— уверенно отозвался Демидов.
— Опять похвальба! — сердился старик. — Сробь, сдай, а тогда и хвались! А работенка твоя плохая. Скажем, не гожа. Будь я Демидовым, гнал бы прочь тебя от домны!
Самолюбивому, гордому Никите трудно было сдержаться, чтобы не пугнуть мастерка. Впрочем, старик был не из пугливых. Когда ученик портил дело, он не сдерживался и кричал в сердцах:
— Что робишь, сатана! Кто позволил тебе разор чинить? Губишь металл-то! Прочь, кобылка!..
В заводе нерадивых и неумелых учеников обидно кликали «зеленой кобылкой».
Демидов гоготал над ершистым дедом.
— А ты не гогочи! — грозил мастерко. — Гляди, по рукам хвачу; ну, что опять робишь?..
Демидов был упрям: долго трудился он под началом строгого мастерка и дошел до умельства.
Когда Никита выдал первое литье, Голубок радовался как дитя. Он бойким кочетом носился вокруг домны, распустив бороденку.
Глядя на огненную лаву, воскликнул:
— Удалась на славу! Только пушки лить! Ай да кобылка! Дай я тебя расцелую!
Мастерко бросился обнимать Никиту, но тот повернулся к нему спиной и позвал:
— Ну что ж, идем за мной!..
Он повел дедку в хоромы, и там Юлька вынесла на расписном подносе чару хмельного. Мастерко смахнул шапчонку.
— Вот спасибочко, угодил, Акинфич, — прижмурился он от удовольствия. — Из таких рук одна радость испить.
Юлька с улыбкой посмотрела на веселого старичка.
— Вот видишь, дедко, все у меня есть и все удается! — похвастался Никита. — Не роблю я, а каким царством обладаю!
Голубок выпил, поморщился и смело ответил хозяину:
— Годи хвастаться-то! Все у тебя есть: и заводы, и домны, и экие палаты, и красавица-раскрасавица, дай ей, господи, здоровья! С заводами все же, хозяин, всяко бывает. А вот мое мастерство всегда при мне будет. Вот и выходит, я сильнее тебя, барин!
Демидов побагровел. Слова мастерка задели его за живое.
— Это почему же? Что-то недомыслю твоих слов! — сказал он.
— Поднеси еще чару, — попросил старик, — поведаю тебе одно тайное предание.
Ему вновь налили хмельное. Осушив чару, Голубок утер седенькие усы и тихим, размеренным голосом повел рассказ:
— От дедов слышал преданье, а они от прадедов дознались про это. В незапамятные годы русские люди достигли Каменного Пояса и впервые спустились в шахту. И тут свершилось страшное, батюшка. Семь дней и семь ночей непрестанно хлестал огненный дождь. Поднялась буря и погнала из рек и морей сокрушительные валы. И воды смывали верхушки гор и уносили в океаны. Сотрясалось все небесное и земное: помрачилось солнце, скрылся золотой месяц. На все навалилась тьма непроглядная, и от того стало на сердце тошно…
Мастерко перевел дух, взглянул на Демидова и со вздохом продолжал:
— Прост человек, а все же догадался, что неспроста хляби разверзлись и мрак пал на горы. Кому охота идти навстречу своему горю-злосчастью? Отказались холопы спускаться под землю и робить на радость другим. Но сильны хозяева и плетями приневолили людей лезть в кромешную тьму, в недра земные. День и ночь, батюшка, мозолистые руки не знали покоя — все робили и робили. Нет беспросветнее труда под землей, когда гонят тебя без оглядки, без жалости. Подземелья, глубокие и сырые, узкие, что кротовины, губили людей дешевой смертью: то глыба сорвется на трудягу — и прости-прощай тогда свет белый, то вода зальет, то еще какая другая беда настигнет. Все, милый, к одному концу, к одной напасти… И вот в такой поре среди рудокопщиков появился Аким-богатырь. Эх, и человечище: плечист, молодецкой ухватки и своего брата в беде не оставит! И стал он робить, как все кабальные. Известна барская хватка: упустил — плетями засекут, живьем сгноят, вроде как у нас…
Заводчика покоробило, он поморщился и сердито перебил Голубка:
— Ты, старый брехун, полегче! Не больно мути словами…
— Э, милый, так сказка сказывается, так песня поется. Из нее слова не выкинешь! — спокойно ответил старик и, не смущаясь, продолжал дальше: — Раз ночью гнал Аким тачку с рудой, а впереди, откуда ни возьмись, навстречу огромный черный бык: рога — дуги, глаза — фонари… Уперся бык в тачку с рудой. Попробуй сдвинь такую силищу! У Акима сердце сжалось, растерялся споначалу. Еле опомнился. «Страшен ты действительно, — говорит ему. — Но не из пужливых я, потому что вспоил-вскормил меня простой народ и силы мне свои передал. Оттого в руках моих и в сердце могущества куда больше твоего». И как двинет тут Аким тачку с рудой, бык и взреветь не успел, разом очутился под колесами и там рассыпался на мелкие искорки, и сразу светло и легко стало на душе…
Заводчик пытливо посмотрел на мастерка.
