– Очень важно, чтобы ни вы, ни Мелоди не рассказывали о дневнике и о нашем с вами разговоре членам семьи Страффо и вообще кому бы то ни было.
– Я думаю, мы с Мелоди уедем на все выходные и даже понедельник прихватим. – Анджела судорожно перевела дух. – Она может пойти в новую школу со вторника.
– Отличная мысль, – одобрительно кивнула Ева. – Я не спец по детям, миссис Майлз-Бранч, но мне кажется, у вас хорошая девочка.
– У меня очень хорошая девочка. Спасибо вам.
Ева дала Пибоди возможность высказаться, пока они спускались в лифте из квартиры Майлз-Бранч. Убедившись, что напарница не желает этой возможностью воспользоваться, Ева решила подождать до машины.
– Мысли? Комментарии? Вопросы?
– Пока копятся. Надо еще их сформулировать, – с тяжким вздохом призналась Пибоди. – Я должна сказать, что на поверхности все это выглядит совершенно невинно и даже вполне типично. Девочка прячет свой дневник или просит лучшую подругу подержать его у себя, если боится, что кто-то из взрослых, тем более из посторонних, собирается его читать. Дети, особенно девочки, страшно чувствительны к таким вещам.
– А под поверхностью?
– Это как раз там, где мы ищем, я понимаю. С этой точки зрения сам факт, что дневник существует, что Рэйлин приложила массу усилий, чтобы вынести его из дома до начала обыска, добавляет веса твоей теории.
Ева уловила сомнения в ее голосе.
– Но с того места, где ты сидишь, тебе кажется, что все это – не более чем типичная девчачья суета.
– Мне нелегко взглянуть на это по-другому. Извини, Даллас, она же все-таки маленькая девочка.
– А если бы ей было шестнадцать или двадцать шесть?
– Даллас, ты же знаешь, это огромная разница.
– Вот это я и пытаюсь понять, – сказала Ева, подкатывая к тротуару у дома Страффо.
Дверь открыла Аллика. Ее лицо осунулось, глаза ввалились, она явно плохо спала несколько ночей подряд. Еще не одета: в одном только длинном сером халате.
– Ради бога, – вздохнула она, – неужели вы не можете оставить нас в покое?
– Нам необходимо поговорить с вами, миссис Страффо. Мы предпочли бы сделать это в квартире, где вы можете расположиться с удобствами и никто нам не помешает.
– Вы же собираетесь меня допрашивать. И вы думаете, дома мне будет удобнее? Допрос – это все равно допрос.
– Я сказала, «поговорить с вами», а не допросить вас. У вас есть причины избегать разговора с нами?
Аллика на мгновение закрыла глаза.
– Мне нужно связаться с мужем.
– Вы считаете, что вам нужен адвокат?
– Он не просто адвокат. – Это прозвучало очень резко, Аллика почти огрызнулась. Потом она прижала кулак ко лбу. – У меня голова болит. Я пытаюсь отдохнуть, мне скоро ехать за дочерью.
– Мне очень жаль вас беспокоить, но у нас есть вопросы, и они нуждаются в ответах. – Ева решила надавить на слабое место. – Если вы считаете, что вам необходимо связаться с мужем, передайте ему, чтобы он подъехал прямо в управление. А мы все втроем подождем его там. Беседа пройдет в официальной обстановке.
– Это звучит почти как угроза.
– Здесь мы втроем, там будем вчетвером. Выбор за вами.
– Ну хорошо, входите. Давайте покончим с этим. Вы, полицейские, удивительным образом умеете заставить жертву почувствовать себя преступником. – Аллика прошла в гостиную и точно так же, как разобиженная десятилетняя Мелоди, плюхнулась в кресло. – Что вам нужно?
– У нас есть веские причины полагать, что некий предмет был заранее удален из дома перед обыском. Речь идет о предмете, чрезвычайно важном для следствия.
– Да это полный абсурд. Ничто не пропадало из нашего дома, и нет здесь ничего имеющего отношение к вашему следствию.
– Ваша дочь вынесла из дома свой дневник.
– Прошу прощения? – Теперь Аллика выпрямилась, и в ее голосе послышалась легкая, едва заметная нотка страха. – Какое отношение к чему бы то ни было может иметь дневник Рэйлин?
– Она удалила его из дома перед обыском, а после обыска успела вернуть на место. Вам известно, где он находится?
– Нет.
– Вы его читали?
– Нет, не читала. Мы в этом доме уважаем чужие тайны.
– Нам необходимо взглянуть на этот дневник, миссис Страффо.
– Да что с вами такое происходит? Как вы можете обвинять ребенка в таких чудовищных вещах?
– Я ни в чем не обвиняла Рэйлин. А как по-вашему, что она сделала? Как по-вашему, на что она способна, Аллика? – Ева подалась вперед. – Почему вы мучаетесь бессонницей, почему вам так плохо, чего вы так боитесь?
