Отставной солдат-бомбардир. Зовут зовуткой, а величают уткой? — улыбнулся он своей шутке и тут же поправился: — Федор Волков, вчистую выписан. За ногу да храбрость медаль получил. Да, было дело, пруссакам жару задавали. Русский немцу задаст перцу! Теперь за ненадобностью нищ и сир! — Он пронзительно посмотрел на Ивашку.
— Ну, и я такой же горемыка! — отозвался Грязнов.
— Выходит два сапога — пара. Гляди, и обрел я родную душу! Видел тебя, парень, днем, прицелился и так подумал: «Потянул журавель к своей станице!» Теперь все к солнышку торопятся! — загадочно сказал солдат.
— Правда светлее солнца. Я ее отыскиваю! — сдержанно ответил Грязнов.
— Вижу, днем сметил, как подле слепца вертелся да выслушивал письмо, — прямо отрезал бомбардир.
— Ну! — удивился беглый.
— Вот те и ну! Журавель летает высоко, да видит далеко. Мнится мне Кунерсдорф и знакомый казак. Если это он, то не клади волку руку в пасть. Оттяпает! — Солдат пыхнул трубочкой и вдруг положил руку на плечо Грязнова. — Насквозь вижу, удалец, куда торопишься. Бери с собой, может, сгожусь. Ты с бородой, да я сам с усам. Только свистни, а я и сам смыслю! Так уж ведется: у русского солдата на все ответ есть!
Глаза бомбардира доверчиво смотрели на Ивашку. Беглый улыбнулся:
— Выходит, одного поля ягодка!
— Жить вместе и умереть вместе! Идем вдвоем к нему!
Стряпуха сердито взглянула на полати и примолвила:
— Сами не дрыхнете и другим не даете!
Беглый и солдат придвинулись друг к другу, пошептались и вскоре заснули крепким сном.
На заре их разбудил хозяин:
— Вставайте, светает. Уходи, прохожие! Днем тут ярыжки ходят, прицепятся, беды с вами не оберись!
Ивашка умылся студеной водой, туго опоясал кушаком полушубок, взял посошок и сказал солдату:
— Ну, пошагали, служивый!
— Пошагали, милок. Куй железо, пока горячо!
— Куда поперлись, мужики? — спросил хозяин умета.
— В дальний путь, за добрым делом! — весело отозвался Грязнов. — Может, коли вернемся, так вспомним о тебе.
— В счастливый час! — нахмурясь, отозвался бородатый уметчик и проворчал недружелюбно: — Никак в пугачевское воинство побрели…
Сибирские ветры принесли холод, застыли лужи, под ногами хрустели тонкие, льдинки. Легкий ветер обжигал морозом лицо. Беглый и солдат шли бойко. Постукивая деревяшкой, бомбардир торопил:
— В Челябу! В Челябу!
Верилось им, что там они узнают про Пугачева, и эта вера веселила беглого. В попутных зауральских селах разлилось неспокойное крестьянское море. Спутники прошагали через Камышенную, Верхнюю Течу и Песчаное — везде они встречали шаткость, всюду поднимались мужики. Несмотря на зиму, по дорогам тянулись колесные обозы: побросав заводы, возвращались с работы приписные крестьяне. Ехали они веселые, дерзкие. Многие из них, не скрываясь, кричали:
— Хватит с нас каторги! Отработали свое! Будет, поцарствовал над нами Демидов!
Подняв лукавые глаза, солдат с задором спросил приписного:
— С чего так разорался? Кто дал такую волю?
Бородатый широкоплечий мужик изумленно посмотрел на бомбардира.
— Ты что, не ведаешь, что в уральских краях появился батюшка государь Петр Федорович! А кто указ в давни годы писал? У нас под божницей по сию пору храним!
— Не припомню что-то! — слукавил солдат.
— Коротка память! — насмешливо сказал приписной. — А писано было всем фабрикантам и заводчикам довольствоваться вольными наемными по паспортам за договорную плату! Слыхал? А еще говорено было, что ни фабрикантам, ни заводчикам деревень с землями и без земель не дозволять покупать! Каково? Да не признал эту грамоту князь Вяземский, а вот она!
— Умная грамота! — согласился бомбардир. — И никто такую не мог написать, как сам царь Петр Федорович! Ай да ладно! Ай да весело!
— Теперь всю барскую Расею на слом возьмем! — закричали мужики. — За землю и вечные вольности поднимается народ!
— Правильно делает! — одобрил Ивашка, но тут же нахмурился. — Только напрасно вы к дому потянули, надо бы на помощь к Петру Федоровичу поспешить.
— Погоди, не терпится на хозяйство взглянуть!
Приписные, переговариваясь, поехали вдаль по заснеженной дороге…
По степным тропкам, на далеких курганах подолгу маячили одинокие всадники.
— Башкиры! — догадался Грязное. — К царю мужицкому тянут.
