– Зачем же передергивать! – рассердился Сильман.
– Господа, – вмешался Краузе, – так мы никогда не договоримся. Нужно считаться с тем безусловным фактом, – как это ни тяжело сознавать, – что войну-то проигрываем мы.
– До капитуляции еще далеко, – не сдавался Сильман.
– Здесь собрались рассудительные люди, – пробурчал Краузе, – и мы можем разобраться что к чему. Лично я считаю условия, изложенные мистером Грейном, приемлемыми.
– Я еще не закончил, – приподнял руку сенатор. – Меня просили предупредить вас, что американские монополии, учитывая наши общие интересы, я подчеркиваю это, и в дальнейшем будут отстаивать развитие экономического потенциала Германии. На первом этапе после войны, с оглядкой на нежелательный международный резонанс, придется ограничиться пунктами меморандума, о котором я говорил. Однако мы подготавливаем предложения относительно прекращения демонтажа немецких предприятий. Правда, несколько заводов, – снова сердито дернул галстук, – придется демонтировать.
– Если они останутся до конца войны, – произнес директор Дрезденского банка. – Ваша авиация на щадит ничего…
– Мы не всегда можем найти общий язык о военным командованием, – поморщился Грейн. – Англичане считают это расплатой за бомбардировки Лондона. Да и у нас, в Штатах, достаточно наэлектризованная атмосфера. Необходимо время, чтобы все стало на свои места. И это время придет, господа. Уверяю вас – это не пустая болтовня, – поставки в счет репараций будут проводиться лишь на первых порах. Мы разрешим вам неограниченный экспорт на иностранные рынки, не будем настаивать на национализации промышленности. – Грейн понял: пора заканчивать. – Я прошу вас, господа, все конкретные вопросы, связанные с нашей сегодняшней беседой, разрешать с мистером фон Вайгангом. У меня все, господа. – Поклонился и сел.
Поднялся Краузе.
– Мы с благодарностью принимаем предложения сенатора Грейна и наших американских друзей, которые подают нам руку помощи.
– Я должен напомнить, господа, что… – перебил Вайганг.
– Мы – держава в держава, – улыбнулся Краузе, поняв его, – и умеем сохранять тайны лучше, чем СД.
Эти слова послужили сигналом к окончанию совещания. Разъезжались так же незаметно, как и приехали. Их было четырнадцать – четырнадцать некоронованных властелинов. Щупальца Сильмана, Краузе протянулись по всей Германии и далеко за ее границы. Карлу даже странно было идти рядом с внешне обычным, склеротичным человеком, фамилия которого – Бауер. Кремер знал – на банковском счету Бауера десятки миллионов.
– Они хотят превратить наши фирмы в американские филиалы, – раздраженно бурчал Сильман, закутанный так, что непонятно было, как пробиваются сквозь пушистый шарф его слова.
Краузе шел, постукивая тростью по бронзовым колпакам гномов. Вздохнул громко, давая понять, что старый болтун надоел всем и не следует воспринимать его всерьез. Но Бауер был не прочь поговорить.
– Как кажется мне, – бросил язвительно, – лучше стать американским филиалом, чем вообще прекратить существование. Надо все делать с головой: взять помощь и поступиться кое-чем. А придет время, снова станем на ноги. Вот тогда и поговорим… хе-хе… как джентльмен с джентльменом.
– Я бы вам присудил Нобелевскую премию за мудрость, – не выдержал Краузе.
– А для чего она мне? – пренебрежительно фыркнул Бауер. – Деньги у меня еще есть, а реклама от нее не стоит и пфеннига.
– Великолепно сказано! – засмеялся Краузе. – Кстати, вы не задумывались над таким аспектом: не далее чем через год после войны американцы столкнутся с русскими; понадобится буфер между Востоком и Западом, и этим буфером станет Германия. Мы возродимся из пепла, как птица феникс, и снова будем диктовать свою волю Европе.
– Вы ошибаетесь лишь в одном, – как-то торжественно произнес Бауер. – Не через год американцы столкнутся с русскими, а значительно раньше. И дай бог, – положил Бауер свои костлявые пальцы на плечо Краузе, – чтобы это произошло как можно скорее.
Четырнадцать автомобилей, придерживаясь небольших интервалов, выехали из ворот. Пятнадцатая машина была самой скромной – не мощный «хорьх» и не хромированный «мерседес», а обыкновенный «опель-капитан». Но в этом старом автомобиле ехали хозяева хозяев. Они видели намного дальше, чем их немецкие партнеры, и могли диктовать им свою волю.
– Как вы считаете, Чарльз, – спросил Грейн Хокинса, – не был ли я сегодня слишком прямолинейным? Все же они – немцы, а национальное самолюбие чертовски сложная штука.
– Национальное самолюбие пропадает, когда оно угрожает прибылям, – расхохотался Хокинс.
– Тогда считайте сегодняшнюю встречу успешной. – Грейн втиснулся в угол автомобиля, чтобы не видно было его лица с улицы. – Я выезжаю сегодня. А вы?
– Мне нужно задержаться. Следует договориться о передаче нам документов…
– Не торопитесь, пускай фон Вайганг собирает их у себя. Транспортировка небольшими партиями может вызвать подозрение и лишние осложнения.
– Ваши мысли совпадают с предложениями помощника фон Вайганга.
– Значит, у него неплохой помощник. Это тот, что присутствовал на совещании? Где вы его откопали?
– Обычная история… – пошевелил пальцами Хокинс. – Немного страху, немного денег… А человек перспективный…
– Ну-ну… Вы же у нас знаток человеческих душ!
* * *
Горст Ульман поднял руку. Грузовик затормозил в нескольких шагах, и паренек ловко вскочил на подножку.
– До Дрездена?
– Садитесь, – открыл дверцу шофер. – И угостите сигаретой.
Сигарета – справедливая плата за услугу, и Горст достал портсигар. Давая шоферу прикурить, глянул через заднее окно кабины и успокоился окончательно. Если за ним и следили, то, как говорится, пока – до новых встреч…
На протяжении недели Горст мог убедиться – за ним не следят. Он проверял это в самых различных ситуациях. Хотя бы в одной из них шпик выдал себя. Вчера вечером поделился своими соображениями с Вернером:
– Неимоверно, но факт: гестапо, очевидно, не интересуется мной – хвоста нет…
«Плохо ты знаешь гестапо», – обрадовался Зайберт. Обрадовался, потому что теперь этот мальчишка наверняка начнет действовать. Не такой у него характер, чтобы сидеть сложа руки.
Догадки Вернера были близки к истина Вчера Горст ездил в Дрезден и звонил по привокзальному телефону-автомату. После этого побродил по городу и вечерним поездом возвратился в поселок. Об этой поездке не обмолвился ни словом даже Вернеру. И сегодня, собираясь в Дрезден, произнес равнодушно:
– Пойду прогуляюсь…
Зайберт взглянул недоверчиво, но расспрашивать не стал. Придет время, и Горст сам обо всем расскажет.
Молодой Ульман вышел из поселка и сразу же свернул на тропинку, которая вела к лесничеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83