– Я не знаю, о чем вы говорите. Не понимаю, что вы имеете в виду. – Ее пальцы начали нервно теребить полу халата. – Вы должны это прекратить. Прекратить немедленно.
– Я собираюсь это прекратить. Я хочу остановить ее. Вы же понимаете, это не может продолжаться.
– Вы должны уйти. Я требую, чтобы вы ушли немедленно.
Ева крепко надавила на следующее слабое место:
– Почему вы прячете фотографии своего сына подальше от глаз? Почему вы прячете лоскуток его одеяльца, его игрушку, все, что храните в память о нем? Почему, Аллика?
– Он был моим сыном. Моим маленьким мальчиком. – Теперь Аллика разрыдалась.
– Но вы прячете снимки вашего маленького мальчика, прячете память о нем. Почему?
– Это больно. Это расстраивает…
– Рэйлин? Ей это не нравится, не так ли? Ей не нравится, когда вы или Оливер рассматриваете фотографии другого ребенка. Все внимание должно быть уделено ей и только ей. Она никогда не любила делиться вниманием, верно?
– Это естественно, совершенно естественно для первенца – ревновать ко второму ребенку. Детская ревность. Соперничество между братьями и сестрами.
– Но все не сводилось только к этому, верно? В тот рождественский сочельник она приняла меры, чтобы исправить положение. С какой стати она должна делиться игрушками? Почему вы уделяете свое время ему, хотя она родилась первой? Поэтому она его разбудила, подняла с постели и вывела на лестницу. Верно?
– Это был несчастный случай. – Аллика закрыла лицо руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Это был несчастный случай. Она спала. Мы все спали. О боже, ради всего святого, перестаньте меня мучить.
– Нет, она не спала. Вы прекрасно знаете, что она не спала.
– Она не хотела… не могла хотеть… О господи, прошу вас.
– Скажите мне, что случилось в то утро, Аллика.
– Все было именно так, как я вам сказала. Мы спали. Мы все спали. – Теперь Аллика уронила руки. Ее лицо было бледно, как у привидения, взгляд блуждал.
– Сколько еще вы собираетесь носить это в себе? Пока не сломаетесь? – спросила Ева. – Сколько еще вы будете прятать от себя правду, отгораживаться от нее таблетками и бессмысленными занятиями, притворяться? Сколько это будет продолжаться? До следующего Рида Уильямса?
– Нет-нет. Это было только один раз, это была ошибка.
– Вы же понимаете, что не сможете с этим жить, Аллика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Я думаю, мы с Мелоди уедем на все выходные и даже понедельник прихватим. – Анджела судорожно перевела дух. – Она может пойти в новую школу со вторника.
– Отличная мысль, – одобрительно кивнула Ева. – Я не спец по детям, миссис Майлз-Бранч, но мне кажется, у вас хорошая девочка.
– У меня очень хорошая девочка. Спасибо вам.
Ева дала Пибоди возможность высказаться, пока они спускались в лифте из квартиры Майлз-Бранч. Убедившись, что напарница не желает этой возможностью воспользоваться, Ева решила подождать до машины.
– Мысли? Комментарии? Вопросы?
– Пока копятся. Надо еще их сформулировать, – с тяжким вздохом призналась Пибоди. – Я должна сказать, что на поверхности все это выглядит совершенно невинно и даже вполне типично. Девочка прячет свой дневник или просит лучшую подругу подержать его у себя, если боится, что кто-то из взрослых, тем более из посторонних, собирается его читать. Дети, особенно девочки, страшно чувствительны к таким вещам.
– А под поверхностью?
– Это как раз там, где мы ищем, я понимаю. С этой точки зрения сам факт, что дневник существует, что Рэйлин приложила массу усилий, чтобы вынести его из дома до начала обыска, добавляет веса твоей теории.
Ева уловила сомнения в ее голосе.
– Но с того места, где ты сидишь, тебе кажется, что все это – не более чем типичная девчачья суета.
– Мне нелегко взглянуть на это по-другому. Извини, Даллас, она же все-таки маленькая девочка.
– А если бы ей было шестнадцать или двадцать шесть?
– Даллас, ты же знаешь, это огромная разница.
– Вот это я и пытаюсь понять, – сказала Ева, подкатывая к тротуару у дома Страффо.
Дверь открыла Аллика. Ее лицо осунулось, глаза ввалились, она явно плохо спала несколько ночей подряд. Еще не одета: в одном только длинном сером халате.
– Ради бога, – вздохнула она, – неужели вы не можете оставить нас в покое?
– Нам необходимо поговорить с вами, миссис Страффо. Мы предпочли бы сделать это в квартире, где вы можете расположиться с удобствами и никто нам не помешает.
– Вы же собираетесь меня допрашивать. И вы думаете, дома мне будет удобнее? Допрос – это все равно допрос.
