ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


В порту тоже появились солдаты, и черные кости их домино
глухо стучали по горячим от солнца шершавым доскам деревянного
пирса. Это занятие, целиком поглощая четырех солдат, оставляло
свободным пятого, лишнего, и он, дожидаясь очереди, стоя
наблюдал за игрой, с автоматом на животе, либо прохаживался по
песчаному пляжу вдоль рядов рассохшихся лодок, малопригодных с
виду для бегства от власти слова "карантин".
Подобно старшему жрецу, следящему за порядком в храме,
дважды в день приезжал проверять, насколько исправно солдаты
играют в домино, лейтенант, их начальник -- его
желто-коричневый газик, снующий теперь по городу, как бы
возместил исчезновение такого же газика Крестовского. Вскоре,
однако, выяснилось, что лейтенант представлял лишь среднее
звено служителей культа карантина и домино, и мы увидели
главного жреца.
Перед въездом его коричневые грузовики на южном шоссе
раздвинулись в стороны заранее, и черная волга, не сбавляя
хода, пролетела между их пыльными фарами, пропылила по улицам
города и проследовала к пограничной заставе, находящейся на
окраине.
Он почти не появлялся на улицах, иногда разъезжал по
окрестностям и несколько раз посетил кошачью пустошь. Я видел
его раза два в ресторане -- сухой, неопределенного возраста, но
скорее всего, за пятьдесят, с пергаментным лицом, с потухшими
серыми глазами и редкими, расчесанными на пробор, седыми
волосами, он носил серебряное пенсне и полковничий мундир с
узкими серебряными погонами. Его личная свита состояла из трех
штатских, а гвардия -- из нескольких солдат и сержанта,
ездивших иногда за ним в защитного цвета фургоне с ребристым
металлическим кузовом и, по указаниям штатских, бравших пробы
воды, грунта, а впоследствии и ловивших кошек. От простых
смертных его отгораживала вежливая сухая улыбка, которая и
служила единственным ответом на все попытки местных начальников
вступить с ним в беседу.
На территории заставы полковник со своими штатскими
устроил бактериологическую лабораторию, и несмотря на полную
изоляцию и строгое соблюдение секретности, сквозь стены ее,
неизвестно как, вскоре проникли в город и стали в нем
властвовать, оттеснив слово "карантин", новые, таинственные и
страшные слова: культура шестьсот шестнадцать дробь два. Слова
эти употреблялись практически в любом разговоре, и они сами
собой упростились до сокращенного "культура-дробь-два" и даже
до совсем уж свойски-фамильярного "дробь-два". Речь шла о
необычайно зловредном вирусе, уже однажды выведенном в
лабораториях, но в живой природе до сих пор не встречавшемся.
В общественной жизни города наступил полный паралич. На
службу ходили, но можно было бы и не ходить, ибо никто ни с
кого и никакой работы не спрашивал. Улицы опустели, рынок тоже,
но в ресторане и в винном баре обороты увеличились. Некоторая
часть населения ударилась в отчаянную панику -- боялись
здороваться за руку, соблюдали при разговоре кем-то придуманную
безопасную дистанцию в полтора метра, и даже в знойные дни на
улице встречались люди в кожаных черных перчатках. Большинство
же ограничилось тем, что перестало ходить на пляж, где купаться
все равно запрещалось, и вечерами сидело дома, как бы исполняя
этим свой гражданский долг; на многих лицах появилось выражение
значительности и даже торжественности. Молодежь увидела в
карантине просто повод к загулу по ночам, почти до утра, в
занавешенных виноградом двориках шло пьянство, по улицам
разгуливали в обнимку компании по несколько человек и пели
песни, а днем где угодно, на тротуарах, около уличных ларьков и
даже на ступеньках учреждений, попадались целующиеся парочки.
Всем владельцам кошек вменялось в обязанность предъявить
своих животных для обстледования -- это оглашалось по радио, в
местной газете и в специальных афишках на столбах и заборах.
Первые дни у дверей приемного пункта толпилась небольшая
очередь; кошек, в основном, приносили женщины, как более
дисциплинированная часть населения.
Доставленная кошка помещалась в специальный ящик, с
дырками для дыхания, одновременно в регистрационную книгу
вносились имя и адрес владельца, кличка и пол животного, после
чего номер записи с помощью брки присваивался ящику.
Считалось, что при благоприятных анализах кошку вернут
хозяину, но я о таких случаях не слыхал -- кошки просто
бесследно исчезали. Да никто и не пытался наводить справки:
вскоре после объявления карантина и распространения слухов о
связи вируса с кошками ненависть к кошачьей породе достигла
значительного накала.
За первую неделю после публикации таким вот, официальным
путем удалось изъять у населения несколько сотен кошек, а затем
их поступление прекратилось, хотя в городе поголовье кошек
составляло, по меньшей мере, несколько тысяч.
Большая же часть населения решила проблему иначе,
безусловно, не сговариваясь, но с поразительным единодушием. В
первое же утро на улицах города обнаружилось более двухсот
убитых кошек, и эта цифра почти не снижалась в течение
пятнадцати-двадцати дней. Характер действий был везде одинаков.
Трупы животных оказывались всегда посередине улицы, никогда на
обочине, в близости к фонарям, причем исключительно на
асфальтовых улицах. Орудие убийства, полено или кирпич, редко,
забрасывалось в канаву, а в большинстве случаев, как вещь,
потенциально заразная, прилагалось к трупу. Иногда акция
совершалась непосредственно в таре, в которой была доставлена
кошка, в мешке или корзине.
Система поддержания порядка оказалась здесь достаточно
гибкой и нашла возможным вступить в неофициальное соглашение с
населением. В силу этого, неписанного, но непререкаемого
договра, объезд города и собирание трупов кошек производились
раз в сутки, около шести утра, и опять же, только по
асфальтовым улицам. Во все время карантина это соглашение
соблюдалось неукоснительно, то есть ни одной кошки в
неположенном месте или в неправильное время не обнаружилось.
Я несколько раз наблюдал процедуру убирания мертвой кошки
-- она повторялась в неизменном виде, с тщательным соблюдением
мелочей, словно разработанный до тонкостей важный обряд, и в ее
методичности крылось нечто мерзостно-завораживающее.
На рассвете, каждое утро, военная грузовая машина
продвигалась по улицам с малой скоростью, громко рыча и собирая
необычный свой урожай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49