Все же вместе с бомбардиром они постарались побыстрее укрыться в кусты от степных кочевников. «Орда! Неровен час, в полон уведут», — тревожно подумал беглый и переждал терпеливо, когда исчезнут всадники.
До Челябы простирались просторы, далеко-предалеко синели горы. На звенящую от заморозков землю порошил крепкий хрустящий снежок. Ветры принесли со студеной стороны пухлую снеговую тучу; отвислым сизым брюхом она волочилась по ельникам, по холмам и обильно засыпала все снегом. Ветерок подвывал, тянул понизу серебристой белой пылью, а на вершинах поземка вскидывалась кверху и кружила бураном.
Кругом простиралась белая застывшая равнина, снега убелили серые грязные деревнюхи, ельники, горки. Только извилистая Исеть еще не застыла и шла черная, как вар; по ней лебяжьей стаей плыли первые льдинки.
На последнем ночлеге перед Челябой, в попутном селе, ночью разгулялась метель. Густо падал снег, ветер рвал и метал его; словно белогривые кони, быстро двигались сугробы, дымясь под вихрем.
Путники забились в избу, сладко дремалось на полатях, и сквозь дрему, усталость до сознания едва-едва дошли тяжелые медные звуки.
— Что стряслось? — поднял голову Ивашка и уставился в хозяина, темноглазого мужика. — Никак набат?
Хозяин покачал головой.
— Нет, то буран идет. Упаси бог какой! Звонят в колокола, путь заблудившим указуют.
— А много людей ныне по степи бродит? — спросил солдат.
— Кто знает, всяко бывает, — уклончиво отозвался мужик.
Преодолевая сон, беглый в упор спросил хозяина:
— А где теперь Пугачу быть?
Мужик помрачнел, искоса глянул на Ивашку.
— Кому Пугач, а кому царь-батюшка! — после раздумья холодно проронил он. — Народ валом валит, а куда — не слыхано.
Крестьянин укрылся шубой и затих на полатях. За темным оконцем голодным псом выла метель. Ивашка смежил глаза и крепко уснул, а солдат все ворочался и дымил махоркой.
Утром на другой день Грязнов с отставным бомбардиром пришли в Челябу. Маленький деревянный городок был полон движения и суеты. Кержаки-плотники, крепкие бородатые мужики, подновляли заплоты на крепостном валу. В чистом морозном воздухе далеко и гулко разносился стук острых топоров, добро пахло смолистым деревом, щепой. На улицах ладили новые рогатки. Уминая выпавший снег, к комендантскому плацу прошла воинская команда. Вел ее старый, но бравый капрал, обряженный в изрядно поношенную шинелишку и в порыжевшую треуголку. Пристегнутая сбоку сабелька раскачивалась в такт его бодрой походке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Ну, и я такой же горемыка! — отозвался Грязнов.
— Выходит два сапога — пара. Гляди, и обрел я родную душу! Видел тебя, парень, днем, прицелился и так подумал: «Потянул журавель к своей станице!» Теперь все к солнышку торопятся! — загадочно сказал солдат.
— Правда светлее солнца. Я ее отыскиваю! — сдержанно ответил Грязнов.
— Вижу, днем сметил, как подле слепца вертелся да выслушивал письмо, — прямо отрезал бомбардир.
— Ну! — удивился беглый.
— Вот те и ну! Журавель летает высоко, да видит далеко. Мнится мне Кунерсдорф и знакомый казак. Если это он, то не клади волку руку в пасть. Оттяпает! — Солдат пыхнул трубочкой и вдруг положил руку на плечо Грязнова. — Насквозь вижу, удалец, куда торопишься. Бери с собой, может, сгожусь. Ты с бородой, да я сам с усам. Только свистни, а я и сам смыслю! Так уж ведется: у русского солдата на все ответ есть!
Глаза бомбардира доверчиво смотрели на Ивашку. Беглый улыбнулся:
— Выходит, одного поля ягодка!
— Жить вместе и умереть вместе! Идем вдвоем к нему!
Стряпуха сердито взглянула на полати и примолвила:
— Сами не дрыхнете и другим не даете!
Беглый и солдат придвинулись друг к другу, пошептались и вскоре заснули крепким сном.
На заре их разбудил хозяин:
— Вставайте, светает. Уходи, прохожие! Днем тут ярыжки ходят, прицепятся, беды с вами не оберись!
Ивашка умылся студеной водой, туго опоясал кушаком полушубок, взял посошок и сказал солдату:
— Ну, пошагали, служивый!
— Пошагали, милок. Куй железо, пока горячо!
— Куда поперлись, мужики? — спросил хозяин умета.
— В дальний путь, за добрым делом! — весело отозвался Грязнов. — Может, коли вернемся, так вспомним о тебе.
— В счастливый час! — нахмурясь, отозвался бородатый уметчик и проворчал недружелюбно: — Никак в пугачевское воинство побрели…
Сибирские ветры принесли холод, застыли лужи, под ногами хрустели тонкие, льдинки. Легкий ветер обжигал морозом лицо. Беглый и солдат шли бойко. Постукивая деревяшкой, бомбардир торопил:
— В Челябу! В Челябу!
