта появилось множество друзей. В его хижине толкался разный
люд: и знаменитые кормчие, и безвестные юнцы, вечные оптимисты из кабачков
торговой гавани и придворные мелкого пошиба, поднабравшиеся у господ
спеси...
Ахтой же не любил сутолоки. Он предпочитал тихие, наполненные мудрой
созерцательностью беседы с тирскими просвещенными умами. Мемфисец завел
знакомства со многими лекарями и звездочетами, с полунищими базарными
пророками и с настоящими титанами хананейского аскетизма - всякого рода
блаженными и святыми многочисленных азиатских божеств. И в то же время он
старательно постигал новый для него язык Финикии.
Астарт не был бы Астартом, если бы жил одной только болтовней с
друзьями. Зная о возможностях Ахтоя, он ошеломил скифа предложением
излечить глухоту, если тот дарует Эреду вольную.
Скиф запил, советуясь со всеми корчмарями Тира. В конце концов при
большом скоплении пьянчуг, корчмарей, писцов, купцов и прочей братии была
составлена соответствующая табличка и обожжена на костре. Затем старик был
вручен Ахтою. Мемфисец в два счета освободил уши скифа от серных пробок.
Скиф стал слышать не хуже сторожевого пса, что ему и пригодилось
впоследствии.
Астарт шатался по городу с шумной компанией, играл в кости,
бессовестно жульничал, задирал почтенных горожан, нагло вторгался на пиры
в богатейшие дома вместе с гогочущей свитой. Однажды поссорил двух
придворных поэтов и полдня любовался их неумелой дракой.
Но главным в его жизни было другое - Астарт строил свою лодку. Судно
для поморов-финикян - это и дом родной, и хлеб насущный, это и жизнь и
смерть. Почетнейшей смертью считалась гибель в море, где бездонная пучина
- лучшая из усыпальниц, а рев шторма - лучшая из заупокойных молитв.
Обычно тяжелые лодки для моря строились как уменьшенные копии
большого корабля. Но недаром Астарт носил серьгу кормчего с
тринадцатилетнего возраста. Он обладал неоценимым качеством - идти
неизведанным. Он отошел от знаменитого образца тирского грузового судна,
крутобокого, короткого, тяжелого, но хорошо приспособленного к морской
волне. По сути дела, тирский корабль - это скорее парусная галера с
минимальным количеством весел. Финикийские кораблестроители были на верном
пути к созданию морских парусников типа средневекового нефа, но традиции,
освященные жрецами Мелькарта, запрещали менять геометрию паруса. Поэтому
памятником морскому гению финикийцев стал не многомачтовый красавец
парусник, а громоздкое, тяжелое, укороченное парусно-гребное судно.
Астарт задумал свою лодку узкой и длинной, с низкой кормой и необычно
высокой мачтой.
- Перевернется, - уверенно заявил один из мастеров царской верфи, -
Мелькарт не допустит кощунства.
- Ради скорости, говоришь? - удивился другой. - Но быстрее ветра не
поплывешь!
- А я хочу быстрее ветра, - ответил Астарт, любовно разглядывая
торчащий, как ребра, шпангоут будущей лодки.
- Не гневи небо, дурень.
Астарт упрямо тряхнул головой и взялся за топор. Он не позволял
прикоснуться к своему детищу даже Эреду.
Известные на весь мир седобородые кораблестроители столицы приходили
по вечерам посмотреть на безумца, ухмылялись, плевались, сочувствовали
"ослабевшему разумом юнцу", но все с нетерпением ждали, что будет дальше,
как посмотрит на дерзкую выходку Мелькарт, Повелитель Кормчих.
6. ВСТРЕЧИ
Однажды у лавочника-горбуна, известного торговца сластями, Астарт
увидел старого знакомого - лопоухого. Тот высунулся из паланкина, розовый,
гладкий, без всякого выражения на лице. Горбун, кланяясь и заискивая,
положил в паланкин целую корзину засахаренных фруктов, отказавшись взять
плату.
Астарт подошел к паланкину, раздвинул занавески. Лопоухий вздрогнул,
слегка побледнел, но заговорил приветливо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77