20
Снова наступило затишье. Город как вымер, по улицам никто
не ходил, карантинные власти скрылись опять на заставе и
никаких вестей населению не подавали. Было тепло и безветренно.
Море ночами уже не светилось, неподвижное, черное, сонное, оно
словно копило силы для предстоящих осенних штормов.
Но неподвижность эта длилась недолго. На третий день
поздно вечером, когда месяц повис над степью, в обычные шорохи
крымской ночи вторглись новые звуки: ритмичное тихое ворчание,
будто все цикады окрестностей, неизвестным образом
сговорившись, исполняли в такт свои песни. Звук постепенно
усиливался. Вскоре он превратился в мощный спокойный рокот,
исходящий, казалось, отовсюду, со всех сторон горизонта, а к
полуночи воздух, земля и море сотрясались непрерывным
многоголосым рычанием. С юга к городу приближалась, повторяя
изгибы дороги, вереница огней -- белых, желтых, голубоватых,
разной яркости и оттенков. У окраины этот огненный змей свернул
с дороги и, не вползая в город, стал его медленно огибать,
направляясь к морю, к кошачьей пустоши.
Они принялись за дело, не дожидаясь рассвета. Когда я
пришел на пустошь, работа шла полным ходом. То, что творилось
там, оглушало. Подобно фантастическим животным, тяжело и
медлительно двигались в разные стороны огромные машины, земля
под ногами вибрировала, уши раздирало грохотом, лязгом металла,
рычанием мощных моторов, свистом и воем реактивных двигателей.
Белые снопы света выхватывали из темноты людей, части машин и
кучи рыхлой земли.
Медленно поворчивались колеса кургузых грузовиков, на
открытых платформах которых ревели и бесновались темные злые
машины, очертаниями напоминающие медуз -- отработавшие свой век
на самолетах реактивные двигатели. Они изрыгали бледнолиловые
струи огня, лижущие землю овальными пятнами, на которых сначала
яркими искрами вспыхивали остатки травы, и сразу чернела земля,
а затем начинала постепенно бледнеть и светиться жарким
вишневым цветом, гаснувшим понемногу, когда раскаленные струи
уползали дальше. Желтые большие бульдозеры -- я и не думал, что
они бывают таких размеров -- сдирали слой оплавленной
прокаленной земли, сгребая ее в кучи, которые дополнительно
обжигали другие огненные машины.
То, что они делали, было, видимо, хорошо продумано и на
свой лад естественно, но из-за разноцветных слепящих фар и
адского шума казалось жутким, а в том, что происходило все это
ночью, у теплого тихого моря, мерещилось нечто бесовское.
Зрителей не прогоняли, но с условием, чтобы они оставались
на дороге и не проникали за линию оранжевых флажков.
Любознательных набралось не так уж много, всего человек двести,
но здесь я видел практически всех, кого знал в городе.
Разговоры в толпе не возникали, все вели себя так, будто никто
и ни с кем не был знаком, и с преувеличенным вниманием
наблюдали за эволюциями механических чудищ, точно они должны
были сию минуту выкопать из земли что-то необычайное.
Я оказался тоже под гипнозом этого зрелища. Не хотелось
никого узнавать, не хотелось, чтобы меня узнавали. Я просто
стоял и смотрел, совершенно бездумно, как под темным небом
плясали оранжевые и голубые лучи, то уходя параллельно в степь
к горизонту, то скрещиваясь над морем и высвечивая белыми
точками мечущихся птиц.
Сколько я так простоял, не знаю, может быть, полчаса, а
может, и не один час; осталось ощущение взвешенности во времени
и пространстве, и единственное, что запомнилось -- домой я
вернулся еще в темноте.
Не раздеваясь, как если бы вскоре предстояло идти по
срочным делам, я завалился в постель, но мелькающие перед
глазами огни не давали уснуть. Чтобы от них избавиться, я
взбивал подушку и зарывался в нее лицом, но слепящие фары,
голубые и белые, находили мои глаза и глядели отовсюду.
Отвернувшись к стене, я наконец, уснул, и тут же меня стал
изводить навязчивый сон. Серая старуха в похожей на хлопья
пепла одежде, наклонясь над моей постелью, со старческим
любопытством рассматривала мою шею, почему-то именно шею. Это
сон, просто плохой сон, это совсем не страшно -- убеждал я себя
и пытался усилием мысли прогнать видение. Мне иногда удавалось
заставить ее отодвинуться, но я не выдерживал напряжения, и она
снова склонялась ко мне. Я чувствовал, сил моих скоро не
хватит, чтобы держать ее на расстоянии, и страх, липкий и
серый, подползал из-за подушки. Проклятая старуха, говорил я
ей, где же я видел такую гадость и почему запомнил? Старуха,
старуха, мерзкая старуха! Она не обижалась, ей даже нравилось,
что я начал с ней говорить. Не надо, не надо было с ней
разговаривать... Старуха подступила ближе и протянула руку к
моему плечу. Я закричал, вернее, хотел закричать, но подушка
стала живой и упругой и закрыла мне рот. Проснуться, скорее
проснуться -- приказывал я себе, изо всех сил отпихивая
подушку.
Меня трясли за плечо и хриплый негромкий голос говорил
непонятные фразы, состоящие из комбинаций всего трех слов:
-- Срочно... прибыть... полковник...
Мне удалось спустить ноги на пол и надеть башмаки. Было
совсем светло, и в сонном мозгу бродила тоскливая мысль, что
раз уже день, значит будят меня законно, и я обязан не злиться
и попытаться понять, чего от меня хотят.
Рядом стоял солдат со знакомым, как будто, лицом и,
смущенный моей невменяемостью, переминался с ноги на ногу,
ожидая ответа или каких-то действий с моей стороны. Видимо,
требовалось пойти с ним куда-то, и лишь только я встал, он
направился к двери.
Облака затянули небо, дул ветер и стало прохладно. Рядом с
домом стояла полковничья волга -- как же я не узнал спросонья
шофера полковника -- и внутри сидел кто-то, любезно
распахнувший для меня дверцу.
Это был Одуванчик, и как только мотор начал тарахтеть, он
заговорил своим свистящим шепотом:
-- Безобразие! Какая самонадеянность! Начал земляные
работы и не позвал геолога! Или просто кого-нибудь грамотного
-- меня или вас! Преступнейшая халатность!
-- Да объясните же, в чем дело? Почему спешка?
-- Сейчас увидите, сейчас все увидите! Легкомыслие,
преступное легкомыслие, если не злой умысел! Наверняка даже, их
рук дело! -- его губы почти касались моего уха.
Старуха, старуха проклятая -- засвербило назойливо в
мыслях, а Одуванчик притискивался ко мне все сильнее. Я грубо
оттолкнул его локтем, а он, чему-то радуясь, захихикал:
-- С ними покончено, думаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49