— Встрепенулся тут атаман, говорит молодцу: «Не журись, не кручинься, удалой, воспрянь духом и скачи в сельбище, мчись по дорогам, весть дай: жив Емельян Иванович, силен он и даст о себе еще знать! А на прощанье на вот тебе меч-кладенец, чтобы сечь бояр-ворогов. Гляди, не теряй его! Иди, поднимай народ!..»
Мастерко огладил бородку, смолк. Демидову не по душе сказ пришелся. Он вспылил и сказал старому пушкарю:
— Пришел смертный час Пугачеву, вот что, отец! И где ты только такого странника видел?
— Уж я его видел, как сам-друг! — Глаза старика блеснули хитринкой. — Брел я с внучкой из-под Косотура и встретил.
— Может, и Пугача в той поре видел? — нахмурился Демидов.
— А кто ж его знает, может, и видал! — простовато отозвался дедка, но заводчик понял — лукавит он.
«Ишь ты, смутьянщик! — недовольно подумал Никита. — Ну, да откуковала ныне кукушечка!..»

Еще с ночи вся Москва всколыхнулась. Ночь выдалась ясная, звездная, от жестокого мороза захватывало в груди дыхание. Несмотря на стужу, со всех концов Белокаменной затемно на Болото устремился народ. С Земляного Вала, с Пресни и Самотеков, с Яузы торопились старые и малые посмотреть на казнь.
Над Болотом еще вился сизый предутренний туман, в Замоскворечье перекликались ранние петухи, а вокруг эшафота уже волновалось людское море.
Демидов выехал в крытых санях, когда над Москвой заалело. Из-за дальних кремлевских палат выглянуло солнце, разом вспыхнули и засияли кресты на многочисленных московских соборах и церквушках. Силен морозище! Уминая снег, прошли на Болото войска с барабанным боем. За ними плотным потоком по дороге двигались кареты, рыдваны, сани.
У Каменного моста демидовская колымага въехала в густую толпу, и затертые народом кони остановились. Напрасно голосисто кричал форейтор:
— Пади, пади! Расступись!
Народ шумел. Дальше некуда было податься. Форейтор соскочил с коня и пробрался к рыдвану. Демидов опустил окошечко, людской гомон стал гулче, плескался рядом. Что-то неуловимо грозное слышалось в неспокойном человеческом прибое. Демидов вылез из рыдвана. Отяжелевший, в дорогой собольей шубе, он важно выступал среди раздавшегося народа.
Какой-то мужик в лапоточках, с ершистой бороденкой, пробирался вперед. Несмотря на жгучий мороз, он шел с непокрытой головой. Никиту раздражал степенный вид тихого мужика, он сильным движением локтя отбросил его в сторону. Тот охнул, укоряюще посмотрел на заводчика.
— Ну как, мужик, расказнят ныне Пугача? — Никита весело оскалил зубы.
Старичок быстро вскинул голову, пронзительно посмотрел на Демидова:
— Для тебя Пугач, а для нас царь-батюшка, Петр Федорович!
— Ах ты, пес! — обозлился Никита и во всю глотку заорал: — Вяжи, держи смутьяна!..
Словно шалый ветер взбурлил море: зашумел народ, раздался в стороны и поглотил мужика с котомкой, будто волной его смыло…
Форейтор и холопы насилу проложили Демидову дорогу к Болоту. Вдали виднелся высокий эшафот из свежего теса. Вокруг него виселицы с раскачивающимися петлями. На помосте было пусто, посредине его стоял столб с воздетым на него колесом, а на конце столба в утренних лучах солнца поблескивало железное острие.
Войска окружали лобное место. Никто из простого народа не допускался за щетину штыков.
— Везут! Везут!.. — закричали в народе.
По улице среди двух волнующихся людских стен двигались дроги с высоким помостом. На скамье в старом тулупе сидел сутулый исхудалый человек с черной курчавой бородой.
— Он!.. Он!.. — прошел по толпе тихий говор.
Все устремили взоры на осужденного. В больших жилистых руках Пугачев держал две толстые восковые свечи. Ярый воск оплывал от ветра и залеплял ему пальцы. Емельян Иванович все время степенно кланялся на обе стороны народу.
Против Пугачева сидел священник в ризе, с крестом в руках. Рядом с духовником пристроился чиновник из Тайной экспедиции.
Чиновник дрожал от холода, взор его то пугливо блуждал по толпе, то мимоходом останавливался на осужденном.
Никита Демидов не мог оторвать глаз от пленного Пугачева, который и закованный страшил его. Заводчик тревожно оглянулся вокруг; словно штормовой прибой, угрожающе гудел народ.
— Эй, эй, сторонись! — кричали конные рейтары, раздвигая толпу.
Позади дровней с обреченным двигались сани, в которых восседали чиновники, ехали конные драгуны.
Демидов поторопился к лобному месту. Оберегаемый холопами, он пробрался за воинский фрунт, где толпилось много дворян. Подле эшафота верхом на коне застыл обер-полицмейстер Архаров с покрасневшим от стужи лицом.
Дровни с осужденным приблизились к помосту. Коренастые палачи подхватили Пугачева под руки и быстро взвели на эшафот. За ними взошли военные, судьи и священник с крестом. У плах наготове ждали палачи, на дубовых колодах поблескивали на солнце отточенные топоры.
Вперед, к краю помоста, вышел сенатский чиновник, стал читать сенатское определение.
Площадь затихла. Громогласное чтение далеко разносилось в морозном воздухе.
Будучи выше многих ростом, Никита Акинфиевич внимательно обозревал площадь. Притихший народ пугал его; он перевел взгляд на сутулого человека, одетого в нагольный овчинный тулуп.
Пугачев держался с достоинством, вглядывался в народ, изредка кланялся. В его черных жгучих глазах виделась несломленная сила. «Пожалуй, отыскивает единомышленников, — с раздражением подумал Демидов, и мурашки побежали по спине от внезапно вспыхнувшей мысли, — да ведь чернядь, поди, вся за него! И как только нам смирить эту силу!»
С невозмутимым серым лицом сенатский чиновник продолжал чтение приговора. Из его тонких уст вился парок в морозном воздухе, чуть приметно дрожали озябшие руки.
В эту пору, когда шло чтение приговора, вокруг эшафота бесшумно готовили к казни сообщников Пугачева. Палачи надевали им на головы тюрики и взводили приставленные к виселицам лесенки. Осужденные должны были умереть одновременно с Пугачевым.
Сенатский чиновник окончил чтение. В могильной тишине раздался хриплый бас обер-полицмейстера. Поднявшись в стременах, Архаров окрикнул осужденного:
— Ты ли донской казак Емелька Пугачев?
— Так, сударь, — твердо отозвался тот и склонил голову.
Священник осенил его крестом и, волнуясь, еле внятно обронил несколько напутственных слов. Совершив положенное, батюшка заторопился с эшафота.
Пользуясь минутной паузой, Пугачев перекрестился на блиставшие вдали кресты кремлевских соборов и торопливо стал кланяться народу:
— Прости, народ православный… Отпусти, в чем согрубил перед тобой…
Экзекутор дал знак.
Забили барабаны; в народе зашумели, где-то завыла и мгновенно смолкла баба.
Бородатый палач подошел к Пугачеву и стянул с него белый бараний тулуп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148