Для меня она ее отложила, механическим рассеянным жестом
выдернула бутылку из гнезда холодильника и поставила передо
мной. Этикетка -- сухое вино -- выражала ее точку зрения, что
именно прилично пить по утрам в одиннадцать.
-- Что мы читаем? -- спросил я, как мне казалось,
беззаботно и весело. Но повидимому, вышло фальшиво: она
оглядела меня, словно врач пациента, округлым движением убрала
бутылку и выставила другую, теперь с коньяком.
Я невольно загляделся на ее губы -- в меру полные, точно
очерченные и яркого розового, чуть оранжевого цвета. Следов
помады, как будто, не было.
Она наклонилась вперед, слегка запрокинула голову и,
опустив ресницы, подставила себя моим взглядам, как подставляют
лицо дождю или ветру.
-- Цвет натуральный, -- она снова выпрямилась, -- это у
нас семейное, у бабушки были такие губы до самой смерти... и
даже в день похорон.
В ее руке, как у фокусника, возникла сама собой рюмка; ее
ножка коротко звякнула о стекло стойки, отмечая конец вводной
части беседы.
-- Вторую, -- потребовал я.
Укоризненно покачав головой, она таким же загадочным
способом добыла еще одну рюмку; второй щелчок означал, что пора
поговорить обо мне.
-- Вы пришли о чем-то спросить...
Спросить у нее?.. О чем?.. Чепуха какая... хотя... можно
спросить...
-- Что бы вы сделали, если бы вам предложили съесть
лягушку?
Она нисколько не удивилась, не раздражилась нелепостью
вопроса и не стала ничего выяснять дополнительно, а просто
заменила мою рюмку стаканом. Это был ловкий трюк -- она
показала его уже вторично -- убрать одну вещь и, взявши
неизвестно откуда, из воздуха, поставить на ее место другую, и
все это одним-единственным плавным движением. Да и способ
изъясняться -- с помощью бутылок и рюмок -- тоже был недурен,
своего рода профессиональный жаргон.
Она снова оглядела меня, но теперь уже не как врач
больного, а как профессор студента, перед тем как в зачетке
проставить отметку, налила мне почти полный стакан, себе рюмку,
и убрала бутылку вниз.
Интересно, что мне поставили... это не двойка и не
пятерка... если бы двойка, было бы полстакана, а если пятерка,
бутылку бы не убрали...
Взяв свою рюмку, она уселась пить поудобнее, поставивши
ноги на что-то под стойкой, и колениее приходились теперь как
раз против моего носа. Я смотрел вдаль, близкие предметы
двоились, и я видел четыре колена в ряд, четыре круглых
красивых колена, как на рекламе чулок. Но вскоре их стало два,
и я слишком уж хорошо чувствовал цвет ее кожи -- цвет топленого
молока, и ее теплую упругость. Она же считала, видимо, интерес
к своим коленям законным, и смущения не испытывала.
-- Летом плохо в чулках, -- она с сожалением погладила
ноги ладонями, -- а директор настаивает... говорит, пусть лучше
кухня обрушится, чем барменша без чулок.
Покончив с сигаретой и коньяком, я встал.
-- Ну вот, -- сказала она медленно, -- я немного вас
развлекла... моими губами и коленями... что еще есть у женщины,
-- она тоже встала и, протянув руку, стряхнула с моего рукава
пепел от сигареты, -- что-то вас беспокоит... но плохого с вами
не будет, если захотите, расскажете вечером.
-- А все-таки, -- спросил я, -- что мы читаем?
Она показала обложку: Джек Лондон, Сказки южных морей.
-- Интересно... но как там страшно... они все там живут
прямо посреди океана, я умерла бы от страха.
Отсчитавши вдоль улицы десять дворов, я очутился в
безлюдном месте. Школьное здание я опознал без труда. Как
полагается всякой провинциальной школе, она была окружена
тополями, и как всякая школа летом, носила отпечаток
запущенности. Не верилось, что внутри может быть кто-то живой,
даже такая странная личность, как Одуванчик.
И все-таки он там был. Он открыл мне дверь и запер сейчас
же снова. У кабинета химии, прежде чем повернуть ключ,
огляделся по сторонам, а войдя, первым делом проверил задвижки
на окнах и заслонку трубы вытяжного шкафа. Он демонстрировал
явственные замашки мелкого сыщика, и я гадал, изобрел ли он их
самостоятельно, или насмотрелся детективных фильмов.
Найдя все запоры в порядке, он торжественно протянул мне
руку:
-- Наконец-то! Наконец-то! Мне даже не верится! -- он
часто моргал глазами. -- Восемнадцатое июля, запомните этот
день! Он войдет в историю науки! Я не успею, но вы, вы-то
будете об этом писать мемуары! -- он повернулся к столу и
дрожащим пером обвел число восемнадцать в календаре красными
чернилами.