— Не пойму, что к чему? — невинно спросил он, но дедке по глазам хозяина понял — лукавит он. А все же осмелел и сказал Демидову:
— Как не понять тут. Разумей: во всяком противстве главное — иметь надо разум да молодецкую ухватку, и поборешь тогда любого супостата, хоть и страшен он…
— Но кто ж сей черный бык? — упрямо спросил хозяин.
— А тут уж и мне не сказано и про вас не говорено! — на сей раз уклонился мастерко.
Не по душе пришелся Демидову тайный сказ, нахмурился он, поднялся с кресла.
— Ну, иди с богом, дедко, отблагодарю после, — пообещал он литейщику.
На том и разошлись.
Через неделю, когда Голубок хлопотал у домны, его сманили в каменную амбарушку, там повалили и отхлестали ремнями.
Стегал его Ивашка Селезень — цыганистый бродяга, обревший вдруг силу на заводе. Из распахнутого ворота рубахи варнака лезла густая потная шерсть. И весь он был волосатый, сильный. Оскалив зубы, он бил и приговаривал:
— Смирись, батька! Покорись, хлопотун!..
Отстегав, старика поставили на Ноги. Селезень крикнул:
— Вали, дедко, да боле не попадайся под мою руку! В другой раз отяжелеет она, не сдюжаешь!
Голубок поправил портки, поклонился бродяге и незлобиво спросил:
— Милый ты мой, а скажи, за что отстегали меня, по какой нужде?
Селезень откинул ремень и пояснил:
— Первое, стегали тебя за тайный сказ. Умен Никита Акинфиевич и рассудил, что к чему. Так и сказал: «Не свалить работному Акиму барина — черного быка». Учти это, старик, и прикуси язык! А второе — побили тебя, чтобы не возгордился. Хошь ты и хозяина учил, а свое место знай…
Мастерко Голубок опять поклонился:
— Спасибо, милый, за науку! Век не забуду сего денька!
— На том будь здоров! — засмеялся Селезень и вытолкал старика из амбарушки.
5
Прошло только полвека с той поры, когда первые Демидовы и другие заводчики появились на Каменном Поясе, но слава уральского железа далеко перешагнула пределы отечества. Еще не так давно Швеция славилась своим железом и была главным поставщиком его в Англию, а сейчас Россия заняла первое место в снабжении Англии металлами. Демидовские заводы широко развернули «заморский отпуск».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Опять похвальба! — сердился старик. — Сробь, сдай, а тогда и хвались! А работенка твоя плохая. Скажем, не гожа. Будь я Демидовым, гнал бы прочь тебя от домны!
Самолюбивому, гордому Никите трудно было сдержаться, чтобы не пугнуть мастерка. Впрочем, старик был не из пугливых. Когда ученик портил дело, он не сдерживался и кричал в сердцах:
— Что робишь, сатана! Кто позволил тебе разор чинить? Губишь металл-то! Прочь, кобылка!..
В заводе нерадивых и неумелых учеников обидно кликали «зеленой кобылкой».
Демидов гоготал над ершистым дедом.
— А ты не гогочи! — грозил мастерко. — Гляди, по рукам хвачу; ну, что опять робишь?..
Демидов был упрям: долго трудился он под началом строгого мастерка и дошел до умельства.
Когда Никита выдал первое литье, Голубок радовался как дитя. Он бойким кочетом носился вокруг домны, распустив бороденку.
Глядя на огненную лаву, воскликнул:
— Удалась на славу! Только пушки лить! Ай да кобылка! Дай я тебя расцелую!
Мастерко бросился обнимать Никиту, но тот повернулся к нему спиной и позвал:
— Ну что ж, идем за мной!..
Он повел дедку в хоромы, и там Юлька вынесла на расписном подносе чару хмельного. Мастерко смахнул шапчонку.
— Вот спасибочко, угодил, Акинфич, — прижмурился он от удовольствия. — Из таких рук одна радость испить.
Юлька с улыбкой посмотрела на веселого старичка.
— Вот видишь, дедко, все у меня есть и все удается! — похвастался Никита. — Не роблю я, а каким царством обладаю!
Голубок выпил, поморщился и смело ответил хозяину:
— Годи хвастаться-то! Все у тебя есть: и заводы, и домны, и экие палаты, и красавица-раскрасавица, дай ей, господи, здоровья! С заводами все же, хозяин, всяко бывает. А вот мое мастерство всегда при мне будет. Вот и выходит, я сильнее тебя, барин!
Демидов побагровел. Слова мастерка задели его за живое.
— Это почему же? Что-то недомыслю твоих слов! — сказал он.
— Поднеси еще чару, — попросил старик, — поведаю тебе одно тайное предание.