Верилось им, что там они узнают про Пугачева, и эта вера веселила беглого. В попутных зауральских селах разлилось неспокойное крестьянское море. Спутники прошагали через Камышенную, Верхнюю Течу и Песчаное — везде они встречали шаткость, всюду поднимались мужики. Несмотря на зиму, по дорогам тянулись колесные обозы: побросав заводы, возвращались с работы приписные крестьяне. Ехали они веселые, дерзкие. Многие из них, не скрываясь, кричали:
— Хватит с нас каторги! Отработали свое! Будет, поцарствовал над нами Демидов!
Подняв лукавые глаза, солдат с задором спросил приписного:
— С чего так разорался? Кто дал такую волю?
Бородатый широкоплечий мужик изумленно посмотрел на бомбардира.
— Ты что, не ведаешь, что в уральских краях появился батюшка государь Петр Федорович! А кто указ в давни годы писал? У нас под божницей по сию пору храним!
— Не припомню что-то! — слукавил солдат.
— Коротка память! — насмешливо сказал приписной. — А писано было всем фабрикантам и заводчикам довольствоваться вольными наемными по паспортам за договорную плату! Слыхал? А еще говорено было, что ни фабрикантам, ни заводчикам деревень с землями и без земель не дозволять покупать! Каково? Да не признал эту грамоту князь Вяземский, а вот она!
— Умная грамота! — согласился бомбардир. — И никто такую не мог написать, как сам царь Петр Федорович! Ай да ладно! Ай да весело!
— Теперь всю барскую Расею на слом возьмем! — закричали мужики. — За землю и вечные вольности поднимается народ!
— Правильно делает! — одобрил Ивашка, но тут же нахмурился. — Только напрасно вы к дому потянули, надо бы на помощь к Петру Федоровичу поспешить.
— Погоди, не терпится на хозяйство взглянуть!
Приписные, переговариваясь, поехали вдаль по заснеженной дороге…
По степным тропкам, на далеких курганах подолгу маячили одинокие всадники.
— Башкиры! — догадался Грязное. — К царю мужицкому тянут.
Все же вместе с бомбардиром они постарались побыстрее укрыться в кусты от степных кочевников. «Орда! Неровен час, в полон уведут», — тревожно подумал беглый и переждал терпеливо, когда исчезнут всадники.
До Челябы простирались просторы, далеко-предалеко синели горы. На звенящую от заморозков землю порошил крепкий хрустящий снежок. Ветры принесли со студеной стороны пухлую снеговую тучу; отвислым сизым брюхом она волочилась по ельникам, по холмам и обильно засыпала все снегом. Ветерок подвывал, тянул понизу серебристой белой пылью, а на вершинах поземка вскидывалась кверху и кружила бураном.
Кругом простиралась белая застывшая равнина, снега убелили серые грязные деревнюхи, ельники, горки. Только извилистая Исеть еще не застыла и шла черная, как вар; по ней лебяжьей стаей плыли первые льдинки.
На последнем ночлеге перед Челябой, в попутном селе, ночью разгулялась метель. Густо падал снег, ветер рвал и метал его; словно белогривые кони, быстро двигались сугробы, дымясь под вихрем.
Путники забились в избу, сладко дремалось на полатях, и сквозь дрему, усталость до сознания едва-едва дошли тяжелые медные звуки.
— Что стряслось? — поднял голову Ивашка и уставился в хозяина, темноглазого мужика. — Никак набат?
Хозяин покачал головой.
— Нет, то буран идет. Упаси бог какой! Звонят в колокола, путь заблудившим указуют.
— А много людей ныне по степи бродит? — спросил солдат.
— Кто знает, всяко бывает, — уклончиво отозвался мужик.
Преодолевая сон, беглый в упор спросил хозяина:
— А где теперь Пугачу быть?
Мужик помрачнел, искоса глянул на Ивашку.
— Кому Пугач, а кому царь-батюшка! — после раздумья холодно проронил он. — Народ валом валит, а куда — не слыхано.
Крестьянин укрылся шубой и затих на полатях. За темным оконцем голодным псом выла метель. Ивашка смежил глаза и крепко уснул, а солдат все ворочался и дымил махоркой.
Утром на другой день Грязнов с отставным бомбардиром пришли в Челябу. Маленький деревянный городок был полон движения и суеты. Кержаки-плотники, крепкие бородатые мужики, подновляли заплоты на крепостном валу. В чистом морозном воздухе далеко и гулко разносился стук острых топоров, добро пахло смолистым деревом, щепой. На улицах ладили новые рогатки. Уминая выпавший снег, к комендантскому плацу прошла воинская команда. Вел ее старый, но бравый капрал, обряженный в изрядно поношенную шинелишку и в порыжевшую треуголку. Пристегнутая сбоку сабелька раскачивалась в такт его бодрой походке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148