Энергично потирая ладони, он подбежал к окну, резко
остановился и выбросил правую руку вперед, указывая на
ближайшее дерево:
-- Ага! Вот уже и подглядывают!
На толстом суке тополя, выгнув спины, яростно шипели друг
на друга две рыжие кошки; если они ухитрялись при этом
подглядывать за нами, их коварство, действительно, превосходило
все мыслимые пределы.
-- Ничего, ничего! -- погрозив кулаком тополю с кошками,
он вывалил из ящика стола кучу листков, частью исписанных, а
частью с наклеенными печатными вырезками. -- Вам нужно
ознакомиться с моей картотекой! А я... вы меня извините. Я так
взволнован!
Он удалился к лабораторному шкафу и принялся трясти над
мензуркой аптекарским пузырьком, торопясь и разбрасывая капли
по сторонам. До меня докатился удушливый запах валерьянки.
Я взялся за бумаги. Почти все были выкромсаны из
популярных научных журналов, хотя попадались выписки и из
серьезных изданий -- он ездил за ними, наверное, куда-нибудь в
крупный город; не брезговал он и газетами. Его занимал любой
текст, где упоминались кошки.
"Профессор Кроуфорд (США) считает, что устройство зрачка и
радужной оболочки глаз некоторых представителей кошачьих
обеспечивает им, помимо ночного зрения, еще и возможность
гипнотического воздействия на прочих млекопитающих. Особенно
развита эта способность у обыкновенной домашней кошки.
Относительно того, как данная особенность могла возникнуть в
процессе эволюции, профессор утверждает, что здесь могут
существовать по крайней мере три точки зрения..."
"...доказано, что структура нейронной сети кошачьего мозга
не проще, например, человеческой.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Что же это, профессор, выходит, кошка может
быть умней человека?
ПРОФЕССОР ДЮРАН: Приспосабливаясь к нелепому уровню вашего
вопроса, если хотите, да! Грубо говоря, у кошки достаточно
сложная система связей, чтобы обдумать любой вопрос не хуже
человека (это не означает -- она может его обдумать), но у нее
нет ячеек, чтобы надолго запомнить процедуру и ее результаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
выдернула бутылку из гнезда холодильника и поставила передо
мной. Этикетка -- сухое вино -- выражала ее точку зрения, что
именно прилично пить по утрам в одиннадцать.
-- Что мы читаем? -- спросил я, как мне казалось,
беззаботно и весело. Но повидимому, вышло фальшиво: она
оглядела меня, словно врач пациента, округлым движением убрала
бутылку и выставила другую, теперь с коньяком.
Я невольно загляделся на ее губы -- в меру полные, точно
очерченные и яркого розового, чуть оранжевого цвета. Следов
помады, как будто, не было.
Она наклонилась вперед, слегка запрокинула голову и,
опустив ресницы, подставила себя моим взглядам, как подставляют
лицо дождю или ветру.
-- Цвет натуральный, -- она снова выпрямилась, -- это у
нас семейное, у бабушки были такие губы до самой смерти... и
даже в день похорон.
В ее руке, как у фокусника, возникла сама собой рюмка; ее
ножка коротко звякнула о стекло стойки, отмечая конец вводной
части беседы.
-- Вторую, -- потребовал я.
Укоризненно покачав головой, она таким же загадочным
способом добыла еще одну рюмку; второй щелчок означал, что пора
поговорить обо мне.
-- Вы пришли о чем-то спросить...
Спросить у нее?.. О чем?.. Чепуха какая... хотя... можно
спросить...
-- Что бы вы сделали, если бы вам предложили съесть
лягушку?
Она нисколько не удивилась, не раздражилась нелепостью
вопроса и не стала ничего выяснять дополнительно, а просто
заменила мою рюмку стаканом. Это был ловкий трюк -- она
показала его уже вторично -- убрать одну вещь и, взявши
неизвестно откуда, из воздуха, поставить на ее место другую, и
все это одним-единственным плавным движением. Да и способ
изъясняться -- с помощью бутылок и рюмок -- тоже был недурен,
своего рода профессиональный жаргон.
Она снова оглядела меня, но теперь уже не как врач
больного, а как профессор студента, перед тем как в зачетке
проставить отметку, налила мне почти полный стакан, себе рюмку,
и убрала бутылку вниз.
Интересно, что мне поставили... это не двойка и не
пятерка... если бы двойка, было бы полстакана, а если пятерка,
бутылку бы не убрали...