Ему вновь налили хмельное. Осушив чару, Голубок утер седенькие усы и тихим, размеренным голосом повел рассказ:
— От дедов слышал преданье, а они от прадедов дознались про это. В незапамятные годы русские люди достигли Каменного Пояса и впервые спустились в шахту. И тут свершилось страшное, батюшка. Семь дней и семь ночей непрестанно хлестал огненный дождь. Поднялась буря и погнала из рек и морей сокрушительные валы. И воды смывали верхушки гор и уносили в океаны. Сотрясалось все небесное и земное: помрачилось солнце, скрылся золотой месяц. На все навалилась тьма непроглядная, и от того стало на сердце тошно…
Мастерко перевел дух, взглянул на Демидова и со вздохом продолжал:
— Прост человек, а все же догадался, что неспроста хляби разверзлись и мрак пал на горы. Кому охота идти навстречу своему горю-злосчастью? Отказались холопы спускаться под землю и робить на радость другим. Но сильны хозяева и плетями приневолили людей лезть в кромешную тьму, в недра земные. День и ночь, батюшка, мозолистые руки не знали покоя — все робили и робили. Нет беспросветнее труда под землей, когда гонят тебя без оглядки, без жалости. Подземелья, глубокие и сырые, узкие, что кротовины, губили людей дешевой смертью: то глыба сорвется на трудягу — и прости-прощай тогда свет белый, то вода зальет, то еще какая другая беда настигнет. Все, милый, к одному концу, к одной напасти… И вот в такой поре среди рудокопщиков появился Аким-богатырь. Эх, и человечище: плечист, молодецкой ухватки и своего брата в беде не оставит! И стал он робить, как все кабальные. Известна барская хватка: упустил — плетями засекут, живьем сгноят, вроде как у нас…
Заводчика покоробило, он поморщился и сердито перебил Голубка:
— Ты, старый брехун, полегче! Не больно мути словами…
— Э, милый, так сказка сказывается, так песня поется. Из нее слова не выкинешь! — спокойно ответил старик и, не смущаясь, продолжал дальше: — Раз ночью гнал Аким тачку с рудой, а впереди, откуда ни возьмись, навстречу огромный черный бык: рога — дуги, глаза — фонари… Уперся бык в тачку с рудой. Попробуй сдвинь такую силищу! У Акима сердце сжалось, растерялся споначалу. Еле опомнился. «Страшен ты действительно, — говорит ему. — Но не из пужливых я, потому что вспоил-вскормил меня простой народ и силы мне свои передал. Оттого в руках моих и в сердце могущества куда больше твоего». И как двинет тут Аким тачку с рудой, бык и взреветь не успел, разом очутился под колесами и там рассыпался на мелкие искорки, и сразу светло и легко стало на душе…
Заводчик пытливо посмотрел на мастерка.
— Не пойму, что к чему? — невинно спросил он, но дедке по глазам хозяина понял — лукавит он. А все же осмелел и сказал Демидову:
— Как не понять тут. Разумей: во всяком противстве главное — иметь надо разум да молодецкую ухватку, и поборешь тогда любого супостата, хоть и страшен он…
— Но кто ж сей черный бык? — упрямо спросил хозяин.
— А тут уж и мне не сказано и про вас не говорено! — на сей раз уклонился мастерко.
Не по душе пришелся Демидову тайный сказ, нахмурился он, поднялся с кресла.
— Ну, иди с богом, дедко, отблагодарю после, — пообещал он литейщику.
На том и разошлись.
Через неделю, когда Голубок хлопотал у домны, его сманили в каменную амбарушку, там повалили и отхлестали ремнями.
Стегал его Ивашка Селезень — цыганистый бродяга, обревший вдруг силу на заводе. Из распахнутого ворота рубахи варнака лезла густая потная шерсть. И весь он был волосатый, сильный. Оскалив зубы, он бил и приговаривал:
— Смирись, батька! Покорись, хлопотун!..
Отстегав, старика поставили на Ноги. Селезень крикнул:
— Вали, дедко, да боле не попадайся под мою руку! В другой раз отяжелеет она, не сдюжаешь!
Голубок поправил портки, поклонился бродяге и незлобиво спросил:
— Милый ты мой, а скажи, за что отстегали меня, по какой нужде?
Селезень откинул ремень и пояснил:
— Первое, стегали тебя за тайный сказ. Умен Никита Акинфиевич и рассудил, что к чему. Так и сказал: «Не свалить работному Акиму барина — черного быка». Учти это, старик, и прикуси язык! А второе — побили тебя, чтобы не возгордился. Хошь ты и хозяина учил, а свое место знай…
Мастерко Голубок опять поклонился:
— Спасибо, милый, за науку! Век не забуду сего денька!
— На том будь здоров! — засмеялся Селезень и вытолкал старика из амбарушки.
5
Прошло только полвека с той поры, когда первые Демидовы и другие заводчики появились на Каменном Поясе, но слава уральского железа далеко перешагнула пределы отечества. Еще не так давно Швеция славилась своим железом и была главным поставщиком его в Англию, а сейчас Россия заняла первое место в снабжении Англии металлами. Демидовские заводы широко развернули «заморский отпуск».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148