– Я сказала, «поговорить с вами», а не допросить вас. У вас есть причины избегать разговора с нами?
Аллика на мгновение закрыла глаза.
– Мне нужно связаться с мужем.
– Вы считаете, что вам нужен адвокат?
– Он не просто адвокат. – Это прозвучало очень резко, Аллика почти огрызнулась. Потом она прижала кулак ко лбу. – У меня голова болит. Я пытаюсь отдохнуть, мне скоро ехать за дочерью.
– Мне очень жаль вас беспокоить, но у нас есть вопросы, и они нуждаются в ответах. – Ева решила надавить на слабое место. – Если вы считаете, что вам необходимо связаться с мужем, передайте ему, чтобы он подъехал прямо в управление. А мы все втроем подождем его там. Беседа пройдет в официальной обстановке.
– Это звучит почти как угроза.
– Здесь мы втроем, там будем вчетвером. Выбор за вами.
– Ну хорошо, входите. Давайте покончим с этим. Вы, полицейские, удивительным образом умеете заставить жертву почувствовать себя преступником. – Аллика прошла в гостиную и точно так же, как разобиженная десятилетняя Мелоди, плюхнулась в кресло. – Что вам нужно?
– У нас есть веские причины полагать, что некий предмет был заранее удален из дома перед обыском. Речь идет о предмете, чрезвычайно важном для следствия.
– Да это полный абсурд. Ничто не пропадало из нашего дома, и нет здесь ничего имеющего отношение к вашему следствию.
– Ваша дочь вынесла из дома свой дневник.
– Прошу прощения? – Теперь Аллика выпрямилась, и в ее голосе послышалась легкая, едва заметная нотка страха. – Какое отношение к чему бы то ни было может иметь дневник Рэйлин?
– Она удалила его из дома перед обыском, а после обыска успела вернуть на место. Вам известно, где он находится?
– Нет.
– Вы его читали?
– Нет, не читала. Мы в этом доме уважаем чужие тайны.
– Нам необходимо взглянуть на этот дневник, миссис Страффо.
– Да что с вами такое происходит? Как вы можете обвинять ребенка в таких чудовищных вещах?
– Я ни в чем не обвиняла Рэйлин. А как по-вашему, что она сделала? Как по-вашему, на что она способна, Аллика? – Ева подалась вперед. – Почему вы мучаетесь бессонницей, почему вам так плохо, чего вы так боитесь?
– Я не знаю, о чем вы говорите. Не понимаю, что вы имеете в виду. – Ее пальцы начали нервно теребить полу халата. – Вы должны это прекратить. Прекратить немедленно.
– Я собираюсь это прекратить. Я хочу остановить ее. Вы же понимаете, это не может продолжаться.
– Вы должны уйти. Я требую, чтобы вы ушли немедленно.
Ева крепко надавила на следующее слабое место:
– Почему вы прячете фотографии своего сына подальше от глаз? Почему вы прячете лоскуток его одеяльца, его игрушку, все, что храните в память о нем? Почему, Аллика?
– Он был моим сыном. Моим маленьким мальчиком. – Теперь Аллика разрыдалась.
– Но вы прячете снимки вашего маленького мальчика, прячете память о нем. Почему?
– Это больно. Это расстраивает…
– Рэйлин? Ей это не нравится, не так ли? Ей не нравится, когда вы или Оливер рассматриваете фотографии другого ребенка. Все внимание должно быть уделено ей и только ей. Она никогда не любила делиться вниманием, верно?
– Это естественно, совершенно естественно для первенца – ревновать ко второму ребенку. Детская ревность. Соперничество между братьями и сестрами.
– Но все не сводилось только к этому, верно? В тот рождественский сочельник она приняла меры, чтобы исправить положение. С какой стати она должна делиться игрушками? Почему вы уделяете свое время ему, хотя она родилась первой? Поэтому она его разбудила, подняла с постели и вывела на лестницу. Верно?
– Это был несчастный случай. – Аллика закрыла лицо руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Это был несчастный случай. Она спала. Мы все спали. О боже, ради всего святого, перестаньте меня мучить.
– Нет, она не спала. Вы прекрасно знаете, что она не спала.
– Она не хотела… не могла хотеть… О господи, прошу вас.
– Скажите мне, что случилось в то утро, Аллика.
– Все было именно так, как я вам сказала. Мы спали. Мы все спали. – Теперь Аллика уронила руки. Ее лицо было бледно, как у привидения, взгляд блуждал.
– Сколько еще вы собираетесь носить это в себе? Пока не сломаетесь? – спросила Ева. – Сколько еще вы будете прятать от себя правду, отгораживаться от нее таблетками и бессмысленными занятиями, притворяться? Сколько это будет продолжаться? До следующего Рида Уильямса?
– Нет-нет. Это было только один раз, это была ошибка.
– Вы же понимаете, что не сможете с этим жить, Аллика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103