- не уверен, Мак-Интош. Думаю, что умнее.
- наверное, вы умнее. Вас это не тревожит порой?
- тревожит.
- и меня. Но послушайте, Голдвассер, по-моему, вы так дьявольски
умны, что сами видите, до чего ограничен ваш ум. а у меня наоборот: я так
глуп, что даже не могу понять, до чего же я глуп.
- знаю.
- так что в конечном итоге я, возможно, умнее вас. Вы улавливаете ход
моей мысли?
- Да, я и сам об этом давно подумывал.
- Ага. Подумывали и тут же подвергали сомнению?
- конечно.
- Ваш ум сам себя разрушает, Голдвассер.
- что за банальное замечание, Мак-Интош! Бог ты мой, какой вы чурбан,
Мак-Интош, какой тупоумный, упрямый толстокожий кретин! Если бы вы только
знали, как вы меня порой раздражаете!
Они пристально смотрели друг на друга, довольные собой.
- отвратительное фиглярство, - сказала миссис Нунн, обращаясь к
миссис Чиддингфолд. - сейчас... Во весь голос оскорбляет Мак-Интоша...
Двумя минутами раньше... Непристойная выходка... Бедняжка куини Плашков...
Вечеринка затихала по мере того, как темы разговора одна за другой
оказывались загнанными в угол или забитыми насмерть. Стоя рядом с Нунном,
Плашков обнаружила, что вновь слышит собственный голос.
- не пойму, удалось мобилизовать Хоу или нет, - сказала она.
- что "или нет"? - переспросил Нунн.
- Мобилизовать Хоу.
- Мобилизовали? очень здорово.
- кто-то вбил ему в голову неслыханную идею - запланировать и
осуществить в институте программу автоматизации порногресичноких романов и
справочников по сексу.
- чего?
- порнографических романов и справочников по сексу.
Нунн оцепенел. Порнографические романы и справочники по сексу! Опять
поднимают свои подлые головы! Для того ли он столь умело искоренил эту
ересь в Мак-Интоше, чтобы увидеть, как она снова прет из Плашков? ни дать
ни взять подземный пожар: прорывается там, где меньше всего ожидаешь. Ну,
пусть Плашков не воображает, что покровительство, которым она пользовалась
у него раньше, спасет ее теперь от занесения в "спортивные рекорды".
- очень здорово, - сказал он рассеянно. - зачит, это ваша идея, да?
- не моя. Хоу.
Хоу. Конечно, мог бы и сам догадаться. Ненадежный человек Хоу, слабое
звено цепи. Надо взять его на заметку. собственно, можно считать, что он
уже взят.
- хотя, зная Хоу, - продолжала Плашков, - человек никогда не
заподозрит, что он сам это придумал.
- как вы сказали?
- просто повторяет... Сам Хоу. Должно быть, это придумал кто-то
другой.
- кто-то другой? кто же?
- человеку не дано знать. Но, судя по его сегодняшнему поведению, я
бы ничуть не удивилась, если бы это оказался Голдвассер.
- как вы сказали?
- г о л д в а с с е р!
Голдвассер! выходит, зачинщик всей этой порнографии - Голдвассер.
Конечно, Голдвассер. Не кто иной, как Голдвассер своевольничает в уборной
для начальства. Не кто иной, как Голдвассер подбил Ребус на петицию. С
одного взгляда видно, что Голдвассер - бунтовщик, законник-самоучка,
всякой бочке затычка. Знает Нунн ихнего брата.
Он достал свой блокнот. Под третьим марта стояло "Голдвассер". Под
пятым декабря, семнадцатым августа и двадцать третьим января -
"Голдвассер". В разделе "для заметок" - "Голдвассер". В строке "номер
государственного страхового полиса" - "Голдвассер". В графах "футбольные
бутсы", "правовые термины", "бильярдные рекорды" - "Голдвассер",
"Голдвассер", "Голдвассер". Все улики налицо. поразительно, как это он не
заметил их раньше.
Вечеринка близилась к концу. Наступила прощальная суматоха - люди
подходили поблагодарить хозяев или поздороваться с теми, с кем не могли
себя заставить поздороваться раньше. Из своего убежища в алтаре выбрался
Голдвассер и тотчас же обнаружил, что неотвратимо столкнулся нос к носу с
Чиддингфолдом.
- привет, - сказал Чиддингфолд с ничуть не большим и не меньшим
удивлением, с ничуть не большим и не меньшим энтузиазмом, чем прежде.
- Добрый вечер, директор, - сказал Голдвассер.
Мысли его трусливо разбежались. Не может он по три раза в вечер
беседовать с Чиддингфолдом! это превышает все пределы человеческой
выносливости. Какую-то долю секунды он верил, что молча повернется и
непринужденно покинет этот дом. Затем решил, что вот-вот упадет в глубокий
обморок. Но сердцем чуял, что придется устоять на ногах и держать речь. он
заглянул в свой бокал, встряхнул несуществующую жидкость, прополоскал ею
рот и шумно проглотил. Он отчаянно терзался вопросом: узнал его
Чиддингфолд или же директорский мозг так далек от частностей, что даже не
отличает одного человека от другого. ясно было только одно: на сей раз
надо изобрести для разговора неизбитую тему.
- как прирожденый виг, - сказал он с напыщеннностью, стоившей ему
немалого нервного напряжения, - я со смешанным чувством отношусь к
перспективе рассказывать своим внукам, что был когда-то участником
церковной пирушки.
Но еще не кончив тирады, он понял,что пережевывает все ту же остроту.
Он не осмелился проследить за вымученным приливом и отливом безрадостной
улыбки Чиддингфолда. Но этого не потребовалось, ибо тут как раз общее
внимание было отвлечено. Откуда-то появилась Ребус, но Ребус преображенная
- улыбающаяся, румяная, обычно сонные глаза ее горели как уголья. где она
была до сих пор,@икто не знал, но что она там делала, догадался каждый.
Она обвила руками шею Чиддингфолда и, широким жестом указывая на восточную
часть дома, пропела:
- уолтер, мой уолтер, прикрой наш грех венцом!
Воцарилось потрясенное, гипнотизирующее молчание. На какой-то миг все
оцепенели - кто посреди рукопожатия, кто не кончив натягивать пальто.
Невыносимо было видеть, как на Чиддингфолде повисла пьяная баба, но
слышать, как его запросто называют по имени, от этого даже у самых
хладнокровных поджилки затряслись. Затем Ребус устремилась было куда-то в
сторону, видимо намереваясь силой потащить уолтера под венец, и оба, не
размыкая объятий, тяжело грохнулись о пол. Последним, что увидел
Голдвассер, прежде чем солидный народ поспешил разнять "кучу малу", было
лицо Чиддингфолда, по-прежнему не замутненное страданием, по-прежнему
прочно запертое на вежливую смущенную улыбку.
16
Нелегко было сконфузить Ребус, но при мысли о том, как вольно
обошлась она с Чиддингфолдом, ее охватывало чувство, весьма далекое от
апломба. Думая об этом дома, в умиротворяющей обстановке среди книжных
навалов, пачек с гвоздиками и лежалых окурков, в огромной и пустой
викторианской комнате, где поместились бы сорок человек и восемь лошадей
(или же одна Ребус с обильными отходами своей повседневной жизни), - она
считала инцидент забавным пустяком, без каких не обходится ни одна
порядочная вечеринка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44