Взяв свою рюмку, она уселась пить поудобнее, поставивши
ноги на что-то под стойкой, и колениее приходились теперь как
раз против моего носа. Я смотрел вдаль, близкие предметы
двоились, и я видел четыре колена в ряд, четыре круглых
красивых колена, как на рекламе чулок. Но вскоре их стало два,
и я слишком уж хорошо чувствовал цвет ее кожи -- цвет топленого
молока, и ее теплую упругость. Она же считала, видимо, интерес
к своим коленям законным, и смущения не испытывала.
-- Летом плохо в чулках, -- она с сожалением погладила
ноги ладонями, -- а директор настаивает... говорит, пусть лучше
кухня обрушится, чем барменша без чулок.
Покончив с сигаретой и коньяком, я встал.
-- Ну вот, -- сказала она медленно, -- я немного вас
развлекла... моими губами и коленями... что еще есть у женщины,
-- она тоже встала и, протянув руку, стряхнула с моего рукава
пепел от сигареты, -- что-то вас беспокоит... но плохого с вами
не будет, если захотите, расскажете вечером.
-- А все-таки, -- спросил я, -- что мы читаем?
Она показала обложку: Джек Лондон, Сказки южных морей.
-- Интересно... но как там страшно... они все там живут
прямо посреди океана, я умерла бы от страха.
Отсчитавши вдоль улицы десять дворов, я очутился в
безлюдном месте. Школьное здание я опознал без труда. Как
полагается всякой провинциальной школе, она была окружена
тополями, и как всякая школа летом, носила отпечаток
запущенности. Не верилось, что внутри может быть кто-то живой,
даже такая странная личность, как Одуванчик.
И все-таки он там был. Он открыл мне дверь и запер сейчас
же снова. У кабинета химии, прежде чем повернуть ключ,
огляделся по сторонам, а войдя, первым делом проверил задвижки
на окнах и заслонку трубы вытяжного шкафа. Он демонстрировал
явственные замашки мелкого сыщика, и я гадал, изобрел ли он их
самостоятельно, или насмотрелся детективных фильмов.
Найдя все запоры в порядке, он торжественно протянул мне
руку:
-- Наконец-то! Наконец-то! Мне даже не верится! -- он
часто моргал глазами. -- Восемнадцатое июля, запомните этот
день! Он войдет в историю науки! Я не успею, но вы, вы-то
будете об этом писать мемуары! -- он повернулся к столу и
дрожащим пером обвел число восемнадцать в календаре красными
чернилами.
Энергично потирая ладони, он подбежал к окну, резко
остановился и выбросил правую руку вперед, указывая на
ближайшее дерево:
-- Ага! Вот уже и подглядывают!
На толстом суке тополя, выгнув спины, яростно шипели друг
на друга две рыжие кошки; если они ухитрялись при этом
подглядывать за нами, их коварство, действительно, превосходило
все мыслимые пределы.
-- Ничего, ничего! -- погрозив кулаком тополю с кошками,
он вывалил из ящика стола кучу листков, частью исписанных, а
частью с наклеенными печатными вырезками. -- Вам нужно
ознакомиться с моей картотекой! А я... вы меня извините. Я так
взволнован!
Он удалился к лабораторному шкафу и принялся трясти над
мензуркой аптекарским пузырьком, торопясь и разбрасывая капли
по сторонам. До меня докатился удушливый запах валерьянки.
Я взялся за бумаги. Почти все были выкромсаны из
популярных научных журналов, хотя попадались выписки и из
серьезных изданий -- он ездил за ними, наверное, куда-нибудь в
крупный город; не брезговал он и газетами. Его занимал любой
текст, где упоминались кошки.
"Профессор Кроуфорд (США) считает, что устройство зрачка и
радужной оболочки глаз некоторых представителей кошачьих
обеспечивает им, помимо ночного зрения, еще и возможность
гипнотического воздействия на прочих млекопитающих. Особенно
развита эта способность у обыкновенной домашней кошки.
Относительно того, как данная особенность могла возникнуть в
процессе эволюции, профессор утверждает, что здесь могут
существовать по крайней мере три точки зрения..."
"...доказано, что структура нейронной сети кошачьего мозга
не проще, например, человеческой.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Что же это, профессор, выходит, кошка может
быть умней человека?
ПРОФЕССОР ДЮРАН: Приспосабливаясь к нелепому уровню вашего
вопроса, если хотите, да! Грубо говоря, у кошки достаточно
сложная система связей, чтобы обдумать любой вопрос не хуже
человека (это не означает -- она может его обдумать), но у нее
нет ячеек, чтобы надолго запомнить процедуру и ее результаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49