— Эге-гей! — ликующе заорал Демидов и снова хлестнул по коням.
Словно звери, мчались они по лесной дороге. Как морской прибой, навстречу им несся шум елей; синь вечера охватила просторы над понизью…
Посреди дороги из пыли поднялся помятый мужик и погрозил тяжелым кулаком вслед тройке:
— Погодь, ирод, все равно поймаем!..
Затемно приехал Никита Демидов в свой лесной курень и никому не сказал ни слова о дорожной беде. Все поразились одному: хозяин прибыл без ямщика. «Неужто по злу уложил ямщика в дороге?» — в страшной догадке взволновались они.
Однако утром прибрел в курень и ямщик. Потный, грязный, с подбитыми глазами, он молча подошел к тройке и стал ее холить. Хозяин и словом не обмолвился с холопом, а жигари подумали: «Поозоровал Демид, сбросил ямщика с облучка и умчал один!»
Только отдохнув и успокоившись, хозяин вышел к рысакам.
— Ну, что там за чертушки были? — с легкой насмешкой в голосе спросил он кучера.
— То Митька Перстень повстречал нас! — холодно отозвался ямщик. — Добры кони, а то погибать бы тебе, хозяин…
— Ишь ты как! — не унимался Никита. — Ну, ништо, мы еще с ним встретимся!
Демидов истребовал из Екатеринбурга воинскую команду и обложил кыштымские леса и горы дозорами и разъездами. Солдаты скитались по лесным дорогам, глухим тропам и теснили ватагу Перстня. Шумно и весело гулял Митька, да недолго. Много перевешал он на придорожных березах судейских повытчиков, немало пообчистил купцов, но тут ему конец пришел. В сумрачный осенний день солдаты выследили буйную ватагу в горах, загнали в скалы и покололи. Остался Перстень с пятнадцатью молодцами, долго он бился не на жизнь, а на смерть. Однако одолели удальца, схватили его живьем. Сбылось желание Демидова: встретился он с Митькой, закованным в кандалы. Посадили молодца на короткую цепь, а на шею надели тяжелую рогатку. Рубаха и порты были на пленнике рваные, в прорехи виднелось крепкое жилистое тело. Перстень и не взглянул на своего врага, когда тот спустился в подвал. Демидов уселся против узника на скамью, помолчал.
— Хочешь жить? — вдруг коварно спросил заводчик.
— Еще как! — с неожиданным жаром отозвался Перстень.
— А для чего жить? — вкрадчиво снова спросил Демидов.
— Не отгулял свое! — смело ответил Митька. — Не всем кровопийцам покрушил башки! Ты ведь первый все еще палачествуешь.
— Сатана! — скрипнул зубами Никита. — Видать, до сих пор не угомонился!
Перстень промолчал. Демидов огляделся, вздохнул:
— Хорош!.. Дерзок!.. Хочешь, я с тебя кандалье сниму?
— Не снимешь! Издеваешься все надо мной! — недовольно повел плечами Перстень, лязгнули цепи.
— А вот сниму, ей-богу, сниму! Только уговор один, Сказывают, богатств много ты схоронил в лесах. Скажи, где упрятал, тут тебе и воля!..
Узник вдруг ожил, загремел кандалами:
— Уйди, дьявол! Зубами загрызу!..
— Ты что? Шальной стал? — отшатнулся заводчик.
— Загрызу! — сверкнул глазами Перстень. — Никаких кладов не имею. Все раздал народу.
— Врешь! — крикнул Демидов, озлобясь. — Врешь, заворуй!
— Я не заворуй, не разбойник. Я каратель твоего племени! — отрезал Перстень и замолчал.
— Погоди, я тебе башку сейчас оттяпаю! — пригрозил хозяин. Но Митька, опустив голову, стерпел. Так Никита и не добился от него ответа.
Неделю спустя Митьку Перстня отвезли в Екатеринбург, там его судили. Пугачевца заклеймили каленым железом, вырвали ноздри и сослали в Сибирь на каторгу…
С той поры в народе пошел слух: оставил Перстень после себя несметные сокровища, бочки золота и серебра. Ходила молва: когда солдаты окружили ватажку Перстня и не было ей спасенья, тогда собрал атаман всех своих дружков в круг и сказал им по душе, искренне:
— Плохие, видно, братцы, наши дела! Отгуляли, удалые! Что теперь делать будем, куда подадимся?
Ответили товарищи:
— Тебе, атаман, виднее. Умирать нам не страшно. Погуляли!
— Не смерть страшна! — согласился атаман. — В бою и смерть красна. Жаль казны, братцы! Кому она достанется? В землю зарывать часу-времени не хватит. А зароешь, царские шпыни, как псы, вынюхают, добудут. Вот и гадайте, ребятушки, да живее, как быть?
Кругом простирались леса, синели горы, а рядом лежало привольное светлое озеро.
И сказал тут один из молодцов своему атаману:
— Через золото опять много слез будет. А чтобы не досталось оно никому, схороним его глубоко, на дно озерное…
Так и сделали.
Втянули бочки на Лысую гору, а оттуда стали катать их. Тяжелые бочки с золотом в разгон пустили под угорье да в озеро. Вспенилось, взбушевалось оно. Захлестнулось от ярости, словно золоту недовольно. Тогда пустили бочки с серебром; укатились они и нырнули вглубь. Вода понемногу улеглась и засеребрилась. Успокоилось озеро…
С тех пор стали называть его Серебряным.
Сказывали старые люди, что после увоза Перстня на каторгу по наказу Демидова в Серебряное озеро крепкий невод закидывали. Пытался хозяин добыть пугачевский клад, бочки с золотом, да разве добудешь его. Светлое озеро крепко хранит золотой клад от нечистых рук…
8
Прокофий Демидов возвращался с медвежьей охоты из-под Мурома. В ожидании смены лошадей обогревался на почтовой станции. В надымленной горенке станционного смотрителя волнами колебался сизый дым; под низким окошечком сидел неведомый мелкопоместный дворянчик и, брезгливо поджимая губы, курил из длинного черешневого чубука. На скамье валялась скинутая с плеч дорожная шуба, порядком облезлая и потертая. Да и кафтанишко на дворянчике был изрядно засален. Хоть на безымянном пальце проезжего и сверкал бирюзовый перстень, но руки не отличались чистотой.
При входе Демидова дворянчик поднял голову и, увидев на нем дорожную волчью шубу, спросил:
— Купец пожаловал?
Прокофию стало не по себе, но он сдержался и, поклонясь, отозвался:
— Нет, не купец, а заводчик я…
Дворянчик нахмурился, пустил клуб табачного дыма и больше не обмолвился с Демидовым ни единым словом. Так просидели они молча довольно долго. Тишина наполняла горенку, только за печкой шуршали пригретые тараканы да у темного от копоти чела неслышно возилась опрятная старушонка.
Издалека возникли, стали расти и, наконец, на дороге за окном зазвенели громкие колокольцы. Все насторожились; по всему слышно было — из Москвы скакал важный курьер. Еще в сенях раздался его простуженный бас:
— Немедля коней!
Распахнув дверь, вместе с клубами морозного воздуха в горницу вошел рослый, осыпанный снегом фельдъегерь. Не глядя на проезжих, он закричал на всю избу:
— Водки мне!
Молчаливый дворянчик мгновенно ожил и, льстиво заглядывая в глаза курьера, спросил:
— Что за вести из Белокаменной?
— Добры вести, сударь! — загрохотал басом курьер. — Башку злодею оттяпали!
— Милый ты мой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148